Мораль и религия по Конфуцию

Социально-политические позиции Конфуция, сконструиро­ванный им социальный идеал, равно как и абсолютное пре­клонение перед авторитетом великих древних мудрецов, ока­зали решающее воздействие на формирование всей религиоз­но-этической концепции конфуцианства. Это нашло выраже­ние в том, что в Китае, в отличие от многих других цивилизо­ванных обществ, со времен Конфуция и на долгие века был установлен и неукоснительно соблюдался отчетливо осознан­ный примат морали над религией. На все чисто религиозные проблемы китайцы обычно смотрели сквозь призму морали, в самой религии они видели не столько мистику, метафизику и теологические рассуждения, сколько прагматическую мо­раль, имевшую самое непосредственное отношение к жизни людей [817, 36—41]. Если в других странах мораль всегда вос­принималась как нечто подсобное, производное от основных религиозных догматов, если среди других народов мораль была религиозна прежде всего, то о Китае можно сказать обратное: в Китае религия была моральной, т. е. подчиненной тем традициям и нормам, которые были возвеличены и кано­низированы конфуцианством. В этом смысле можно понять точку зрения тех ученых, которые вообще не склонны считать идеологическую систему конфуцианства религией.

В самом деле, с точки зрения ортодоксальной теологии конфуцианство менее всего похоже на религию. Ведь в любой из религий на первом месте всегда стоят метафизические ■спекуляции о потусторонних силах, сверхъестественных явле­ниях, чудесах и т. п. Любая из известных религиозных систем воздействует не на разум, а на чувство человека, поражая его воображение, подчиняя его рассудок. Жрецы религии всегда составляют могущественную касту посвященных и резко про- л тивопоставляют себя остальным именно потому, что они яко- .

бы постигли нечто непознаваемое или просто недоступное обычному человеку.

Не то в конфуцианстве. Правда, в ряде работ отмечается, что и Конфуцию, и Мэн-цзы были не чужды элементы мета­физики, что и мистика, и теизм были свойственны раннему конфуцианству [351; 571; 593; 701; 771, 80—92]. Однако все это, безусловно, стояло на втором плане. Этическое начало в учении Конфуция с самого начала резко возобладало над религиозным. Разум, рациональное в человеке и его мышле­нии было поставлено на огромную высоту: именно мудрость, ум мудреца, в сочетании с его добродетельностью, которая опять-таки производна от его мудрости, превратилась в вер­шину, к которой всегда следовало стремиться. Чувства же, эмоции человека были сильно принижены и ослаблены. Чув­ства следовало подавлять, как нечто низменное, неподконт­рольное разуму, инстинктивное и потому не очень надежное [77, 20 и сл.]. В первую очередь это касалось самых сильных чувств — таких, как любовь. Не случайно Конфуций как-то с горечью заметил: «Увы! Я не видел, чтобы добродетель лю­били так же, как красоту!» [890, 340]. Откровенный примат рационального над эмоциональным вел к тому, что все рели­гиозные отправления, в том числе и основные конфуцианские культы, становились придатками этико-политической идеоло­гии Конфуция. Однако если судить по тем функциям, по той роли, которую играло конфуцианство на протяжении всей ки­тайской истории, то нельзя не прийти к выводу, что в конкрет­ных условиях Китая конфуцианство было, тем не менее, основ­ной и ведущей формой религии. Впрочем, религия эта была весьма своеобразной. Если по влиянию на умы, по значению в истории страны и даже за ее пределами конфуцианство можно сравнить с самыми известными и великими мировыми религиями, то по своей религиозности это явление было очень специфичным.

Строго говоря, к проблемам религии, как таковой,— если иметь в виду ее метафизику и мистику или систему алогиче­ских обрядов и суеверий — конфуцианство относилось весьма прохладно, порой даже вообще отрицательно. Сам Конфуций весьма скептически относился к примитивным верованиям в различных духов, столь широко распространенным в его время в Китае. На вопрос своего ученика Цзи Лу, как сле­дует служить духам, он ответил: «Мы не умеем служить лю-iviM, как же можем мы служить духам?» [890, 243]. Когда философ заболел и другой его ученик Цзы Лу предложил воз­нес i и мольбу к духам с просьбой о его выздоровлении, Кон­фуции усомнился в том, будет ли от этого прок. Цзы Лу от­ветил, что с такими мольбами к Небу и Земле вообще-то об­ращаются (т. е. что можно надеяться на благожелательный результат). 11а по философ возразил: «Я уже давно возношу

мои молитвы». Как поясняет комментарий, эта последняя фраза Конфуция означает, что вся его деятельность — это единая великая молитва и что в пользу специальной апелля­ции к духам в связи с болезнью он не очень-то верил [890, 152].

Конфуций, указывается в «Луньюй», не любил говорить о сверхъестественном и о духах [890, 146]. Он избегал также говорить о судьбе и о предопределении, видимо, не желая па­рализовать волю человека, ограничивать его возможности и его влияние на собственную судьбу и жизнь людей. Показа­тельно, что, когда его спросил и, что такое смерть, философ ответил: «Мы не знаем, чю такое жизнь; как же можем мы знать, что такое смерть?!» |8⁽.К), 2\'Л\.

Следует, однако, заметить, что скепсис Конфуция по отно­шению к религиозным верованиям проявлялся в основном лишь в сфере суеверий, т. е. тех взглядов, которые имели от­ношение к низшему пласту религиозных представлений древ­ности и были распространены в основном в народе. Так, на­пример, философ едко высмеял одного сановника царства Лу за то, что тот держал в специальном помещении своего дома большую черепаху и приносил ей жертвы, как божеству [890, 101]. И это несмотря на то, что черепаха наряду с неко­торыми другими животными всегда считалась в Китае свя­щенной и издревле была объектом благоговейного почитания. В то же время к тем обрядам, ритуалам и культам, которые имели отношение к верхнему пласту древнекитайских рели­гиозных верований, Конфуций относился всегда с очень большим почтением.

Значит ли это, что Конфуций был все-таки религиозен, как на этом настаивают некоторые авторы [708, 433], но что рели­гиозность его была избирательной? Трудно ответить на этот вопрос однозначно. Дело в том, что на все важнейшие и имев­шие большое общественное и воспитательное значение ритуа­лы, обряды и культы философ всегда смотрел прежде всего с позиций своей социальной этики, о безусловном примате ко­торой в его учении уже говорилось. В главе 3 «Луньюй», в ос­новном посвященной проблемам религиозного церемониала, содержатся интересные данные об этом. Вот некоторые из них:

§ 10. Конфуций сказал: «При жертвоприношении ди (вели­кий обряд в честь Шанди. — Л. В.) после совершения церемо­ниала возлияния мне уже не хочется смотреть далее». Ком­ментарий добавляет, что смысл фразы в том, что вторая часть обряда обычно совершалась небрежно, с нарушением должного церемониала, и что именно это было невыносимо для Конфуция.

§ 11. Конфуция спросили о смысле жертвоприношения ди. Он ответил: «Не знаю. Но для того, кто знает, управлять Под­

небесной было бы столь же легко, как взглянуть на это» (он показал ладонь).

§ 12. Приноси жертвы предкам так, как если бы они сами присутствовали при этом. Приноси жертвы духам так, как если бы они сами были здесь. Конфуций сказал: «Если я лич­но не участвую в обряде жертвоприношения, то это равно­сильно тому, что я вовсе не совершил обряда жертвоприноше­нии [890, 60 -53; 111, 15; 552, т. I, 22—23].

II I (ТИХ и многих близких к ним по смыслу изречений фи­лософа легко заключить, что главным для него был не мисти­ческий смысл религиозных культов, а их обрядовая сторона, церемониал сам по себе. Другими словами, к религиозным це­ремониям Конфуций относился не как к чему-то таинственно­му и сверхъестественному, а как к акции большого воспита­тельного значения, напоминающей о долге вежливости к па­мяти предков и об обязательной для каждого почтительности к миру потусторонних сил. В этом отношении очень характер­на беседа философа с его учеником Цзай Во о том, почему необходим трехлетний траур по родителям. Как явствует из беседы, главной причиной столь длительного срока траура было, по словам Конфуция, то обстоятельство, что дитя до трех лет не сходит с рук родителей, которые все силы и все внимание отдают малому ребенку, за что последний и должен потом их уважить [890, 380].

В этой сентенции Конфуция с особой силой проявился ра- ционализм его учения. Этот рационализм ставился филосо- фом очень высоко и порой достигал таких размеров, что гра- ничил с откровенным цинизмом. В специальном исследовании, поснященном политической карьере Конфуция, Г. Дабе пока- .11, что это был умелый политик и ловкий дипломат, иску- пи ,п'| и политической игре. Конфуций был не только мора- листом, как он подчас предстает в позднейшей традиции, но и политиканом, который ради успеха задуманного дела порой не останавливался перед тем, чтобы принести в жертву свои убеждения и нормы морали [349]. Когда во время своих стран- ствий по стране он попадал в различные переделки и бывал вынужден давать ложные клятвы, то, оправдываясь перед учениками, упрекавшими его в попрании его же собственных принципов, Конфуций ссылался на то, что вынужденным клятвам духи не внемлют. Как-то после своего свидания со мнившейся своим развратным поведением Нань-цзы, женой .Ппп-гуна, правителя царства Вэй, Конфуций на подобные же упреки отвечал: «Если я поступил неправильно, пусть меня покарас! Небо» [890, 131].

Г.и кипим и примат морали над религией, скептическое

отношение к миру сверхъестественного и исключительное вни­мание к нпко политическим и социальным проблемам неред­ко дают основание для выводов об атеизме Конфуция. Едва

ли с этим можно согласиться. Конфуций не был атеистом. Тем более нельзя считать атеистами Мэн-цзы и других последова­телей философа. Все они в конечном счете признавали суще­ствование и важную роль, исключительное влияние верховной божественной силы, регулирующей мирские дела и поступки людей. Такой верховной божественной силой было Небо. Од­нако культ Неба, как и вся система религиозных взглядов чжоуского Китая, был настолько реформирован конфуциан­ством, что приобрел совершенно новые, не свойственные ему прежде черты.