3. Понимание истории

Взгляд на историю складывался во французском Просвещении на основе общих предпосылок просветительской философии, т. е. веры в разум и его прогресс, ведущий, как полагали просветители, к социальному благополучию. Наиболее развитыми и отражающи­ми взгляды Просвещения по этому вопросу были концепции Ф. М. Вольтера и Кондорсе.

Одна из заслуг Вольтера состояла в том, что он исключил непо­средственное вмешательство Бога в человеческие дела. До Вольтера в конце XVII в. большим успехом в парижских интеллектуальных кругах пользовалось сочинение французского епископа Боссюэ «Рассуждение о всемирной истории», где тот разделил истори­ческие события на первичные, в которые Бог вмешивается непосредственно, и вторичные, где действует сам человек, хотя и осуществляя волю Бога. Согласно же Вольтеру, люди сами делают свою историю.

По мере продвижения от «Истории Карла XII» (1731), «Исто­рии Российской имйерии при Петре Великом» (1756-1763) и «Века Людовика XIV» (1731) к статье «История» (1765), написанной для «Энциклопедии», и «Опыту о нравах и духе наций» (1756), Воль­тер переходил от легкого, скорее беллетристического, жанра жиз­неописания великих личностей к более глубокому проникновению в сущность исторического процесса. В статье «История» он начинает определять ее как рассказ о фактах, т. е. достоверных сведениях, в отличие от басен — ложных фактов, и представляет развитие человечества в виде движения от бессознательного сущест­вования к осмысленной социальной структуре, к просвещен­ной цивилизации. История, согласно Вольтеру, свидетельствует, например, о том, к каким бедствиям приводят заблуждения, неве­жество и предрассудки и как важно заменить их разумными мне­ниями. Историк должен представить существование человечества в виде повествования о нравах, обычаях, науках, законах народов, а не только как рассказ о жизни отдельных, хотя и великих людей. Вольтер убежден в том, что изменение нравов, наук, искусств обу­словлено развитием культуры, а она в свою очередь определяется прогрессом разума: "Люди постепенно просвещаются картиной сво­их несчастий и глупости и со временем приходят к исправлению своих понятий, люди учатся думать"³⁷.

Этот же подход развивается в «Опыте о нравах и духе наций». Вольтер подчеркивает здесь огромное значение вещественных дока­зательств для историка, говорит о том, что "памятники доказывают истинность фактов только тогда, когда факты сообщены нам про­свещенными современниками"³⁸, т. е. людьми, которым можно до­верять. Поиск таких вещественных, материальных доказательств связан с критикой религиозных истолкований человеческой исто­рии; вера в чудеса, вера в историю по Ветхому и Новому Заветам абсурдна: "Здравомыслящие люди спрашивают, как это собрание басен, которые так пошло оскорбляют разум, и богохульств, при­писывающих божеству столько мерзостей, могло быть встречено с доверием?"³⁹. Здравомыслящий человек верит тому, в чем он может убедиться сам, знакомясь с вещественными доказательст­вами или же слушая рассказы просвещенных, здравомыслящих людей, которым он может доверять. Чтобы понять историю правильно, не требуется ничего, "кроме труда, здравого смысла и обычного ума", — говорит Вольтер⁴®.

Важным элементом вольтеровской трактовки истории была критика исторического оптимизма, который, в частно­сти, воплотился в «Теодицее» Лейбница; ее главным вопросом ста­ло оправдание существующего в мире зла. Согласно лейбницевской точке зрения, Бог создал этот мир как лучший из всех возможных миров, поэтому в конечном счете всякое зло ведет к добру. Человек не понимает этого, так как его ум ограничен, и он не может охва­тить целостного универсума.

Сомневаясь в правильности такого объяснения, Вольтер создает «Кандида», глубокую и ироничную философскую повесть, иллюст­рирующую нелепость лейбницевского подхода. Далеко не все совершается в нашем мире к лучшему, из зла чаще всего не рожда­ется никакое добро. И человек недоумевает, зачем Бог создал его и почему послал ему столь тяжкие испытания. Землетрясение, разру­шившее почти весь Лиссабон в 1756 г., усиливает вольтеровские сомнения:

Мне Лейбниц не раскрыл, какой стезей незримой В сей лучший из миров, в порядок нерушимый Вторгается разлад, извечный хаос бед, Ведя живую скорбь пустой мечте вослед: Зачем невинному, сродненному с виновным, Склоняться перед злом, всеобщим и верховным? Постигнуть не могу в том блага своего, Я, как мудрец, увы, не знаю ничего.

Полемизируя не только с Лейбницем, но и с Паскалем, который удручен тем, что человек — это "мыслящий тростник", Вольтер убеждает читателей: человек не должен приходить в отчаяние. Каж­дый занимает определенное место внутри универсума, каждый об­ладает своей собственной ценностью, каждый должен прожить соб­ственную жизнь, полностью отвечать за нее и, не надеясь на Бога, делать то, что кажется нужным и правильным именно ему. Ведь если у Бога и есть свои замыслы, то они остаются неведомыми человеку, поэтому земная цель человека — "возделывать свой сад".

При рассмотрении исторической концепции Вольтера следует обратить внимание и на то, что, отказываясь от европоцентризма, он включает в мировую историю восточную — китайскую, египет­скую, ассирийскую и т. д. — культуру.

Движущим фактором истории, согласно Вольтеру, явля­ется борьба мнений, и действия людей основываются ис­ключительно на их мнениях. Вообще все исторические события определены не чем иным, как мнениями, причем главную роль играют системы таких мнений, которые приобретают власть над умами. Устойчивость же этим системам сообщает их фиксация в книгах, передаваемых от одного поколения к другому: "Людьми управляют посредством господствующего мнения, а мнение изме­няется с распространением просвещения". "Миром правят мне­ния", — таково кредо патриарха Просвещения, и ему совершенно ясно, что для избавления людей от предрассудков и невежества на­до сделать мнения просвещенными. Это кредо разделяет боль­шинство просветителей. Оно отражает суть Просвещения. В нем выражена вера просветителей в то, что люди изменяют обстоя­тельства (хотя со своей стороны являются их про­дуктом). Одновременно вместе с признанием того, что важные исторические последствия зависят от ничтожнейших случайностей (от настроения монарха в данную минуту, от того, каким тоном он будет разговаривать с иностранными послами, от каприза фаворит­ки, подталкивающей монарха к тем или иным действиям, и т. д.), в трактовку истории входит отрицание ее объективнглх закономерностей. Вольтер характеризует, например, историю как "хаос" событий, каждое из которых вызвано вполне определен­ной причиной, но связь которых не подчинена никакой закономер­ности. Такой методологический подход имеет свои достоинства и недостатки: с одной стороны, история предстает не как движение анонимной и возвышающейся над человеком силы, а единственно как взаимодействие множества единичных событий (основываю­щихся на мнениях отдельных людей); с другой стороны, это взаи­модействие выглядит как "хаос" именно потому, что здесь нет еди­ного стержня, нет общего закона. Правда, отчасти этот недостаток преодолевается благодаря идее прогрессивного движения разума, пронизывающего все интересы и мнения. Эта идея развивается и в трудах Ж. А. Кондорсэ.

Кондорсэ был одним из наиболее политически активных, про­явивших свою активность также и в революции деятелей француз­ского Просвещения. Он создает теорию развития цивилизации в «Эскизе исторической картины прогресса человеческого разума» (1794), где стремится доказать главную мысль — о прогрессе человеческого разума. Он пытается найти в истории некоторые упорядочивающие принципы (закономерности), определяющие на­правление единого процесса, и признает рост человеческих знаний, расширение круга научных исследований единственным двигателем человеческой культуры. В этом смысле концепция Кондорсэ явля­ется наиболее сциентистской. Для того чтобы нарисовать точную картину исторического движения человечества, надо, по мнению Кондорсэ, включить в нее драму идей, а именно, описание трудной и длительной борьбы разума с невежеством и предрассудками: предрассудками мифов, предрассудками непросвещенных классов, предрассудками просвещенных- людей; тирания признается здесь наибольшим злом. Драма разума неизбежна, потому что, по мысли Кондорсэ, разум постоянно сталкивается с новыми препятствиями, "возобновление которых неизбежно при каждом новом прогрессе, ибо они обусловлены самой организацией нашего ума или отноше­нием, установленным природой, между нашими средствами от­крывать истину и сопротивлением, которое оно противопоставляет нашим усилиям"⁴!.

Разделяя человеческую историю на десять различных периодов в зависимости от развития научного знания, Кондорсэ намечает в последней главе контуры будущего: это уничтожение неравенства между народами, развитие умственных и физических способностей каждого человека, избавление от болезней, увеличение продолжи­тельности жизни. Таким образом, историческое движение связано с совершенствованием общества, с развитием духа гуманности и сво­боды, с прогрессом разума. Наступит такое состояние, "когда солн­це будет освещать землю, населенную только свободными людьми, не признающими другого господина, кроме своего разума", — убе­ждает читателей Кондорсэ⁴².

Взгляды Гольбаха и Гельвеция по существу отражают те же положения: надежды на просвещенный разум и просвещенного монарха, на прогресс разума. Гельвеций вносит в понимание исто­рического процесса важные элементы, отталкиваясь от принципа личного материального интереса. На этой основе, как он считает, происходит переход от стадии охоты к скотоводству, далее, к земледелию и, наконец, к торговле и промышленности. При этом высказываются интересные догадки о роли труда в умственной жизни людей, а также о значении усовершенствования орудий произ­водства. Так, "если бы природа создала на конце нашей руки не кисть с гибким концом, а лошадиное копыто, тогда, без сомнения, — полагает Гельвеций, — люди не знали бы ни ремесел, ни жилищ, не умели бы защищаться от животных и, озабоченные исключи­тельно добыванием пищи и стремлением избежать нападений диких зверей, все еще бродили бы в лесах пугливыми стадами"⁴³. "Если бы вычеркнуть из языка народа слова: лук, стрелы, сети и прочее, все, что предполагает употребление руки, то он оказался бы в ум­ственном отношении ниже некоторых диких народов"⁴⁴. Признание важной роли орудий труда тесным образом связано с выдвижением на первый план человеческой жизни материального интереса, и в том, что касается экономической сферы, здесь содержится немало верного. Однако сведение всех мотивов к материальной выгоде, а последней — к физическим удовольствиям существенно обедняет исторические воззрения Гельвеция.

Гольбах разделяет взгляды Гельвеция относительно роли мате­риальных интересов и борьбы мнений; он согласен с ним и в том, что касается роли случая в жизни человека. Будучи убежденным фаталистом Сем. раздел «Учение о природе») и распространяя фатализм на область социальных явлений, он, противореча себе, в то же время обосновывает решающее значение для жизни человека движения в мозгу "шальных атомов", которые и обусловливают, де, все события и все поведение людей. Решающим фактором для Гольбаха оказывается не климат и не народонаселение, а социаль­ная среда — для него это сфера действия социальных законов, ко­торые постоянно изменяются, изменяя мнения людей. И, однако, совершенствование законов зависит именно от прогрессивных мне­ний. Такому "логическому кругу" соответствуют представления Гольбаха о цикличном развитии общества: "Подобно живым орга­низмам, общества переживают кризисы, моменты безумия, револю­ции, изменения форм своей жизни; они рождаются, растут, умира­ют, переходят от здоровья к болезни, а от болезни — к здоровью, наконец, как и все существа человеческого рода, они имеют детст­во, юность, зрелый возраст, дряхлость и смерть", — пишет он в «Естественной политике»⁴⁵. Аналогия общества с живым организ­мом, как видим, налицо, и именно она составляла одну из особен­ностей подхода многих просветителей к социальным явлениям.

Несколько особняком стоит Руссо, который не возлагал больших надежд на прогресс разума и науки. Он не был доста­точно однозначен в своих выводах, рисуя общественный идеал, с одной стороны, в виде гражданского общества (см. раздел «Теории общественного договора»), а с другой — в виде первобытного состояния, охарактеризованного им как "золотой век" человечест­ва. По этой причине представления Руссо об истории сводятся либо к доказательству необходимости перехода от естественного со­стояния к общественному, либо к изображению патриархальных идиллий, когда предполагается, что помещик (в частности, Воль- мар в «Новой Элоизе») в то же время оказывается добрым и забот­ливым отцом для своих крестьян, деля с ними и трапезу, и развле­чения, а также оказывая им материальную, медицинскую и прочую отеческую помощь. Подобные патерналистские взгляды пара­доксальным образом сочетаются с наполненными пафосом воззре­ниями на общественное состояние как на реальность общественного договора; парадоксальность отчасти объясняется двоякого рода критикой, данной Руссо промышленной цивилизации, — "глядя вперед" и "глядя назад".

Согласно Руссо, история имеет своей движущей силой спо­собность человека к совершенствованию, прежде всего способность к развитию его ума. Благодаря этому совершается изобретение орудий труда и возникновение "излишка" продукта. "Первым поворотом" в истории Руссо называет постройку жилищ, привед­шую к созданию семей, первых сообществ, объединяющихся затем в племена. "Второй поворот", обусловивший образование граждан­ского состояния, был связан с появлением частной собственности. Важно заметить, что Руссо представляет ее как необходимый и ис­торически закономерный продукт развития земледелия. Вместе с возникновением частной собственности появляется излишек "продукта", возникает деление общества на богатых и бедных.

Одним из центральных понятий исторической концепции Руссо является понятие отчуждения. Руссо возлагает историческую ответ­ственность не на одних лишь деспотических и невежественных пра­вителей, а на всех людей, выводя бедствия человеческого рода из постепенно развивающегося неравенства. Именно вследствие пре­вращения в ходе исторического движения истинных человеческих интересов в искаженные, неистинные появляется отчуждение — политическое (отчуждение социальных институтов от членов обще­ства), социально-экономическое (примат материальных интересов ведет к нравственному обнищанию, а различия во владении приво­дят к социальному расслоению и вражде), психологическое (чело­век начинает чувствовать пустоту жизни, страх и одиночество). Как писал Руссо в «Эмиле», "все вырождается в руках человека", хотя и "выходит хорошим из рук творца". Постоянно критикуя го­родскую цивилизацию, Руссо называет атмосферу больших городов "отравленной", а города "роковыми". Душевные силы растрачива­ются здесь в пустых развлечениях, сердце остывает и становится неспособным к глубоким чувствам.

Отчужденное состояние характеризует, по Руссо, и всю культу­ру в целом: "У нас есть физики, геометры, химики, астрономы, поэты, музыканты, художники, — у нас нет больше граждан, — пишет он, — и если они еще и остались, рассеянные по нашим глу­хим деревням, то погибают там в бедности и пренебрежении"⁴⁶. Искусство, далее, начинает порождать заблуждения, а наука при­носит вред своими открытиями. Так отчуждение становится всеобщим.

В то же время Руссо убежден в изначальной доброте человека (наряду со свойственным ему изначальным злом), в присущей ему от природы любви к другим людям (наряду с любовью к себе); поэтому если извращенная цивилизация сменится истинным гражданским обществом (что зависит от замены первого обществен­ного договора, породившего неравенство, вторым, подлинным), то люди освободятся от пороков и бедствий. Мысли Руссо, касающие­ся обоснования противоречивого характера исторического развития и разработки им проблем отчуждения и частной собственности, не­смотря на содержащийся в них утопизм, вошли в сокровищницу социологической мысли и оказали сильное воздействие на многие великие умы (на Канта, Гегеля, Фихте, Маркса).