§ 21. Два эмпирических следствия, вытекающих из психологистической точки зрения, и их опровержение

Станем на мгновение на почву психологистической логики и пред­положим, что важнейшие теоретические основы логических предписа­ний кроются в психологии. Как бы ни определять эту дисциплину, как науку о психических явлениях, или как науку о фактах сознания, или о фактах внутреннего опыта, о переживаниях в их зависимости от пере­живающих личностей или как-либо иначе - все согласны в том, что пси­хология есть наука о фактах и тем самым опытная наука. Мы не встретим также возражения, если прибавим, что психология до сих пор еще ли­шена настоящих и точных законов и что положения, которые она сама удостаивает названия законов,суть хотя и весьма ценные,но все же лишь приблизительные¹ обобщения опыта, высказывания о приблизительных правильностях сосуществования или последовательности. Эти положе­ния совсем и не претендуют устанавливать с непогрешимой и однознач­ной определенностью, что должно совместно существовать или совер­шаться при известных, точно описанных условиях. Возьмем, например, законы ассоциации идей, которым ассоциативная психология приписы­вает значение основных психологических законов. Как только постара­ешься надлежащим образом формулировать их эмпирически правомер­ный смысл, они тотчас же теряют предлагаемый характер закона. Ис­ходя из этого, мы получаем довольно рискованные для психологистов

1 Я употребляю термин "приблизительный" (vage), как противоположность точному. Он от­нюдь не должен выражать неуважение к психологии, умалять значение которой я нисколько не имею в виду. Естествознание во многих, в особенности в конкретных, дисциплинах имеет приблизительные "законы". Так, например, метеорологические законы лишь приблизитель­ны, однако они имеют большую ценность.

219

следствия:

Во-первых. На приблизительные теоретические основы могут опи­раться лишь приблизительные правила. Если в психологических законах отсутствует точность, то то же распространяется и на предписания ло­гики. Нет сомнения, что некоторым из этих предписаний действительно присуща эмпирическая приблизительность. Но именно так называемые логические законы в истинном .смысле, о которых мы выше узнали, что они в качестве законов обоснований составляют собственно ядро всей логики,- каковы логические "принципы", законы силлогистики, законы многих иных видов умозаключения, например, умозаключение о равен­стве, умозаключение Бернулли от я к п+1, принцип умозаключения ве­роятности и т. д., - абсолютно точны; всякое толкование, которое под­ставляло бы вместо них эмпирические неопределенности, ставило бы их значение в зависимость от приблизительных "обстоятельств" и искажа­ло бы коренным образом их истинный смысл. Это, очевидно, настоящие законы, а не "только эмпирические", т. е. приблизительные правила.

Если математика, как думал Лотце, есть лишь самостоятельно раз­вивающаяся ветвь логики, то и чисто математические законы во всем их неисчерпаемом изобилии относятся к намеченной только что сфере точ­ных логических законов. И во всех дальнейших возражениях следует иметь в виду, наряду с этой сферой, и сферу чистой математики.

Во-вторых .Если бы кто-нибудь, чтобы избежать первого возраже­ния, стал отрицать свойственную всем психологическим законам неточ­ность и пожелал основывать нормы только что обозначенного нами класса на будто бы точных естественных законах мышления, то выигрыш был бы еще невелик.

Ни один естественный закон не познаваем a priori, т.е. с сознанием его очевидности. Единственный путь для обоснования и оправдания по­добных законов есть индукция из единичных фактов опыта. Но индукция обосновывает не истинность закона, а лишь большую или меньшую сте­пень вероятности ее; с очевидностью сознается вероятность, а не самый закон.Поэтому и логические законы, и притом все без исключения, дол­жны были бы обладать лишь вероятностью. Напротив, совершенно ясно, что все "чисто логические" законы истинны "a priori". Они обосновы­ваются и оправдываются не через индукцию, а через аподиктическую очевидность. С внутренней убедительностью оправдывается не только вероятность их значения, но и само их значение или истинность.

Закон противоречия не утверждает, что из двух противоречащих суждений должно предполагать одно истинным, а другое ложным. Мо­дус Barbara не говорит,что если положения формы: "Все А суть В" и "Все В суть С" истинны,то надо предполагать истинным соответствующее по­ложение формы "Все А суть С". И так всюду, также и в области чисто математических положений. В противном случае оставалась бы откры­той возможность, что при расширении нашего всегда ограниченного круга опыта предположение не оправдывается. В таком случае возмож­но, что наши логические законы суть лишь "приближения" к подлинно истинным,йо недостижимым для нас законам мышления.Такие возмож-

220

ности серьезно и по праву принимаются в соображение, когда дело идет о законах природы. Хотя закон тяготения уже неоднократно подтвер­ждался самими широкими индукциями и проверками, но в наше время ни один естествоиспытатель не считает его абсолютно истинным зако­ном. Иногда делаются попытки установить новые формулы тяготения, было, например, показано, что основной закон электрических явлений, установленный Вебером, вполне мог бы функционировать и в качестве основного закона тяжести. Фактор, по которому различается та и другая формула, обуславливает различия в вычисляемых величинах, не выхо­дящие за пределы неизбежных ошибок наблюдения. Но таких факторов можно мыслить бесконечное множество; поэтому мы a priori знаем, что бесконечное множество законов могут и должны давать то же самое,что дает закон тяготения Ньютона (выгодный только своей чрезвычайной простотой). Мы знаем, что даже само искание единственно истинного закона при везде и всегда неустранимой неточности наблюдения было бы бессмысленно. Таково положение дел в точных науках о фактах. Од­нако отнюдь не в логике. То, что там является вполне оправдываемой возможностью, здесь есть явная нелепость. Ведь нам убедительно ясна не простая вероятность, а истина логических законов. Мы усматриваем основные принципы силлогистики, индукции Бернулли, умозаключения вероятности, общей арифметики и т. п., т. е. мы постигаем в них саму истину ;таким образом, теряют всякий смысл слова о сферах неточности, об одних лишь приближениях и т. д. Но если нелепо то, что вытекает как следствие из психологического обоснования логики, то и само это обос­нование нелепо.

Против самой истины, воспринимаемой нами с внутренней убеди­тельностью, бессильна и самая сильная психологическая аргументация; вероятность не может спорить против истины, предположение - против очевидности. Пусть тот, кто остается в сфере общих соображений, под­дается обманчивой убедительности психологических аргументов, - до­статочно бросить взгляд на какой-либо из законов логики, обратить вни­мание на настоящий его смысл и на внутреннюю убедительность, с ко­торой воспринимается его истинность,чтобы положить конец этому за­блуждению.

Как внушительно звучит то, что хочет нам навязать обычная пси­хологическая рефлексия: логические законы суть законы для обоснова­ний; а что такое обоснования, как не своеобразные сплетения мыслей человека, конечными звеньями которых при известных нормальных ус­ловиях являются суждения, носящие характер необходимых следствий? Но и этот характер - тоже психический, это - только известного рода настроения, и больше ничего. И все эти психические явления, разуме­ется, не стоят изолированными, а суть отдельные нити той переплета­ющейся ткани психических явлений, психических тенденций и органи­ческих процессов, которую мы называем человеческой жизнью. Может ли при таких условиях получиться что-нибудь другое, кроме эмпириче­ских общих положений? Да и как может психология дать что-либо боль­шее?

221

Мы отвечаем: конечно, психология не дает ничего большего. Поэ­тому-то она и не может дать тех аподиктически очевидных и тем самым сверхэмпирических и абсолютно точных законов, которые составляют ядро всякой логики.