§ 61. Необходимость детальных исследований для гносеологического оправдания и частичного осуществления идеи чистой логики

Однако авторитет Лейбница будет иметь еще меньше силы, чем ав­торитет Канта или Гербарта, тем более, что Лейбницу не удалось осу­ществить свои великие замыслы. Он принадлежит к прошедшей эпохе, относительно которой современная наука считает себя ушедшей далеко вперед. Авторитеты вообще не имеют большого веса, когда идут против широко развитой, мнимо плодотворной и укрепившейся науки. И дей­ствие их должно быть тем меньше, что у них нельзя найти точно выяс­ненного и позитивно построенного понятия соответствующей дисцип­лины. Ясно, что, если мы не хотим остановиться на полпути и осудить наши критические размышления на бесплодность, то мы должны взять на себя задачу построить идею чистой логики на достаточно широком основании.Только если в содержательных детальных исследованиях мы дадим более точно очерченное представление о содержании и характере ее существенных проблем и более определенно выработаем ее понятие, нам удастся устранить предрассудок, будто логика имеет дело с ничтож­ной областью довольно тривиальных положений. Мы увидим,наоборот, что объем этой дисциплины довольно значителен, и притом не только в смысле ее богатства систематическими теориями, но и прежде всего

Ср. напр., Nouv. Ess. L. IV, ch. XVI § 5, Opp. phil. Erdm. стр. 388 и ел.; L. IV, ch. I, I, § 14, стр. 343. Ср. также отрывки о scientia generalis, стр. 84, 85 и т. д.

Так, например, по Лейбницу, Mathesis universalis в самом тесном смысле совпадает с Logica Mathematicorum (Pertz, ibid. Bd. VII. S. 54); последнюю же, названную им также на стр. 50 Logica Mathematica, он определяет как Ars judicandi atque inveniendi circa quantitates. Это переносится, разумеется, также и на Mathesis universalis в более обширном и в самом об­ширном смысле.

330

в смысле необходимости трудных и важных исследований для ее фило­софского обоснования и оценки.

Впрочем, предполагаемая незначительность области чисто логиче­ской истины еще сама по себе не есть аргумент в пользу отношения к ней только как к вспомогательному средству для логического техниче­ского учения. Чисто теоретический интерес содержит постулат,что все, что образует теоретически замкнутое в себе единство, должно быть из­лагаемо в этой же теоретической замкнутости, а не как простое вспо­могательное средство для посторонних целей. Впрочем, если наши пред­шествовавшие размышления, по меньшей мере, выяснили, что правиль­ное понимание сущности чистой логики и ее единственного в своем роде положения в отношении других наук составляет один из важнейших, ес­ли не самый важный вопрос всей теории познания, то таким же жизнен­ным интересом этой основной философской науки является и то, чтобы чистая логика была действительно изложена во всей ее чистоте и само­стоятельности. Да и на каком основании, вообще, теория познания за­служивала бы названия полной науки, если бы нельзя было считать всю чистую логику ее составной частью или, наоборот, всю совокупность гносеологических исследований - философским дополнением к чистой логике. Разумеется, не следует только понимать теорию познания как дисциплину, следующую за метафизикой или даже совпадающую с ней, а надо видеть в ней дисциплину, предшествующую метафизике, как и психологии и всем другим наукам.

ПРИЛОЖЕНИЕ:

УКАЗАНИЯ НА Ф. А. ЛАНГЕ И Б. БОЛЬЦАНО

Как ни велико расстояние, отделяющее мое понимание логики от взглядов Ф.А. Ланге, я согласен с ним и вижу его заслугу перед нашей дисциплиной в том, что он в эпоху господства пренебрежительного от­ношения к чистой логике решительно высказал убеждение, что "наука может ожидать существенных успехов от попытки самостоятельного обсуждения чисто формальных элементов логики"¹. Согласие идет еще дальше, оно касается в самых общих чертах и идеи дисциплины, которую Ланге, впрочем, не сумел довести до полной ясности. Не без основания обособление чистой логики означает для него выделение тех учений, ко­торые он характеризует как "аподиктическое в логике", именно, "тех учений, которые, подобно теоремам математики, могут быть развиты в абсолютно принудительной форме..." И достойно одобрения то, что он затем прибавляет: "Уже один факт существования принудительных ис­тин настолько важен, что необходимо тщательно изыскивать каждый след его. Пренебрежение этим исследованием из-за малой ценности формальной логики или из-за ее недостаточности как теории человече-

1 F. A. Lange, Logische Studien, S, 1.

331

ского мышления с этой точки зрения недопустимо, прежде всего, как смешение теоретических и практических целей. На подобное возраже­ние следовало бы смотреть так, как если бы химик отказался анализи­ровать сложное тело, потому что в сложном состоянии оно очень ценно, между тем как отдельные составные части, вероятно, не имели бы ни­какой ценности"¹. Столь же верно говорит он в другом месте: "Формаль­ная логика как аподиктическая наука имеет ценность, совершенно не­зависимую от ее полезности, так как каждая система a priori обязатель­ных истин заслуживает величайшего внимания"².

Столь горячо вступаясь за идею формальной логики, Ланге и не по­дозревал, что она уже давно осуществлена в довольно значительной ме­ре. Я имею в виду, разумеется, не те многочисленные изложения фор­мальной логики, которые выросли особенно в школах Канта и Гербарта и которые слишком мало удовлетворяли выставленным ими притязани­ям; я говорю о "Наукоучении" Бернарда Больцано, вышедшем в 1837 г (Bernhard Bolzano. Wissenschaftslehre). Это произведение в деле логиче­ского "элементарного учения" оставляет далеко за собой все имеющиеся в мировой литературе систематические изложения логики. Правда, Больцано не обсудил ясно и не защитил самостоятельного отграничения чистой логики в нашем смысле; но de facto он в первых двух томах своего произведения изложил ее именно в качестве фундамента для наукоуче-ния в его смысле с такой чистой и научной строгостью и снабдил ее таким множеством оригинальных,научно доказанных и, во всяком случае, пло­дотворных мыслей, что уже в силу одного этого его придется признать одним из величайших логиков всех времен. По своей позиции он тесно примыкает к Лейбницу, с которым у него много общих мыслей и основ­ных взглядов и к которому он также философски близок в других от­ношениях. Правда , он тоже не вполне исчерпал богатства логических ин­туиции Лейбница, особенно в области математической силлогистики и mathesis universalis. Но в то время из посмертных сочинений Лейбница были известны лишь немногие, и недоставало "формальной" математики и учения о многообразии - этих ключей к пониманию идей Лейбница.

В каждой строке замечательного произведения Больцано сказыва­ется его острый математический ум, вносящий в логику тот же дух на­учной строгости, который сам Больцано впервые внес в теоретическое обсуждение основных понятий и положений математического анализа, тем самым дав ей новые основания; эту славную заслугу не забыла от­метить история математики. У Больцано, современника Гегеля, мы не на­ходим и следа глубокомысленной многозначности философской систе­мы, которая стремится скорее к богатому мыслями миросозерцанию и жизненной мудрости, чем к теоретически-анализирующему знанию ми­ра ; мы не находим у него и обычного злосчастного смешения этих двух, принципиально различных замыслов, которое так сильно задержало развитие научной философии.Его идейные конструкции математически

Ibid., S. 7f. Ibid., S. 127.

332

просты и трезвы, но вместе с тем математически ясны и точны. Только более глубокое уяснение смысла и цели этих конструкций показывает, какая великая работа ума кроется в трезвых определениях и в сухих фор­мулах. Философу, выросшему среди предрассудков, среди привычек ре­чи и мысли идеалистических школ,- а, ведь, все мы не вполне свободны от их действия, - такого рода научная манера легко может показаться плоской безыдейностью или тяжкодумством и педантизмом. Но на труде Больцано должна строиться логика как наука;у него она должна учиться тому,что ей необходимо: математической остроте различений, матема­тической точности теорий. Тогда она приобретет и иную основу для оценки "математизирующих" теорий логики, которые с таким успехом строят математики, не заботясь о пренебрежительном отношении фи­лософов. Ибо они безусловно гармонируют с духом Больцано, хотя он сам и не предугадывал их. Во всяком случае, будущий историк логики вряд ли впадет в такое упущение, какое допустил столь основательный в других случаях Ибервег, поставив произведение столь высокого досто­инства, как "Наукоучение", на одну ступень с - "Логикой для женщин" Книгге¹.

Как ни цельна работа Больцано, однако ее нельзя считать оконча­тельно завершенной (в полном согласии с мнением самого этого глубоко честного мыслителя).Чтобы упомянуть здесь лишь об одном,укажем на особенно чувствительные недочеты в гносеологическом направлении. Отсутствуют (или совершенно недостаточны) исследования, касающи­еся собственно философского выяснения функции логического элемен­та в мышлении и, тем самым, философской оценки самой логической дисциплины. От этих вопросов всегда может уклониться исследователь, который в точно отграниченной области, как в математике, строит те­орию на теории и не обязан особенно заботиться о принципиальных воп­росах; но не исследователь,который стоит перед задачей выяснить право на существование своей дисциплины, сущность ее предметов и задач и который обращается к тем, кто совсем не видит этой дисциплины, не при­дает ей значения или же смешивает ее задачи с задачами совсем иного рода. Вообще, сравнение предлагаемых логических исследований с про­изведением Больцано покажет, что в них речь идет совсем не о простом комментировании или критически исправленном изложении идейных построений Больцано, хоть они и испытали на себе решающее влияние Больцано - и, наряду с ним, влияние Лотце.

Именно Ибервег в отношении обоих трудов одинаково считает достойным упоминания толь­ко одно: их заглавие. Впрочем, когда-нибудь будет осознано как странная аномалия такое изложение истории логики, как у Ибервега, который ориентирует ее по "великим фило­софам"

333

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ИДЕЯ ЧИСТОЙ ЛОГИКИ

Чтобы охарактеризовать, по крайней мере, предварительно, в не­скольких существенных чертах ту цель, к которой стремятся изложен­ные во второй части детальные исследования, мы попытаемся дать ло­гическую ясность идеи чистой логики, которая до некоторой степени уже подготовлена вышеприведенными критическим размышлениями.