Мудрец и толпа

Иногда стиль и направленность размышлений Гераклита ставят в прямую связь с его происхождением из царского рода; отсюда-де его презрение к толпе, к большинству, к демократии и демократизму. Но Гераклит немногих "наилучших" выделяет совсем не по знатному про­исхождению, тем более не из-за богатства. Гераклит, безусловно, на стороне тех, кто делает выбор в пользу ценностей духа и добра. С не­скрываемым осуждением относится он к людям, стяжающим матери­альные блага и богатства, неумеренным в удовлетворении своих жела­ний: „Не к добру людям исполнение их желаний" (71; 234). Но при этом специально обсуждается проблема именно плотских, материаль­ных желаний. И здесь Гераклит выражает свои ценностные предпочте­ния вполне определенно: „Лучшие люди одно предпочитают всему: вечную славу — бренным вещам, а большинство обжирается, как скоты" (95; 244). Характерной для Гераклита иронией проникнуты следующие слова (свидетельство Климента Александрийского): „Ищу­щие золото много земли перекапывают, а находят мало" (10; 193).

К чему же должен стремиться человек? Может ли он бороться со своими житейскими страстями и одолеть их? Один из главных пороков, против которых с истинной страстью выступает Гераклит, — это неве­жество. А оно многолико. Невежественны те, кто поддается обманчиво­му человеческому мнению, кто ленив в размышлении, кто в погоне за богатствами не занимается совершенствованием своей души. Распро­страненный вид невежества таков: люди верят в то, что им внушают. Гераклит с возмущением говорит о таких людях и противопоставляет толпе — "наилучших": „Один мне — тьма (десять тысяч. — Н.М.), если он наилучший" (98; 245).

Кого же относит Гераклит к "наилучшим"? "Наилучшие" — как раз те, кто размышление, совершенствование души предпочитает "скотскому" пресыщению чисто материальными благами. Но "наи­лучшие" — не просто люди, которые приобретают знания, хотя раз­мышлять, рассуждать, накапливать знания, конечно, очень важно. Для Гераклита уже разумение есть своего рода добродетель. И каждый человек может развить в себе благодетельную способность к размыш­лению, к познанию самого себя. Следовательно, Гераклиту неверно приписывать мнение, согласно которому люди от рождения или в си­лу своего происхождения склонны или не склонны, способны или не способны к размышлению и самопознанию. Нет, такая способность, согласно Гераклиту, в принципе дана вс^м людям, нужно лишь пра­вильно воспользоваться ею. Мудрец из Эфеса снова и снова атакует пагубное, по его мнению, употребление людьми души, дарованной им и доступной совершенствованию.

Толпу, по убеждению Гераклита, и составляют люди, которые не дали себе труда расстаться с невежеством, легковерием и устремиться на путь мудрости. Мудрых людей вообще очень мало — большинство к мудрости так и не приобщается. При этом Гераклит наиболее ярост­но борется даже не против людей, которые легко верят чьим-то мнени­ям, — главный удар направлен против тех, кому верит толпа, кто в глазах толпы слывет многознающим. Вот свидетельство Климента Алек­сандрийского: „Ионийские Музы [= Гераклит] дословно говорят, что большинство, т.е. мнимомудрые, «следуют певцам деревенской черни и поют мелодии (номосы) <толпы>, того <не> ведая, что многие — дурны, немногие — хороши»" (101 (Ь); 247). В версии Прокла то же изречение Гераклита звучит так: „В своем ли он уме? В здравом ли рассудке? Они дуреют от песен деревенской черни и берут в учите­ля толпу, того не ведая, что многие — дурны, немногие — хороши" (101 (а); 246).

Своим согражданам Гераклит бросает жесткое обвинение в том, что они не терпят в своем городе "наилучших", т.е. мудрейших и достойнейших людей. "Эфесцы заслуживают того, чтобы их пере­вешали всех поголовно за то, что изгнали они Гермодора, мужа из них наилучшего, сказавши: «Среди нас никто да не будет наилучшим! А не то быть ему на чужбине и с другими!»" (105 (а); 247). Посколь­ку с поведением эфесцев перекликаются действия индивидов и наро­дов, живущих в наши дни, надо полагать, не устарело и страстное разоблачение Гераклита.

В ряд многознающих, но не мудрых включен даже Пифагор, кото­рого Гераклит, не стесняясь в выражениях, называет "мошенником", "предводителем мошенников", "изобретателем надувательства" (17, 18; 196). Гераклит, таким образом, отваживается выступить против распространенных в народе способов мысли, против обычного пони­мания мудрости, а заодно и против высших авторитетов древнегречес­кой культуры. Какой же грек не чтил Гесиода или Гомера? Но, во- первых, и мудрые могут ошибаться, почему и не следует создавать чей бы то ни было культ. "Люди были обмануты явлениями, подобно Гомеру, даром что тот был мудрее всех эллинов. Ведь и его обману­ли дети, убивавшие вшей, загадав: «что видали да поймали, того нам поубавилось, а чего не видали и не поймали, то нам в прибыток»" (21; 197). Во-вторых, Гомеру не свойственна мудрость в строгом смысле слова, мудрость, возникшая уже вместе с философией, а дос­тупно лишь многознание. И хотя "многого знатоками должны быть любомудрые мужи" (7; 191), истинная мудрость принципиально от­личается от многознания. Гераклит изрекает: „Многознание уму не научает, а не то научило бы Гесиода и Пифагора, равно как и Ксе- нофана с Гекатеем" (16 (а); 195).

В другом фрагменте из Гераклита читаем: „Гомер стоил того, что­бы его выгнали с состязаний и высекли, да и Архилох (Известный греческий эпический поэт. — Н.М.) тоже" (30; 203). Или о Гесиоде: „Учитель большинства — Гесиод: про него думают, что он очень много знает — про того, кто не знал [даже] дня и ночи!" (43; 214). Чего же не знал Гесиод? Что день и ночь "суть одно" (там же), т.е. он не знал диалектики, а потому не заслуживает имени мудрого. Тем самым Гераклит четко отвергает мифологически-поэтический способ рассуждения. И когда самого Гераклита упрекают в склонности к об­разному, символическому языку, который сродни языку мифов, то, видимо, не принимают в расчет неприязнь его к Гесиоду, Гомеру, к другим поэтам, создателям мифов. А также то, что Гераклит пытался выработать пусть и символически-образный, но уже и немифологичес­кий стиль размышления и письма. Достается от Гераклита и гречес­ким мистикам. Вот красноречивое свидетельство Климента Александ­рийского: „Кому прорицает Гераклит Эфесский? «Бродящим в ночи (магам), вакхантам, менадам, мистам». Это им он грозит посмерт­ным воздаянием, им провещает огонь, ибо «нечестиво они посвяща­ются в то, что считается таинствами у людей»-" (87 (а); 240).

"Невежеством" у Гераклита объявляется и "почтенная" вера в некоторые религиозные культы. Гераклиту свойственна богоборческая тенденция, воплощающаяся в некоторых его фрагментах. Гераклит развенчивает дионисийский культ, который был так чтим в Греции, остроумно и метко критикует людей, поддерживающих культ Диониса.

Итак, критическая в адрес религии и мифологии, богоборческая тенденция, критика всяких мистерий и культов, т.е. собственно на­родного суеверия, — все это характерные отличия философии Ге­раклита. Он как бы объединяет многие ненавидимые им суеверия в собирательный образ "невежества", которое овладевает легковерной толпой. И в принципе Гераклит был прав; ведь большинство греков в его время поклонялись богам, отдавая предпочтение то тем, то другим религиозным культам. Критика Гераклита в адрес соотечественников не является, стало быть, беспочвенной: он отважно выступает против всегреческих предрассудков и невежества.

Но, может быть, Гераклит вообще был циником, о которых приня­то говорить, что у них нет за душой ничего святого? Может быть, он просто подсмеивался над греками и не хотел ни о чем рассуждать серьезно? Иногда Гераклиту приписывают именно такой способ пове­дения: он-де намеренно развенчивал все то, что грекам было особенно дорого. Но у Гераклита есть целый ряд фрагментов, в которых об общегреческих ценностях говорится всерьез. Например, о павших в бою он говорит: „Убитых Аресом боги чтут и люди" (96 (а); 244).

Столь же серьезно и приподнято высказывается Гераклит о "наи­лучших" людях, достойно встретивших смерть: „Чем доблестней смерть, тем лучший удел выпадает на долю [умерших]" (там же). Есть в философии Гераклита, так сказать, ценность всех ценностей, которой он по-настоящему поклоняется. Речь идет о законе. "Народ, — говорит Гераклит, — должен сражаться за попираемый закон, как за стену [города]" (103; 247). Очевидно, имеется в виду не всякий на­личный закон какого угодно государства. (Недаром же Гераклит отка­зался законодательствовать в Эфесе!) Но ценность истинного закона для него — не просто высокая, но абсолютная. Эта мысль встречает­ся позднее у Сократа и Платона.