4. Единое и многое

Одно из основополагающих представлений античного миросозер­цания — совершенное превосходство единства над множеством. В

самом деле, единое и сверхсущее Благо и, пожалуй, сверхъединое единое, которому ничто не причастно, — начало бытия и единения. Представлением же этого абсолютного единства в мире в связи с ним, называемой причастностью, цебе^к;, служит бытийное единое, едине­ние, представляемое единством пребывания в потоке и течении вещей мира: по слову Стагирита, "единое как [бытийное] единое не подвер­жено возникновению" («Метафизика» XIII 8, 1084а31).

Поэтому, прежде всего, 1) явленное единство есть бытие: "быть" — значит быть чем-то одним, единым и цельным. Но если бытие тождественно мышлению, единство — также существенная ха­рактеристика мышления: ум — един, ибо мыслит самого себя (Пло­тин, «Эннеады» V, 3, 5), мысль и постигаемое мыслью в нем — одно и то же, и разделение их чисто условно. Единство указывает на тожде­ственность, а тождественность — принцип познания и мышления, ибо вообще нельзя мыслить, если не мыслится что-то одно, тождественное самому себе, т.е. неизменное и нетекучее (Аристотель, «Метафизика» IV 4, 1006Ы0). Впрочем, принцип множественности присутствует и в сфере бытия — пока еще как начало мультипликации, умножения тождественных сущностей, в единораздельном "единое-есть". Отсюда в сфере бытия — множественность форм, каждая из которых самото- ждественна и, с одной стороны, связана по закону всеединства и об- щения-койнонии со всеми прочими, а с другой — сама пребывает во множестве преходящих вещей, при этом нисколько не смешиваясь с ними и не изменяясь, т.е. оставаясь отделенной от них, трансцендент­ной вещному миру становления.

Кроме того, 2) единство предполагает цельность: целое — цель­но, и прежде всего в том смысле, что имеет цель своей деятельности. Целое — бытийно, поскольку преходящее — телесное — не цело, но состоит из материи и формы и делимо. Что же такое целое? Целое — прежде всего неделимое, т.е. дискретное. "Дискретное" происходит от латинского discernere - отделять, различать, отличать: только то и может быть познано, что различено, у чего есть свое лицо, лик, облик, т.е. в конечном счете эйдос как умопостигаемый прообраз; поэтому для античности дискретное выше непрерывного. Непрерывное — то, что всегда делимо на всегда делимые части (Аристотель, «Физика» VI 2, 232а23 слл.), т.е. нечто такое, что не может быть разложимо на последние конечные ясно познаваемые элементы и не может быть прой­дено до конца, причастное разверзающейся бездне бесконечности. По­этому дискретное — характеристика сущего, предела; непрерывное, континуум — не-сущего, беспредельного. Поэтому и мысль — дис­кретна, тело же — непрерывно.

А неделимое (для атомистов) — это атом, или амера, — бесчаст­ное, т.е. цельное и единое. Будучи дискретным и неделимым, атом и есть само бытие (именно поэтому Левкипп и Демокрит утверждают, что хотя только атомы и существуют и лежат в основе всей реально­сти, составленной из них, простейших кирпичиков мироздания, тем не менее истинная их природа чувственно не воспринимаема и позна­ется лишь разумом, т.е. мыслима), — не может быть части атома, — он может либо быть, либо не быть. Хотя из атомов и состоит вся реальность физическая — атомы и суть эта реальность, тем не менее они представляют своеобразный аналог идеальной формы, тогда как второй компонент атомизма — пустота — соответствует не-сущей не­прерывной материи. Конечно, большинство античных мыслителей от­вергают атомизм (по Плотину, "атомов же нет вовсе: всякое тело бес­предельно делимо" — «Эннеады» И, 4, 7), тем не менее эйдосы, идеальные бытийные сущности, в действительности суть атомы как неделимые. Не случайно Аристотель утверждает, что "невозможно знать, пока не доходят до неделимого (та атоца)" («Метафизика» II 2, 994Ь21). Таким образом, для античного атомизма атом есть совер­шенная упорядочивающая структура мира, вносящая в него некий мер­ный принцип всеобщего мироустройства, так что атом есть мир в ма­лом, или микрокосм.

Совершенное бытийное единство представляется (более поздней) античной философией как чистая форма, а множественность — как текучесть материи. Материя представляет сложность и множествен­ность, тогда как форма проста, т.е. едина, единственна в своем роде и не имеет частей. Форма соответствует одному, сущему, тогда как материя — не-сущему, множеству (Аристотель, «Метафизика» IV 2, 1004b26-27; XII 8, 1074а34). Материя — то, что текучее изменяется, и даже сама изменчивость; форма — то, во что, ради чего изменяется, составляет смысл и предназначение изменения, которое бессмысленно само по себе, ибо оно близко к небытию и ничто. Форма — это то, что, с одной стороны, позволяет знать точно и до всякого возможного опы­та восприятия и переживания текучего мира, и, с другой стороны, позволяет всякой определенной сущности быть тем, что она и есть.

Поэтому античное миросозерцание ставит чистую пустую форму неизмеримо выше материи. Не случайно греки в классическую эпоху воплотили свое переживание формы в скульптуре, по точности и строго­сти линии и пропорции не превзойденной ни в одну из последующих эпох: ведь пластика имеет дело с явлением чистой формы в грубом веществе. Неслучайно и то, что греки развили геометрию как первую из наук, ибо геометрия также имеет дело с чистой формой, воплощен­ной и впечатленной в особой тонкой материи.

Замечательна и исключительная чуткость греческой философии к форме слова — не только поэтического, но и метафизического: такие ключевые понятия, как NYN ("теперь", признак вечности), НДН ("уже", признак бытия), NOEIN=EINAI ("мыслить"="быть", первоначальное тождественное сущее-мыслимое, члены тождества, совпадающие бук­вально с точностью до перестановки) отлиты в точную и прекрасную геометрически-символическую форму.

Неизменно и тождественно пребывающая бытийная форма, кото­рая "не может быть иначе", есть чистая деятельная действительность, единственный настоящий предмет знания, тогда как материя являет возможность, способность измёняться, становиться другим, всегда иным. "Одно есть материя, — говорит Аристотель, — другое — фор­ма, и первое — в возможности, второе — в действительности" («Ме­тафизика» VIII 6, 1045а23—24; ср. «О душе» II 1, 412а10). Поэтому можно сказать, что бытие, форма, энергия — синонимичные характе­ристики упомостигаемого.