Глава 1. Рождение философии

Середина I тысячелетия до н.э. — тот рубеж в истории развития человечества, на котором в двух очагах древней цивилизации — в Индии и Китае — практически одновременно с Грецией возникает философия.

Историкам еще предстоит ответить на вопрос, почему именно VI в. до н.э. выделяется из общей череды столетий I тысячелетия до н.э. как время взрыва интеллектуальной энергии. Но уже сейчас известны многие предпосылки экономического, социального, политического и, наконец, духовного плана, подготовившие указанный перелом. Скачок в развитии производительных сил, появление товарно-денежных отно­шений, ослабление родо-племенных структур, возникновение первых государств, рост оппозиции традиционной религии, критика норматив­ных нравственных установок и представлений, усиление критического духа и рост научных знаний — вот некоторые факторы, из которых складывалась духовная атмосфера, благоприятствовавшая рождению философии.

Общность генезиса не исключала своеобразия путей формирования систематизированного философского знания в различных очагах циви­лизации.

В Индии этот путь пролегал через оппозицию брахманизму, ассими­лировавшему племенные верования и обычаи, основанному на ведичес­ком ритуале, зафиксированном в четырех самхитах, или Ведах (ве­да — знание) — сборниках гимнов в честь богов и ритуальных заговоров. Каждая Веда позднее обросла брахманами, т. е. описаниями обрядов и истолкованиями обрядовых текстов, а также араньяками ("лесные книги"), предназначенными для отшельников, и, наконец, упанишадами (от словосочетания "сидеть около ног учителя") — текстами эзотерического, преимущественно космогонического, знания. Весь корпус ведических текстов считался шрути, т.е. священным от­кровением. Истинными знатоками и толкователями ведической мудро­сти выступали представители высшей касты — брахманы. Однако ломка племенных отношений, кризис родовой морали поколебали незыбле­мость авторитета жрецов, безусловность предписываемого ими ритуала. Первыми "еретиками", осмелившимися поставить под сомнение всевлас­тие брахманов и обрядовую рутину, стали аскеты, проповедники. Их называли шраманами, т.е. "подвижниками".

VI—V вв. до н.э. были отмечены распространением множества кри­тических в отношении брахманизма течений. Главными из них были адживика (натуралистическо-фаталистическое учение), джайнизм и буддизм. На базе шраманских школ выросли и развились позже основ­ные философские системы Индии. Первыми свидетельствами самостоя­тельного систематического изложения индийской философии явились сутры (краткие положения, "афоризмы", датируемые II—IV вв.). Далее индийская философия развивалась практически в русле шести класси­ческих систем — даршан — веданта, санкхья, йога, ньяя, вайшешика, миманса, ориентировавшихся на авторитет Вед, и неортодоксальных течений: материалистической чарваки или локаяты, джайнизма и школ буддизма.

Во многом аналогичным было становление древнекитайской фило­софии. Здесь также ломка традиционных общинных отношений, вы­званная экономическим прогрессом, появлением денег и частной соб­ственности, ростом научных знаний и успехами медицины, создали благоприятную почву для духовных перемен. Примечательно, что и в

Китае первыми "оппозиционерами выступали аскетствовавшие бродя­чие мудрецы, подготовившие в эпоху "Чжань го" ("борющихся царств") наступление "золотого века" китайской философии. Хотя отдельные философские идеи можно обнаружить в еще более древних памятниках культуры, каковыми в Индии были упанишады и отчасти «Ригведа», а в Китае — «Ши цзин» («Канон стихов») и «И цзин» («Книга пере­мен»), философские школы и в том и в другом регионе складываются приблизительно в VI в. до н.э. Причем в обоих ареалах философия, достаточно длительное время развивавшаяся анонимно, отныне стано­вится авторской, будучи связанной с именами Гаутамы Шакьямуни — Будды, основателя джайнизма — Махавиры Вардхаманы, первого ки­тайского философа — Конфуция, даосского мудреца — Лао-цзы и др.

Если в Индии многочисленные философские школы так или иначе соотносились главным образом с брахманизмом и буддизмом, то в Китае — преимущественно с конфуцианской ортодоксией. Правда, в Индии размежевание на отдельные школы не привело к официально­му признанию приоритета какого-либо одного из философских на­правлений, в то время как в Китае конфуцианство во II в. до н.э. добилось официального статуса государственной идеологии, сумев со­хранить его до начала XX в. Наряду с конфуцианством, наиболее влиятельным в соперничестве "ста школ" были даосизм и легизм.

Арабо-мусульманская философия — явление средневековья, а пото­му ее становление и развитие значительно отличались от аналогичных процессов в древних цивилизациях Индии и Китая. По-существу интел­лектуальная история арабов началась со времени появления ислама, т.е. в начале VII в. Само по себе мусульманское вероучение было продуктом взаимодействия арабской культуры, идей христианских и иудейских, довольно широко распространившихся на Аравийском полу­острове к концу VI в. В монотеистическом учении пророка Мухаммеда отразились радикальные перемены, связанные с разложением родопле- менных отношений, складыванием единой для арабов государствен­ности. Создание уммы — общины, состоявшей из последователей проро­ка Мухаммеда, — было первым шагом на пути объединения людей по признаку, отличному от родства, кровной связи; то было начало станов­ления государства.

В основу исламского учения легли Коран и сунна, тексты которых были "отредактированы" к концу IX в. Однако ни мусульманское Писание, ни Предание не могли дать ответы на все вопросы, которые ставила жизнь, особенно в стремительно развивающемся и экспанси- рующем мусульманском обществе. Так появились дополнительные "кор­ни-источники" — кийас (суждение по аналогии) и иджма (единодуш­ное мнение), позволявшие расширенное толкование Корана и сунны. В конечном счете мусульманская экзегетика (а точнее, юриспруденция) оформилась в четыре школы мазхаба, две из которых (ханифиты и шафииты) были либеральными, а две другие (ханбалиты и мали- киты) — консервативными. О позиции, в частности маликитов, ярко свидетельствует утверждение, приписываемое их основателю Малику бен Анасу (ум. 795) о том, что "вера является обязанностью, а вопроша- ние — ересью". В результате соперничества между двумя полярными тенденциями в мусульманской экзегетике возникла схоластическая тео­логия — калам.

Не только внутримусульманская полемика, но и необходимость парирования критики в адрес исламского вероучения не принявших его идолопоклонников, а также рядом соседствовавших христиан и иудеев стимулировали обращение мутакаллимов — поборников кала­ма—к логической аргументации.

Появление собственно философских школ на Арабском Востоке напрямую связано с переводческой деятельностью. Сирийские христиа­не первые познакомили арабов с произведениями античных мыслителей. Наибольшее влияние на развитие арабской философии оказали труды Аристотеля, не случайно поэтому название "восточный перипатетизм".

В научных кругах не прекращаются споры о генезисе и своеобра­зии восточного перипатетизма. Долгое время в европейской литерату­ре безраздельно господствовало мнение об исключительно эпигонском характере арабоязычной философии. Гегель утверждал, что она не представляет самостоятельной, "своеобразной ступени в ходе разви­тия философии". По словам Э. Ренана, "все, что семитский Восток и средние века имели в области философии в собственном смысле сло­ва, они заимствовали у греков".

Действительно, в основу учений, разрабатывавшихся перипатети­ками мусульманского Востока, лег "неоплатонизированный" аристо- телизм. Отчасти причиной этого явилось то, что знакомство с идеями Аристотеля состоялось через «Теологию Аристотеля» и «Книгу о причи­нах», переведенные на арабский язык по инициативе первого "философа арабов" ал-Кинди. «Теология» содержала фрагменты из «Эннеад» Плотина (4-6) и отдельные тексты самого Аристотеля. Что касается «Книги о причинах», то она представляла собой произведение Про­кла — «Первоосновы теологии» [3].

Дальнейшее развитие не было результатом "оплошности", легко­верия или невежества арабоязычных перипатетиков, а тем более след­ствием отсутствия у них "критических способностей". Усвоение не чистого, а неоплатонизированного аристотелизма явилось сознатель­ным, преднамеренным выбором.