требованными ресурсами. Политическую систему же можно рассматривать, в качестве механизма мобилизации зацикленных на семье масс, чтобы повысить их безопасность от голодовок и войн, произведя им пищи и различных изделий свыше личных потребностей. Большую часть этого излишка бигмены инвестируют прямо в общественные работы и общественную безопасность. Оставшееся тратится во время показов с целью саморекламы, что перед лицом постоянной конкуренции поддерживает их статус бигмена.

То, что в этом сюжете мы представили этнографическое настоящее (дабы попытаться совместить этот случай с остальными), покажется странным читателям, осознающим, как много поколений назад общества Северо-западного побережья жили тем способом, который мы описали. Когда в конце 18 столетия торговцы мехом были заняты в экстенсивной торговле с обществами Северозападного побережья, у аборигенов между собой уже установились торговые отношения, распространявшиеся на большие расстояния (Wolf 1982: 182-92). Как искусные торговцы, бигмены с энтузиазмом приняли растущие возможности для торговли, мотивом чему послужила их страсть к накоплению еще большего богатства и к контролю над ним в любой ситуации. Такое, с открытыми объятиями участие в рынке оказало различные эффекты на политическую экономику Северозападного побережья.

1. Оно усилило социальное неравенство из-за того, что возрос экономический контроль бигменов.

2. Рыночный спрос повысил цену производства излишков, что в свою очередь повысило цену труда, и, следовательно, сделало набеги за рабами, как за рабочей силой, более обычным делом, чем прежде.

3.Контакты стали поощрять образование политических групп крупнее (конфедераций), которые, чтобы определиться с рангом группы внутри конфедерации, институционализовали куда более разработанные потлачи. Сильнейшее развитие потлачей, беспрецедентное количество таких эквивалентов стоимости,

как накидки и медные пластины, вероятно, и привело к тому, что антропологи переоценили масштабы этих событий в доконтактный период262.

4.Катастрофическое падение населения263, вследствие распространения болезней, постоянно сопровождавшееся вторжением на земли коренного населения евро-американских поселенцев, маргинализовали индейцев и кардинально изменили их жизнеобеспечивающую и политическую экономику.

Случай 10. Центральные энга нагорий Новой Гвинеи

Центральные энга264 в сердце ново-гвинейских гор во многом похожи на ацефальных тсембага маринг, описанных в разделе 7; но между ними имеются и определенные разительные различия, которые помогут нам разобраться в дальнейшем развитии политической экономики. В этом случае особенно заметен процесс интенсификации, и на нем в нашей дискуссии будет делаться ударение. У тсембага мы видели, что рост населения ведет к интенсификации, интенсификация к войнам, а войны к образованию кланов и локальных групп. У энга же, у которых плотность населения вдвое выше, чем у тсембага, результатом интенсификации стал переход к постоянному садоводству с выращиванием сладкого картофеля на наилучших землях – для такой большой популяции нет другого надежного способа получить достаточное количество еды. Соответственно на захват

192

наилучших земель сориентированы войны; частота их выросла, и это ускорило возвышение бигменов. Местные лидеры дирижируют обменами и сетями союзов, формирующих региональную коллективность, от которой в конечном итоге зависит выживание локальной группы.

Окружающая среда и экономика

Центральные энга, включающие энга мэй и райапу, живут в Папуа-Новой Гвинее, в горном регионе западнее хребта Хаген – регионе высокой плотности населения, в отличие от «окраинной» области, занимаемой тсембага. Они были отобраны для дискуссии, потому что в распоряжении у нас имеются превосходные данные по: экономике, церемониализму и социополитической организации мэй энга (Meggitt 1964, 1965, 1972, 1974, 1977); экономике жизнеобеспечения близко родственных им райапу энга (Waddell 1972) и региональным обменам ти

(Feil 1978, 1984).

Подобно другим группам нагорья центральные энга еще до недавнего времени были изолированы от прямых контактов с западным миром (Meggitt 1965: 2). Самые ранние такие контакты фиксируются в 1933 г. В 1942 г. на территории энга была основана патрульная база, а в 1948 г. прибыли миссионеры и горняки. Всего лишь двадцатью годами после начала подтвержденных контактов, в 1955 г. приехал Мервин Меггитт265 – первый этнограф, изучавший энга.

Центральные энга живут в стране горных рек и открытых долин. Их земли простираются на возвышениях примерно от 3900 футов там, где покрытые травой долины, и аж до 7900 футов. Среднегодовое количество осадков составляет 108 дюймов, и 265 дней в году идет дождь. Лето (с ноября по апрель), как правило, влажнее и теплее, чем в течение года в среднем (от 50 до 80 F); а зима (с мая по октябрь) суше и прохладнее (от 40 до 70 F). Зимой случается засуха, которая может быть временем, когда пищи недостаток.

Растительные сообщества и микроклимат заметно варьируются от одних возвышений к другим. Ниже 4600 футов лежат густые дождевые леса низменностей, из-за малярии практически необитаемые. Зона от 4600 до 7500 футов изначально была лесом невысоких гор и долин; но теперь, после расчистки под земледелие, это – мозаика из садов и участков под паром. Отроги аллювиальных почв окаймляют днища долин; их интенсивно возделывают, и в них сконцентрировано ¾ населения. Выше, от 7500 до 9500 футов, находится зона буковых лесов, которые являются убежищем для дичи и областями важными для добывающей активности свиней. Еще выше – субальпийская зона облаков, экономически используемая слабо.

Наибольшее разнообразие окружающей среды проявляется внутри региона, в высшей степени компактного – на крутых горных склонах, поднимающихся прямо над дном долины. В результате у центральных энга земли кланов, хоть, в типичных случаях и весьма небольшие (заключающие от одной до двух кв. милей), нарезаются вертикально, проходя через все зоны и включая участки каждой. Однако интенсивное использование окружающей среды сильно снижает прежнее разнообразие растений и животных, и ныне регион в большинстве своем состоит из пастбищ и постоянных садовых участков. У соседних райапу энга только около 5% территории клана покрыто лесом (Waddell 1972: 14).

Согласно Меггитту, плотность населения в сердце области центральных энга ранжируется от 85 до 250 чел. на кв. милю, что близко к максимальной для групп ново-гвинейского нагорья. Рис. 9 показывает, что колонизация переполняет

193

окружающую среду, яростно трансформированную в течение долгого использования. Данное соотношение человек/земля куда выше, чем у простых садоводческих обществ, описанных в более ранних разделах, и имеет очевидные последствия для развития экономики жизнеобеспечения.

В экономике центральных энга, наиболее полно описанной у райапу энга (Waddell 1972), доминировали: интенсивная форма земледелия, которая включала

всебя насыпной способ получения сладкого картофеля; в какой-то степени – под- сечно-огневое возделывание земли, и в значительной – свиноводство. А поскольку из-за интенсивного сельскохозяйственного использования, окружающая среда деградировала, то количество природных пищевых продуктов ограничено, и они вносят незначительный вклад в пищевой рацион.

Круглогодичное выращивание в саду сладкого картофеля – доминирующая стратегия жизнеобеспечения. В сообществе райапу, выбранном в качестве образца, 62,5% садовой земли было задействовано в постоянном производстве сладкого картофеля (Waddell 1972: table 8). Поле укладывают насыпями, каждая около 9 футов диаметром; и в мягкой почве насыпи выращивают сладкий картофель. После снятия урожая насыпь разравнивают и землю разбрасывают вокруг; в середи-

ну помещают удобрение из зелени, состоящее из стеблей и ботвы старого сладкого картофеля и прочей мульчи266. И когда эта мульча начинает разлагаться, то насыпь сгребают снова, и она готова для засаживания. С помощью такого искусственного удобрения, при отсутствии периода под паром, насыпные поля можно сохранять для постоянного производства, что в сравнении с переложным земледелием представляет собой существенную интенсификацию (Waddell 1972: 44).

Большинство из насыпных полей расположено на нижних отрогах и в долинах, где наклон менее 10 градусов (Waddell 1972: table 9). На склонах круче широкий выбор культур, включая ямс и бананы, производят на переложных свидденах (Waddell 1972: tables 13 and 14). Такие сады похожи на переложные поля у тсембага, которые такими же способами замещают природные флористические условия и используют длинный паровой цикл (от 10 до 14 лет), чтобы восстановить плодородие. При садах, составляющих лишь около 20% от общих сельхозземель (Waddell 1972: table 8), продукция свиддена важна больше с точки зрения пищевого разнообразия, чем калорий.

Но в отличие от тсембага, центральные энга не культивируют деревья для получения пищи. Однако некоторые сорта деревьев, которые они разводят, поставляют материалы, используемые при строительстве, возведении заборов и для других целей (Waddell 1972: 40); такие же материалы получали от дикорастущих деревьев до того, как в регионе не вырубили леса. То, что огромную потребность

вдровах удовлетворяет широкомасштабное культивирование дерева Casuarina267, отмечает и Меггитт (Meggitt 1984).

Свиньи в нагорьях имеются повсюду и численно обычно превосходят людей (Waddell 1972: 61-62). Пищу они добывают на холмах, но, как и люди в основном зависят от культивируемой пищи, особенно сладкого картофеля (Waddell 1972: 62). Усвоение и интенсификация выращивания сладкого картофеля тесно связаны с интенсификацией производства свиней, у которого изначально были политические мотивации (Feil 1984: 229).

Энергоемкость свиноводства, как мы видели, просто удивляет, и для фермеров высоки его затраты. Уодделл (Waddell 1972: table 28) считает, что на свиней уходит 49% всей сельскохозяйственной продукции – больше, чем съедается самими энга! Человек посвящает где-то 438 часов в год выращиванию пищи для

194

свиней, которые поставляют менее 2% всей массы пищевого рациона: чистая прибыль для него невероятно низка – лишь около 40 калорий в час, или примерно 1/20 калорий, получаемых от одного растения сладкого картофеля. Конечно же, белка и жиров, извлекаемых из мяса, из других источников поступает мало; они важны для энга; и свиней выращивать надо. Но, если поступать таким образом, то высокие издержки драматизируют потери, которые несут люди от того, что интенсификация вынуждает замещать охоту скотоводством.

Также интенсификация, как и повсюду, приводит к важным изменениям в самом пищевом рационе: с переходом к постоянному возделыванию полей в диете происходит сдвиг в сторону почти исключительно продуктов земледелия. Сладкий картофель составляет аж до 90% пищи, которую потребляют чимбу268 и другие группы. В результате популяции нагорий «испытывают высокую степень белково-калорийного дефицита среди младенцев и общий дефицит в поступлении белка» (Waddell 1972: 122) и рискуют заболеть болезнями, вызываемыми пищевой недостаточностью. Остроту возникшей для здоровья проблемы райапу энга (Waddell 1972: 124-25) смягчают, повышая разнообразие растительной пищи в своих переложных садах (включая различные интродуцированные виды, такие как земляной орех269), а сегодня и покупая такую пищу, как консервированная рыба, которая обеспечивает и белком и жирами. В настоящее время пищевой рацион, кажется, отвечает уже всем требованиям, исключая, возможно, детское питание.

Войны представляют собой непосредственную угрозу для энга, и она все время присутствует: в относительно небольшом районе, который изучал Меггитт, войны имели место каждые два или три года (Meggitt 1977). Враги, либо потенциальные враги, окружают территорию всякой маленькой локальной группы, и война может разразиться в любое время. Смертность высокая; в среднем на конфликт приходится четыре смертных случая. Итак, население несет тяжелые потери, и чтобы остаться политически жизнеспособной, группе нужно сохранять высокие показатели роста.

Меггитт (Meggitt 1977) хоть и предоставляет широкий выбор непосредственных причин для войн (от изнасилования и воровства до конфликта за землю), но с уверенностью доказывает, что в основе лежит конкуренция за земли. Войны обычно происходят между отрыто конкурирующими соседями: одна локальная группа нападает на другую, более слабую, разбивает ее и тут же аннексирует ее земли. Энга сами признают, что причиной войн является конкуренция за сельхозземли, в особенности за наилучшие земли, которых мало и которые используют для постоянного, интенсивного возделывания сладкого картофеля. Более половины всех войн, как однозначно полагают энга, происходит из-за земель.

Торговля продуктами питания и сырьем была для энга относительно второстепенным занятием, исключая обмены каменными топорами, солью и, особенно, свиньями. Будучи главным источником белка, свиньи в локальных и региональных взаимоотношениях стали первостепенной политической валютой (Feil 1984). Появление политической экономики напрямую связано с экономикой жизнеобеспечения – через выращивание как свиней, что требует трудовых затрат, так и сладкого картофеля, необходимого, чтобы их содержать.

Социальная организация

Тип расселения. У центральных энга нет деревень (Meggitt 1965: 3; Waddell 1972: 30-39). Фермерские усадьбы, которые традиционно составляют парные

195

мужские и женские дома, размещаются по территории клана, хоть и стремятся собраться на аллювиальных уступах рек, лучше всего подходящих для возделывания сладкого картофеля (рис. 9). Часто дома располагаются между полями сладкого картофеля и верхними склонами, с их свидденами и землями под паром, где пасутся свиньи; это – такое расположение, которое минимизирует затраты на передвижение – основной расход труда в садоводстве (Waddell 1972: 179). Время на путешествие к полям сладкого картофеля составляет обычно менее 7 минут, а к свидденам – от 24 до 30 минут.

Почему же центральные энга не сформировали деревень, подобных тем, которые мы повсюду обнаруживаем на нагорьях, например, у чимбу (Brown 1972)? Предположительно из-за затрат: образовать деревню – значит увеличить расстояние до сельскохозяйственных полей и, таким образом, увеличить затраты на фермерство. Но тсембага, из-за необходимости защищаться, образовали деревни все равно, и это же, полагаем, послужило побудительной причиной для таких групп нагорья, как чимбу, среди которых войны – обычное явление. Но тогда почему же не для энга?

И хотя ответ не в полной мере очевиден, можно упомянуть о некоторых различиях между этими группами. У энга села снижают затраты производства на транспортировку, а у чимбу деревни максимизируют безопасность от внезапных нападений. Если обеим группам одинаково важно защищаться, то различия в типах расселения, вероятно, соотносятся у них с различиями в затратах производства. Энга зависят от насыпных садов сладкого картофеля, под которые используются земли уступов, располагающиеся вдоль русел рек; и то, что их наилучшие земли по своей природе рассредоточены, способно сделать для них жизнь в деревне непозволительно дорогой. Чимбу же зависят от системы из осушаемых полей, которые сосредоточены во впадинах долин на низинах; а то, что их наилучшие земли сконцентрированы, может привести к тому, что деревенская жизнь им подойдет. У энга земли на речных уступах также сильно подвержены эрозии и, до такой степени, что образовались целые гребни, которые представляют собой естественную защиту. Однако необходимо подчеркнуть, что куда больше, чем наличие или отсутствие деревень, важна организованная локальная группа, обнаруженная в обоих регионах – и у энга и у чимбу. Деревни, особенно для археологов, являются хорошим показателем образования локальной группы; но политически в локальные группы могут быть организованы и рассредоточенные села, если условия окружающей среды делают их экономически более предпочтительными, чем деревни. И если люди не живут в деревнях, то локальная группа способна предоставить и альтернативное материальное выражение, воплощающее групповые институты. У энга групповая идентичность сфокусирована на площадках для церемониальных танцев.

Возвращаясь к собственно социальной организации, рассмотрим в ней четыре уровня: домохозяйство, сегмент клана, клан со своим бигменом и межгрупповую форму коллективности. Как и в нашем предыдущем случае, организация эта отвечает проблемам жизнеобеспечения и фокусируется на деятельности по приобретению пищи и разделении труда на двух нижних уровнях; и решает проблемы политической экономики, фокусируясь на защите и экономической взаимозависимости, на более высоких.

Домохозяйство. Нормально, когда первичной социальной и экономической единицей является семья (Waddell 1972: 20), в типичных случаях простейшая се-

196

мья в среднем с 4,5 членами: женщиной, ее мужем, их детьми и, конечно же, их свиньями.

Центральные энга занимаются жизнеобеспечивающей деятельностью в основном индивидуально; численность рабочей группы редко превышает у них двух или трех индивидов (Waddell 1972: 103). Индивидуально в значительной мере садоводство, особенно, если оно касается полей сладкого картофеля, и больших рабочих групп не требуется, и их не задействуют. Женщины выполняют однообразные жизнеобеспечивающие задачи по возделыванию садов, особенно сладкого картофеля, приготовлению пищи и уходу за детьми. Сады и дома рассматривают, в качестве их вотчины (Meggitt 1965: 246). Они обеспечивают 92% труда на полях сладкого картофеля и 80% на свидденах, исключая лишь важную «мужскую» культуру ямса (Waddell 1972: 98). Мужской труд не такой регулярный и включает периодически расчистку и возделывание свидденов, ухаживание за ямсом, постройку домов и многочисленные виды общественной деятельности (Waddell 1972: table 25).

Э. М. Стратерн (Strathern 1972) считает, что у соседних групп горы Хаген роль женщины заключается в (вос)производстве, а мужчины – в обменах. Подобным образом и у энга женщины заняты в основном в фермерстве, обрабатывая поля и собирая урожаи сладкого картофеля; также они обязаны управлять работой по домохозяйству, дабы предоставлять пищу и оказывать заботу и детям и свиньям. В свою очередь дети постарше присматривают за семейными свиньями и детьми поменьше. Среди мужских видов деятельности наиболее важны межгрупповые обмены, церемониальные в основе, и защита территории. И на уровне домохозяйства и в политических вопросах мужчины и женщины энга сотрудничают (Feil 1984). Мужчины активны на публичных демонстрациях и раздачах богатства, но основной источник богатства – свиней, могут производить только женщины. Таким образом, во всех политических маневрированиях бигмен и его жены являются партнерами.

Земля находится в прямом владении домохозяйств. Через брак мужчина получает землю из семейного имения и основывает свое самостоятельное домохозяйство. Эта земля, включающая в типичных случаях, как поля сладкого картофеля, так и свиддены, теперь управляется мужем и женой, которые работают вместе. Собственность на землю хоть и передается, но ограничено, и требуется согласие заинтересованных родственников со стороны отца; во всем же остальном домохозяйство удерживает контроль над своей землей.

Количество земли, которую обрабатывает домохозяйство, прямо отражает размер последнего: чем в домохозяйстве больше потребителей, тем больше у него участок обрабатываемой земли (Meggitt 1974: n. 43). Говоря коротко, жизнеобеспечивающими потребностями домохозяйства в значительной мере определяются и пределы земледельческой активности.

Несмотря на интенсивность экономики жизнеобеспечения, традиционная технология, в значительной степени основанная на женских палке-копалке и сум- ке-сетке и мужском каменном топоре, проста и предназначена для персонального использования. У каждой семьи имеются свои собственные орудия труда, которые либо изготавливают, либо приобретают путем торговли.

Домохозяйство и соответствующая ему экономика жизнеобеспечения, обрисованные здесь, хорошо согласуются с моделью домашнего способа производства Салинза (Sahlins 1972). Домохозяйство является первичной единицей производства и потребления, оно напрямую контролирует основные факторы производ-

197

ства – труд, земли и технологию – и так направляет производство, чтобы удовлетворить свои собственные потребности.

Несмотря на экономическую взаимозависимость полов, мужчины боятся женщин и выражают им свою глубокую антипатию, видя в них угрозу мужественности и здоровью (Meggitt 1964). Мужчины и женщины живут самостоятельной жизнью. Место проживания женщин, главное в домохозяйстве, предоставляет пристанище женщине, ее детям и ее свиньям. У мэй местом проживания мужчин, в идеале из одного патрилинейного линиджа, служит мужской дом (Meggitt 1965: 20, 22), но у райапу он индивидуален и составляет пару с домом жены (Waddell 1972: 34). Следовательно, у мэй кластеры домохозяйств состоят, кажется, из определенного числа домов женщин, окружающих мужские дома; в противоположность этому райапу демонстрируют тип, для которого характерны изолированные усадьбы с отдельными местами проживания для мужчин и для женщин.

Как мы увидим ниже, разделение между мужчинами и женщинами может принимать даже еще более крайние формы на востоке Новой Гвинеи (Feil 1987). Мужчины часто образуют тесно связанные группы, проживающие совместно, членство в которых определяют ритуалы инициации, включая ритуальный гомосексуализм. Эти группы мужчин важны во время сражений, и то, как они распределяются, коррелируется с частотой неурегулированных военных конфликтов (Langness 1977). Однако у энга оппозицию полов друг другу перекрывает их партнерство, важное при политическом маневрировании вовне, которое помогает урегулировать военные распри, и которое мы вкратце опишем.

Домохозяйство каждой жены представляет собой отдельную домашнюю экономику. Поскольку бóльшую часть работы по производству выполняют женщины, то мужчина, которому нужно увеличивать свою сельскохозяйственную продукцию, чтобы финансировать собственные политические амбиции, может это сделать, женившись на многих женах. Однако доступ к женам, как мы увидим, зависит от наличия, как значительных богатств, накопленных путем брачных обменов, так и продуктивных земель.

Сегмент клана. Домохозяйства организованы в патрилинейные группировки, которые являются сегментами кланов, базирующихся на данной территории. Хотя структурный анализ Меггитта (Meggitt 1965), возможно, и недостаточно гибок, все же мы обсудим, как действует то, что он определяет, в качестве еще двух, более низких, чем клан, уровней групповых образований, а именно в качестве патрилинейного линиджа и субклана.

Патрилинейные линиджи – «люди одной крови», называемые в честь основателя, от которого они ведут происхождение (Meggitt 1965: 16). Обычно говорят, что основателем является «отец отца отца старших из живущих мужчин» (ibid.: 16-17), и знают, какие родственные отношения действительно существуют между членами линиджа. Меггитт относится к патрилинейному линиджу, как к «квазидомашней группировке» (ibid.: 17), существование которой совсем не очевидно для чужака. У мэй энга в типичных случаях мужской дом состоит из членов патрилинейного линиджа (ibid.: 20, 22), но такой дом не обладает важностью в плане церемоний (see, ibid.: 235).

Патрилинейный линидж представляет собой группу таких домохозяйств, мужчины-главари которых – близкие родственники, и которые помогают друг другу в особых экономических и социальных ситуациях. В редкие виды деятельности, требующие привлечения труда за пределами домохозяйства, вовлекаются,

198

как правило, мужчины из локальной группы, для таких вещей, как расчистка свидденов, возведение изгородей и строительство домов (see, Waddell 1972: 106). «Братья» индивида по патрилинейному линиджу несут ответственность за помощь ему, когда он в ней нуждается (Meggitt 1965: 244); например, если он окажется нетрудоспособным, то они могут подготовить к засадке его сады и отремонтировать ему дом. Также «братья» служат наиболее надежным источником поддержки, когда устраиваются брачные обмены и проч.

Патрилинейные линиджи различаются в размерах, насчитывая от 4 до 68 членов, при среднем размере в 33 чел. (Meggitt 1965: 5-18). В наших терминах это

– группа в размере села, почти такая же, как и другие группы-села, которые уже описаны: существенным является лишь расширение действия близкородственных уз, дабы решить проблемы жизнеобеспечения и безопасности, важные для мелкой и уязвимой нуклеарной семьи, но находящиеся за пределами ее досягаемости.

Напротив субклан – это более крупная единица, формирующаяся вдоль политических и церемониальных границ, члены которой – предполагаемые потомки сына основателя клана. Субклан владеет площадкой для танцев и священной рощей и играет важную роль во внешних обменах и политических вопросах. Социальная система мэй энга в церемониальных случаях возлагает на индивидов тяжелые обязательства такие, как брачные выкупы и посмертные выплаты (see, Meggitt 1965: 110-127). Эти обязательные выплаты требуют вкладов от группы поддержки – от субклана. Как мы еще увидим, похоже, что при восхождении человека к статусу бигмена первоначально помощь приходит из его субклана.

Хотя в фокусе брачных выкупов и других социальных обменов находится индивид, такие обмены, сопровождающиеся публичными демонстрациями, также высвечивают и субклановую группу в целом. Как и у тсембага, мужчина нуждается в широкой региональной сети из межличностных уз, предоставляющей ему жен, торговые товары неместного происхождения, безопасность в случае бедствия в его местности и политическую поддержку при соревновательных обменах. Субклан играет существенную роль, помогая мужчине основать свою собственную региональную сеть. В ответ успехи любого из членов субклана в региональных сетевых отношениях повышают статус этого субклана и привлекательность его членов для индивидов из других групп. А поскольку индивидуальный статус прямо переносится на статус группы, то, очевидно, что и поддержка, оказываемая членами субклана, является частью более общей стратегии выстраивания ими своих собственных личных сетей.

Случается, что между субкланами возникает конкуренция за господство в политических отношениях клана. Также субклан представляет собой точку расщепления при образовании новых кланов путем сегментации. У мэй энга субкланы различаются размерами, насчитывая от 45 до 145 членов и в среднем 90 чел. (Meggitt 1965: table 7), что приближается к размеру клановых группировок у тсембага.

Клан и его бигмен. Клан – политически наиважнейшая группа у центральных энга. Будучи задан собственной тщательно отграниченной территорией (рис. 9), клан является группой обороняющейся, защищая претензии своих членов против чужаков. Также клан автономен политически, поскольку представляет собой самую крупную группу, способную в войнах и церемониях действовать как группа. Его возглавляет бигмен, который во внешних отношениях говорит от его имени, а внутри ведет работу по мобилизации его на церемониальные и политические деяния.

199

Клан – самая первая и выдающаяся корпоративная общность, ограничивающая доступ к земле. Предполагается, что он патрилинейный, с правами на землю внутри клановой территории, которые отражают мужской линейный счет родства, основанный на допущении общего происхождения от предка-основателя. Там, где дефицит хороших земель, правила их распределения возлагают чаяния на линейный счет происхождения270. Индивиды, не являющиеся родственниками по отцовской линии, могут присоединиться к клану и добиться доступа к земле, но только там, где у клана обилие земли и он еще нуждается в поселенцах из соображений безопасности. Полагают, что клан, как часть региональной системы обменов и союзов, должен быть и чаще всего является экзогамным271, с женами, приходящими из других клановых групп и иных мест. Меггитт (Meggitt 1965: 9) оценивает средний размер клана у мэй энга в 350 индивидов (при раскладе от 100 до 1000 чел.), что приблизительно соответствует размерам территориальной группы у тсембага.

Как группа, клан у энга владеет основной площадкой для танцев и наделом вместе с домом-объектом культа предков (Meggitt 1965: 227). Площадка для танцев, расчищенная, как считается, еще предками-основателями, находится в фокусе церемониальных обменов с другими территориальными кланами, включая посмертные выплаты и выкупы за убийство, а также драматические соревновательные обмены церемониального цикла ти. И подобно деревням в других местах, ландшафтом для устройства церемоний у энга служит физическое выражение или структура локальной группы.

Помимо владения церемониальной площадкой и совместных действий по защите, клан заявляет о себе, как о дискретной группе, еще и в определенных церемониях, на собраниях клана и в действиях своего предводителя – доминирующего в клане бигмена. В различных церемониях, в особенности в садару, определяется и групповая идентификация. Садару – это ритуальное исключение из общества неженатых, во время которого мужчин обучают, как защищаться от женских выделений (Meggitt 1964; Waddell 1972: 87). Это событие включает «четыре ночи уединения и обучения в особом доме, поставленном в удаленной части территории. …На «праздновании выхода», когда полностью украшенные и распевающие песни неженатые возвращаются со своего горного убежища, члены принимающего клана раздают пищу большому числу присутствующих гостей»272

(Waddell 1972: 87).

Неженатые – это когорта из родственников мужского пола по линии отца, объединяющихся на время такого уединения в группу, которая станет следующим поколением глав домохозяйств и политических акторов. Их публично представляют на основной площадке для танцев их же клана гостям из соседних кланов, которые будут их свояками, торговыми партнерами, союзниками и, конечно же, потенциальными врагами. Высокое качество, с каким клан, таким образом, демонстрирует свои виды на будущее, является важным с точки зрения процесса экономического и политического маневрирования, которым заняты члены этого клана в регионе.

Ихотя ценится право домохозяйства на самостоятельность, что выражено

втаком утверждении – «каждый мужчина сам себе выносит решения» (Sackschewsky 1970: 52), – но бывают времена, когда группе нужно действовать сообща, как во время войн и обменов ти; и в этих вопросах решающая шаг за собранием клана. Задействуются все активные мужчины группы; сегмент клана или субклана собирается, чтобы обсудить данный вопрос и придти к консенсусу. На таких со-

200

браниях весьма ограничены права у неродственников; участие женщин и детей исключается. А достигнутый консенсус касается всех, кто участвовал в собрании.

На клановом собрании и связанных с ним церемониальных и политических событиях отчетливо проявляется лидерство – ключевой ингредиент групповой активности. Бигмен, хоть у него и самый высокий статус, не нуждается в том, чтобы созывать собрание или чтобы думали, что его слово связывает группу обязательствами. Скорее бигмен – это прославившийся человек, который известен за успехи в политических и экономических делах, и которого слушают за то, что он продемонстрировал способность влиять на поступки индивидов, за его контроль над богатством и обменами и за его способности говорить публично. Фейл (Feil 1984: 3) подчеркивает, что у энга статус бигмена берет начало в особенности в обменах ти, минимально институционализованных и основывающихся на индивидуальных союзах дружбы и обменах свиньями.

Бигмен – это и индивидуальный предприниматель, и оратор, представляющий группу. В первой роли он использует ресурсы, доступные ему путем манипуляций с собственной протяженной межличностной сетью, основанной на браке, союзах и обменах. Он прибегает к агрессивным и просчитанным действиям, контролируя значительную долю в обмене и производстве ценностей, в особенности свиней, которые важны для всякого социального обмена. Во второй роли, как оратор, выступающий за группу, он убеждает работать вместе все составляющие ее части с целью выживания группы в целом и для общего блага всех ее членов.

Эту двойственную природу демонстрирует то, как бигмен отбирается в клане (Meggitt 1967). Как мы видели, каждый клан состоит из определенного числа субкланов. Кто-то из мужчин субклана, на основе своих личных лидерских качеств и способностей все просчитать, а также при поддержке братьев из патрилинейного линиджа, выходит в бигмены, чтобы решать такие вопросы, требующие субклан действовать, как собирание выплат, необходимых во время брачных обменов, либо инициирование церемоний. Затем предводители субклана соревнуются друг с другом за лидерство в клане и статус важнейшего бигмена. Частично способность мужчины достичь и удержать этот статус непосредственно зависит от величины собственной группы поддержки – то есть близких его родственников. Но также ему нужно расширить базу своей поддержки, чтобы получить помощь из других субкланов и, в конечном итоге, от членов других кланов. И он делает это такими средствами, как предложение изыскать средства для оплаты брачных выкупов какому-либо члену из другого субклана, превращая, таким образом, этого индивида и его патрилинейных родственников в своих должников. Следующий же вероятный клановый предводитель может сделать такое же предложение, или даже еще более щедрое. Это и есть путь для конкуренции этих двоих за средства поддержки.

Это притягивание и отталкивание электризует активность групповых лидеров. Субкланам и кланам нужно иметь эффективного предводителя, который служил бы их интересам в межклановых отношениях, включая браки, обмены и оборонительные союзы. Таким образом, группа и толкает вперед потенциального кандидата. В свою очередь привлекательность реального контроля над богатством, властью и женщинами (поскольку бигмен – многоженец) мотивирует предводителя действовать таким путем, чтобы максимизировать собственную власть и репродуктивный успех.

Как единица, клан существует главным образом, чтобы справляться с внешними отношениями – войнами, защитой, союзами и обменами. Понять клан

201

иего лидера, это значит понять их место в региональной системе конкуренции и кооперации. Следовательно, перед тем, как вернуться к месту, которое занимает клан, к церемониям, способствующим развитию интеграции и взаимоотношений,

ик появлению бигмена, мы сперва кратко обрисуем природу региональных взаимодействий.

Межгрупповая форма коллективности. Межклановые отношения характе-

ризуются частыми и ужасными войнами. Потенциально все люди за пределами клана – враги, а все земли за пределами маленькой территории клана – враждебны273. Чуждый мир с риском для индивида внезапно погибнуть простирается, вероятно, уже на расстоянии полмили от его дома. Согласно Меггитту (Meggitt 1977: 44): «В прошлом всякое передвижение вне собственной для какого-либо клана территории было опасным, и, в общем-то, люди совершали такие экскурсии только вооруженными группами и по убедительным причинам, в частности, чтобы уделить внимание распределению богатств, реализовать проведение обменов, поучаствовать в торговле и чтобы помочь друзьям и родственникам во время сражений. Нанесение мужчиной в одиночку случайного визита в общество не было принято, не только из-за того, что путник подвергался опасности наткнуться на засаду на дороге и быть убитым, но также, из-за того, что это нарушало взгляды мэй на частную жизнь индивида и безопасность группы».

Во всех решениях клана центральное место занимает угроза или перспектива войн. Крупный клан, который силен численностью, но испытывает нехватку земель, ищет повод напасть на соседний клан слабее и захватить его землю. Мелкому клану, слабому численно и уязвимому для нападений, чтобы увеличить силы для собственной защиты, необходимо поощрять переселение родственников не по прямой отцовской линии. Отсюда проигравшие в войне теряют все, и контроль домохозяйства над важнейшими ресурсами зависит от политической силы и успеха своего клана.

Возможности же у группы для защиты своей территории или захвата новой зависят, прежде всего, от того, насколько значительную боевую силу она способна выставить. Зависят они и от ее собственного размера и от того, насколько много союзников она сможет набрать, чтобы противостоять. Размеры клана частично определяются демографическими факторами; критическим эффектом может обладать способность к деторождению каждого конкретного члена, поскольку некоторые кланы стремительно растут, тогда, как другие сокращаются. И как мы видели, мелкому или сокращающемуся в размерах клану, чтобы справиться со своими землями, подходит одна стратегия – принимать в качестве членов родственников не по прямой отцовской линии (see, Meggitt 1965). Напротив, если группа крупная и у нее высокая плотность, то сохраняются строгие правила патрилинейного родства, по которым мужчина получает землю только из клана своего отца. Такая корреляция между процентом патрилинейных родственников и плотностью населения подкрепляет более общее утверждение о том, что линейность возрастает с интенсификацией жизнеобеспечения.

У успешных кланов есть тенденция становиться больше, частично из-за того, что успехи клана в региональных обменах и войнах повышают способность его членов добывать себе жен и отсюда репродуктивный потенциал клана. По мере того, как разрастается численность клана, начинается и чрезмерное использование местных ресурсов, приводящее к деградации способности производить свиней, которые так важны. И успехи почти буквально порождают как новые успехи,

202

так и поражения, приводя к относительно частым взлетам и падениям в судьбах клана.

Когда-то широко считалось, что войны действуют, как механизм негативной обратной связи, регулируя демографический рост. Так, по мере того, как растет население, возникает нехватка ресурсов, и из-за них учащаются войны, вызывая растущую смертность, которая сохраняет численность популяции низкой. Кажется, что этого не происходит у центральных энга (see, Meggitt 1977: 112), у которых люди пытаются иметь детей, настолько много, насколько это возможно, дабы обеспечить себя мужчинами, в качестве воинов, и женщинами для региональных обменов, имеющих решающее значение при заключении союзов. На самом деле, разрастание войн привело к интенсификации давления увеличивающейся популяции.

Другой важный для организации союзов фактор – это репутация клана, как надежного и выгодного союзника. Успехи в обретении сторонников тесно связаны с успехами от участия в церемониальных обменах, связанных друг с другом, которые включают браки, посмертные компенсации, демонстрации образа жизни и цикл региональных обменов ти. В ходе каждого из церемониалов на репутацию, как индивида, так и группы, публично указывают: сам размер группы, то, как украшаются индивиды, и обмены примитивными ценностями. С наибольшей очевидностью это видно в ти.

Ти представляет собой цикл обменов соревновательного характера, которые сцепляют вместе множество кланов у центральных энга (Feil 1978, 1984; Meggitt 1972, 1974). Главными его участниками являются несколько кланов, выстроившихся в линию обмена, вкупе с рядом альтернативных траекторий (Meggitt 1974: diagrams 2-3). Другие кланы, периферийные по отношению к этой линии, присоединяются к ней через меновые связи личного характера с членами кланов, составляющих главную линию.

Стартуя на одном конце, самые первые дары, состоящие из небольших свиней, сумчатых, свинины, соли, топоров и других ценностей, передаются по цепочке из кланов от одного партнера к другому, посредством индивидуальных обменов. По мере того, как какое-то время продолжается процесс дарения этого типа, индивиды из клана на том конце, где все это инициировалось, начинают требовать себе свиней в качестве возмещения. И как только этот сигнал проходит по системе, начинают собирать свиней, чтобы живьем раздать их во время серии крупных церемониальных событий, сопровождающихся демонстрациями и речами. На противоположном конце цепочки начинается серия из таких, включающих основные межклановые представления, церемоний и волнами движется к началу, занимая от 6 до 9 месяцев, пока все не закончится. Кланы, которые инициируют главные церемонии дарения, затем начинают требовать возмещения, а те, которые находятся на противоположном конце, переходят к забою, быть может, до половины своих свиней, которых накопили, и, во время тщательно разработанной межклановой церемонии, раздают свинину очередному клану. Таким образом, показываются все дары членов одного клана следующему за ним по цепочке, при этом и максимизируя визуальный эффект от общего масштаба, и идентифицируя каждое из скоординированных групповых действий. Такие церемониальные представления на уровне клана координируются клановыми бигменами.

Также бигмены дирижируют переговорами, которые ведут различные кланы о завершении вражды между локальными группами и выплате компенсаций за убийства. Когда становится ясно, что ссора затягивается слишком надолго, число

203

инцидентов нарастает, а исход непонятен, бигменам надо созывать широкое собрание из противоборствующих групп, чтобы обменяться большим количеством свинины, установить требования по выплатам за убийства, и, таким образом, восстановить мир (Meggitt 1977: 20). Самое важное в этом мирном процессе – это выплата компенсаций за убийства. За каждую смерть в ходе битвы должны заплатить: враг, который убил человека, и его союзник, который его поддерживал, когда тот сражался. Чтобы завершить войну, необходимо установить ответственность за каждый инцидент, и совершить компенсационные выплаты. Но очевидно, что каждому хочется, чтобы плата, получаемая им за смерть родственника, была бы большой, а плата, которую он несет за убийство, маленькой. И при таких противоположных интересах между воюющими группировками, прекратить ссору непросто. Но бигмен может установить размер выплат, который бы всех удовлетворял, убедив, что надо быть щедрыми, что хорошо отразится на престиже группы. Риторика бигменов на таких собраниях, когда они поносят своих противников, воинственная, но действия их, несомненно, направлены на умиротворение и посредничество, чтобы, таким образом, восстановить статус-кво для региональной формы коллективности.

Роль бигмена в этих церемониях заключается в том, чтобы координировать то, как дары и выплаты предоставляются кланом, чтобы эти дары и выплаты и само событие впечатляли, насколько это возможно. Таким образом, он является постановщиком зрелища, которое сильно отразится, во-первых, на бигмене, как лидере и организаторе, во-вторых, на его клане, как группе, ставшей еще могущественнее, и, в-третьих, на конкретных членах клана, стремящихся удержать и расширить свои сети, основанные на обменах со свояками и партнерстве в торговле.

Выживание группы прямо зависит от того, каким в этих соревновательных обменах вырисовывается ее профиль. Станет ли кто-нибудь союзником клана, которому не сопутствует успех, партнером неэффективного бигмена или свояком тому, кто нигде не участвует? Престиж, добытый в ходе ти, непосредственным образом превращается в успехи при обретении союзников, торговых партнеров и жен. И так успехи в ти способствуют успехам в иных социальных и политических сферах и оказывают полнейшее влияние на выживание и группы в целом, и входящих в нее домохозяйств. Фактически ти и войны – противоположные принципы (Feil 1984: 5). Развитие же региональных обменов ти, хоть и мотивированных потребностью в союзах на время войны, создает сеть отношений дружбы, регулирующих региональные связи. Ти становится воплощением региональной формы коллективности, которая координирует отношения между политиями и уменьшает повседневную угрозу войны.

Клан энга находится во враждебной среде, в окружении вооруженных соседей, которые жаждут захватить его земли. Его успехи в производстве и воспроизводстве зависят от состояния его защиты, как группы, и того, как он вербует себе союзников. А это в свою очередь зависит от его успеха в организации межгрупповых сношений, которыми дирижирует клановый бигмен, и которые представляются в виде впечатляющей межгрупповой церемонии.

Но в групповых церемониях и экономических и политических маневрированиях бигменов обнаруживается достаточно развитая политическая экономика. Товары из задействованных домохозяйств пускаются в обращение для поддержания ряда действий, которые служат основой, как для приращения могущества

204

конкретного бигмена, так и для долговременного политического выживания локальной группы.

Кисинг (Keesing 1983) в истории жизни ’Элоты, бигмена с Соломоновых о- вов274, обращает внимание на то, что региональные отношения между кланами там не являются результатом постоянных войн; клан, до тех пор, пока его считают могущественным, способен большую часть времени прожить мирно. Хоть посягательства на него и могут натыкаться на раздражение и демонстрацию агрессии, все же обычно осторожничают и скорее примут компенсацию, выраженную в богатстве, чем выберут насильственное действие. Основой для мира служит та мера баланса в расстановке политических сил, которую во время церемонии тщательно поддерживают и подчеркивают региональные бигмены.

Фейл (Feil 1987) в своем сравнительном исследовании эволюции обществ на Новой Гвинее описывает противоположные институциональные образования. На западе ново-гвинейских нагорий, при длительной истории интенсивного земледелия275, плотность населения поднялась до очень высокого уровня, а угроза конфликта способствовала возникновению систем церемоний и обменов, установивших отношения между политиями и предоставивших локальным группам механизмы для политических переговоров. Хотя локальные группы и являются почти всегда потенциальными врагами, но они способны в значительной степени снизить конфликтность путем переговоров, обменов и церемоний. И, таким образом, региональная форма коллективности бигменов ограничивает войны (see, Langness 1977).

Напротив, на востоке ново-гвинейских нагорий, сладкий картофель был введен поздно, и совсем недавно вслед за ним пришли интенсификация земледелия и экспансия населения, которые привели к росту популяции, ставшему причиной для значительной вспышки войн. Но конфликты еще не регулируют с помощью соревновательных и компенсирующих по характеру систем пиршеств и обменов. Здесь локальные группы относительно изолированы друг от друга. И поскольку женщины не являются экономическими партнерами по политическому процессу разведения и обмена свиньями, то и в составе локальной группы делается ударение на близко связанные, свои собственные, кадры из родственниковмужчин, которые защищают себя и свою землю; а сколько-нибудь значительные отношения между группами (включая брак) не поддерживают. В отсутствии региональной формы коллективности, основанной на пиршествах и обмене, войны не урегулированы, а локальное лидерство больше эфемерно.

Кажется, что причина для усиления предводителей у энга, очевидна: без них локальная группа неспособна нормально функционировать. И поначалу кажется случайным, особенно если иметь в виду весьма высокую плотность населения и крайне конкурентные подходы бигменов, что в регионе из конкуренции не вышел единственный бигмен и не трансформировал данное общество в вождество. Однако фактически без экономического контроля вождь не может управлять эффективно, а условия для экономического контроля на нагорьях отсутствуют: хранить ничего ненужно, технология простая, и технология и торговля скорее не сконцентрированы, а широко рассредоточены. В вождестве энга, в отличие от вождеств, которые будут исследованы в разделах 10 и 11, может вовсе отсутствовать способ, каким запускается в действие контроль над основными факторами производства. Это – правда, что возникающая политическая экономика ти покоится на производстве свиней, но трудоемкость и рассредоточенность, свойственные уже его природе, не способствуют стимулированию лидерства и не допуска-

205