го обращения, рыночного обмена и внешней торговли в качестве новых источников дохода. В самом деле, существует общая тенденция, когда вклады в виде продуктов первой необходимости замещаются финансированием с помощью более гибких материальных ценностей, из-за того, что их легче хранить и, что наиболее важно, транспортировать (D’Altroy and Earle 1985).

Государственное развитие находится в тесной связи с развитием крупномасштабной экономики, которая, поднимая свою общую эффективность, наращивает потенциал для производства излишков. Правилом будет, когда изначально государства зависят от корпоративного контроля над землями, который формирует базис для продуктового финансирования. Экономический фундамент всех первичных государственных образований на побережье Перу, плоскогорьях Мексики, в Египте, на Среднем Востоке, в Индии и, может быть, в Китае закладывается высокой производительностью развитых ирригационных систем. А Инкская империя служит иллюстрацией тому, как, регулируя интенсифицированное земледельческое производство, вкупе с управлением рисками от неурожаев и войн, получают излишки, идущие на финансирование сильного государства.

Государства, финансируемые с помощью материальных ценностей, появляются позже, что связано с развитием рыночной и торговой систем на рубеже эпохи первичных государств. Эти «вторичные государства» (Fried 1967: 240-42) извлекают свое богатство из управляемой ими торговли. И, как будет показано в разделе 14, власть рынка с его производительностью всецело лежит в основе развития современных государств, где крестьянина вытесняют специализирующийся фермер, либо корпоративное сельскохозяйственное объединение, работающие на разрастающийся городской и территориально-отдаленный рынок.

Случай 15. Франция и Япония в средние века

Теперь оставим в сторону ненадолго наши этнографические и археологические примеры и рассмотрим некоторые хорошо известные исторические материалы. Эти два очередных случая – средневековые Франция и Япония – сильно отстоят друг от друга, как пространственно, так и в культурном отношении. Однако если снять наслоения в виде эстетических, технологических, социальных и философских различий, тогда останется лишь небольшой набор переменных, которые образуют ядро нашей модели социальной эволюции, и между обоими обществами мы обнаружим поразительные сходства. Это справедливо даже в отношении темпов их изменений: хотя на различных отрезках истории в обеих странах имели место свои специфические комплексы изменений, между стадиями развития же в каждом случае проходило приблизительно одно и то же время. Так, первый средневековый период включает X-XI вв. во Франции и XV-XVI вв. в Японии, а второй соответственно – XII-XIII вв. и XVII-XVIII вв.336

Ученые склонны преувеличивать пределы и степень централизации той власти, которой наделялись средневековые предводители, говоря о них, как о «королях» и «императорах». Но используя нейтральные термины из предыдущего раздела, мы обнаружим, что средневековые Франция и Япония должны были населяться различными сообществами, от простых до сложных вождеств, уровень интеграции которых не распространялся во многих районах за пределы семьи или локальной группы. Ландшафт заполнялся под беспрестанным давлением продолжающегося популяционного роста, на услужении у которого находилась интен-

269

сификация производства, и та доля сельской местности, которая подпадала под контроль вождей, росла, а вместе с ней увеличивалась и сложность вождеств.

Также вводит в заблуждение и термин «феодализм», по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, мы находим, что многие «феодальные» институты, такие как учреждение уз личной верности между сеньором и вассалом, обязательства военного служения сеньору, и пожалование верным вассалам земельных поместий, предстают как признаки экономической организации вождеств. То есть сами по себе они не являются уникальными для «феодализма». Во-вторых, коечто от уникальности и своеобразия средневекового общества и экономики попадает во Францию и Японию в результате сильного культурного влияния со стороны соответственно императорских Рима и Китая. Например, несмотря на то, что в вождествах социальные отношения, включая их иерархию, сохраняют родственные корни, даже если порой действительная генеалогическая дистанция между индивидами и очень велика, в средневековых Франции и Японии при описании и навязывании различных уровней иерархии, используют легалистический язык. Но, несмотря на эти больше формальные различия, в таких центральных вопросах, как контроль над землей и капиталовложениями и передача продукции в ведение элитам, «феодальная» экономика, в сущности, ведет себя так же, как и в вождествах. Растущее осознание этих сходств между средневековым обществом и вождествами привело уже к определенному пересмотру взглядов, в особенности на эпоху викингов в Дании (Randsborg 1980).

Предвестники империй

В средние века и Франция, и Япония испытывали влияние контактов с внешними империями. Франция веками находилась под римским контролем. А японские правители, прекрасно осведомленные о развитом в политическом отношении китайском государстве, вероятно, напуганные угрозой, исходящей от могущественного соседа, приняли централизованную легалистическую систему, скопированную с китайской. «Призрак» именно этих происходящих извне имперских политических структур даровал их наследникам ту степень политической структурированности, которая обычно несвойственна вождествам (Asakawa 1965: 196; Hall 1970: 77).

Теоретически как Меровингские (400-687) и Каролингские (687-900) правители Франции, так и императоры периодов Нара (646-794) и Хэйан (794-1185) в Японии владели всеми землями соответствующих стран, управление в которых осуществлялось в соответствии с их указами. А последовавший рост могущества удельных владетелей, представлявший собой вызов верховенству императора, в общем, рассматривался как своего рода «деволюция»337 или «упадок» централи-

зованной власти (e. g., Duus 1976: 61; Hall 1970: 75-134; Lewis 1974: 25-27), кото-

рые часто объяснялись как неизбежное следствие жадности и неэффективности правителей. В соответствии с этим взглядом восстановление централизованного правления под конец средних веков оказывалось стадией в циклическом процессе образования, распада и нового образования государств.

Однако же, очевидно, что централизованные государства позднего средневековья во Франции и Японии весьма отличались от предшествовавших им государств. В более ранние времена территории, на которые т. н. императоры предъявляли свои права, заселялись занимающимися жизнеобеспечением земледельческими сообществами с относительно низкой плотностью населения, которая характерна для садоводов. Войны были эндемичными, а политическая жизнь кон-

270

центрировалась вокруг военных вождей, объединявшихся в непрочные федерации. В некоторых местах плотность населения была выше; например, регион вокруг современного Парижа в IX в. населяло 40 тыс. крестьян, организованных в 8 политических единиц (Duby 1968: 12). Для таких областей характерна была значительная интенсификация и локальная централизация, и, несомненно, они платили обильную дань своим правителям. Но и во Франции и в Японии эти островки контроля окружали опасные, нестабильные территории, которые «находились во владении» императора только номинально.

Во Франции в малонаселенных областях практиковалось подсечно-огневое земледелие, но более общей хозяйственной моделью уже стало интенсивное садоводство. Широко использовали свиней, лошадей, крупный рогатый скот, овец и коз. Общепринятым было краткое оставление земель под паром, в некоторых же местах обнаруживалось применение даже более интенсивных техник: плуга (обычно легкого деревянного araire338), ежегодного сбора урожая, севооборота (включавшего зернобобовые), канав и удобрения в виде навоза (Lynn White 1962: 40-77).

Япония представляла собой экономику охотников и собирателей до того, как ей была воспринята, возможно, около 250 г. до н. э., технология выращивания риса. Возделывание суходольного риса сосуществовало с добывающим хозяйством примерно до 300-600 гг. н. э., когда произошел переход к ирригации и разведению риса на заливных полях, а в непосредственной связи с этим возникли вождества и архаические государства. Обратную связь между ростом населения и технологическими изменениями, сопровождавшими распространение заливного рисоводства, описывает Тэйюбер (Taeuber 1958: 15):

«В Японии данные изменения происходили весьма постепенно, распространяясь с юго-запада на север и восток. Сперва это был процесс скорее дополнения, а не замещения, но даже уже в этом раннем государстве количество пищи увеличилось. Демографические последствия проявились в сокращении смертности из-за того, что питаться стали регулярнее и качественнее, и в снижении частоты и суровости проявлений голода. И как только выросла численность населения, появилась сильная нужда в расширении земледелия, дабы обеспечить растущие потребности в жизнеобеспечении для выживания большего числа людей. Таким образом, рост численности людей, выживанию которых способствовала агрикультура, стимулировал дальнейшее развитие этой агрикультуры».

Ко времени империи районы концентрации населения демонстрировали такие признаки интенсификации, как ирригация, применение рассады и удобрения в виде навоза, каждый из которых увеличивал урожайность риса с единицы площади

(Tsuchiya 1937: 60-78).

Эта базовая модель – концентрация населения и интенсивное производство в определенных местах в окружении больших регионов с рассредоточенным населением и более экстенсивным производством – отражалась также и на других сферах французской и японской экономик. В центральных областях действительно сохраняли важность, хоть и до определенной степени, экономическая специализация, рынки и деньги; но в периферийных регионах были плохие дороги, или их не было вовсе, и доминировало жизнеобеспечивающее производство. Также благодаря новой военной технологии, заключавшейся в использовании оружия из железа, доспехов и боевых коней, в центральных областях стали нарождаться вооруженные силы, специализированные в отличие от легковооруженного войска, к которому принадлежали почти все физически способные мужчины из периферий-

271

ных областей. Новое снаряжение стоило дорого, и чтобы вооружиться им, воинам нужно было обязательно обладать доходом от крупных поместий, которые жаловал им император.

Вкратце эра средневековья и в Японии и во Франции началась во времена централизованного контроля власти над куда меньшими регионами с интенсифицированным производством в окружении более крупных регионов, неподвластных контролю из центра, характерными чертами которых было длительное оставление земель под паром, до некоторой степени добывающее хозяйство, войны между сообществами и непредсказуемые политические союзы. В каждом из случаев свой отпечаток оставил императорский контроль над периферийными областями, распространенный раннее, но экономическая основа в этих областях не способна была поддерживать государство. По мере того, как империи разваливались, на их место приходили воюющие вождества. И тот уровень развития, к которому затем возвращались, представлял собой не столько воскрешение первоначально могущественных государств, сколько внутреннюю эволюцию общества в результате постепенного заполнения людьми сельской местности, сопровождающегося социоэкономическими изменениями.

Первый средневековый период

Пределами первого средневекового периода для Франции являются 900-

1100 гг. (Bloch 1961: 59-71; Блок 1986), а для Японии – 1334-1568 гг. (Lewis 1974:

40-48). В течение этого периода мы обнаруживаем, как тенденции, которые были видны уже в досредневековую эпоху, продолжают постепенно разворачиваться, полностью раскрывшись во второй средневековый период.

Впервый средневековый период по-прежнему отмечался контраст между «развитыми» и «неразвитыми» областями, но соотношение их слегка сместилось

впользу первых. Произошел устойчивый рост населения, и существенно изменилось производство пищи (Taeuber 1958: 16). По мере того, как росло население, обрабатывалось все больше и больше земель: во Франции «лес и целину непрестанно подтачивал плуг» (Bloch 1961: 60; Блок 1986: 132), поскольку усвоение тяжелого стального плуга сделало возможной обработку плотных, темных почв в долинах рек Луары и Сены. И во Франции и в Японии региональные владетели склонялись к тому, чтобы открыть доступ к своим неразвитым землям, предлагая фермерам в качестве стимулов, как наделы в частную собственность, так и снижение повинностей. В Японии, чтобы заполучить новые земли в областях, пригодных для возделывания, правительство и региональные владетели начали активизировать осуществление крупных проектов (таких как работы по осушению болот и ирригации). В результате леса настолько сильно вырубили, что японское государство учредило программы по управлению ими (Nef 1977; Tsuchiya 1937: 126).

Вто же время интенсифицировалось и использование наличествующих земель, чтобы поднять их продуктивность. Во Франции вокруг тяжелого стального плуга концентрировался сложный набор взаимосвязанных друг с другом изменений. Плуг делал доступными для ежегодного сбора урожая новые земли, но требовал крупных вложений в тягловый скот – вначале волов, а позднее более дорогостоящих, но и более эффективных рабочих лошадей. На брошенных под паром полях пасли тягловый скот, оставлявший после себя навоз; такие изменения поощряли объединение домохозяйств в кооперативные группы, которые, используя сообща по очереди свои поля, выпасали своих животных на больших огорожен-

272

ных площадях. Была изобретена трехпольная система, в соответствии с которой домохозяйство засевало одно поле озимой пшеницей, другое – яровыми культурами (как правило, бобовыми), а третье оставляло под паром, переходя ежегодно с одного поля на другое. Такая система существенно повысила продуктивность

(Lynn White 1962: 40-77).

ВЯпонии по мере того, как ирригация все более и более распространялась на маргинальные земли, возымела место похожая интенсификация. Многокультурные посадки, осушение болот и распространение нового ассортимента культур содействовали «великому земледельческому… возрождению» (Lewis 1974: 53). И угроза голода, как и значительная нехватка земель, стали часто упоминаться в комментариях этого периода. Население продолжало расти, а средний размер надела на домохозяйство начинал сокращаться. Домохозяйства объединились в самостоятельные кооперативные группы, которые в кульминационные периоды нужды трудились сообща, чтобы поднять производительность заливного рисовод-

ства (T. Smith 1959: 50-51).

Вначале первого средневекового периода почти все еще расселялись на индивидуальных участках339 и в селах, разбросанных по всей сельской местности. Все еще обычными были поросшие кустарником целинные земли, и во вторичных лесах с целью получения пищи из природных источников велось добывающее хозяйство. Городов, как крупных, так и мелких, было мало; торговля же для большинства людей носила второстепенный характер. Но по мере того, как домохозяйства производителей заполняли имения местных владетелей, росло и их могущество, и попытки императора ввести налогообложение и их контролировать опирались на их же военную силу. В результате установилось время интенсивных войн, в которых не могла появиться политическая стабильность и централизация

всколько-нибудь значительном масштабе.

У владетелей на местах было много общего с самыми могущественными вождями из тех, которые описывались в разделах 10 и 11. Родство сохраняло еще иногда свою важность для формирования группы, но народы с подлинной племенной организацией исчезали с ростом могущества военачальников. Владетель защищал территорию, которую он рассматривал как свою, по возможности заключая союзы, а если это было необходимо, то и ведя войны. Чтобы поддержать свое собственное войско, он выделял своим подданным долю от произведенного на части его территории в обмен на клятву в личной верности и обязательство служить. Почитание правителя же все еще рассматривалось как акт индивидуального выбора.

Население имело тенденцию образовывать кластеры вокруг резиденции владетеля. С ранних времен обычным явлением было, когда один дом превосходил все другие размерами и сложностью конструкции – дом, где хранили общую собственность группы и в котором организовывали меры по кооперации и защите (Mayhew 1973). По мере того, как росло население, эти центры постепенно превращались в поместья, окруженные крестьянством, зависимым от них в вопросах защиты и безопасности. Однако за орбитой поместья существовали большие зоны депопуляции, которые порой занимались разбросанными селами «свободных крестьян».

Нарождалась военная аристократия с воинской доблестью и сильными узами преданности своему господину. Позднее из ценностей этого класса выкристаллизовались характерные для рыцарей феодальной Франции и самураев Японии высокие идеалы рыцарства: аскетизм; бесстрашие и решимость защищать

273