ваться местной рабочей силой и такими особыми ресурсами, как металлы и кока

(ibid.: 39).

В обмен на право контролировать как земледельческие, так и неземледельческие ресурсы сообщества вкупе с его рабочей силой, кураки несли ответственность за урегулирование споров, распределение участков, пригодных для возделывания, и организацию деятельности сообщества, включая местные церемонии и создание общинных трудовых команд для работы на государственных землях. Будучи членом элиты, общинным лидером и устроителем церемоний, курака напоминал вождя сообщества из раздела 11; основное же отличие состояло в том, что, как местный бюрократ, он был связан с государством.

Организация айлью служила, главным образом, для решения базовых проблем жизнеобеспечения на уровнях, как домохозяйства, так и местного сообщества. Ресурсы домохозяйства были вплетены в генерализованную реципрокацию; а родственные узы айлью представляли базис для сбалансированных реципрокальных обменов. На этой системе покоилась социальная и экономическая дифференциация, с лидерами, снабжение которых происходило в основном за счет трудовых вкладов членов сообщества. В доинкские времена кураки, по-видимому, сильно нуждались в ведении войн и в защите, но при инках положение изменилось.

Силверблатт (Silverblatt 1987: 22) доказывает, что андские представления о тесной сопряженности маскулинности с войной неуклонно вводились здесь при инках, когда военных вождей превратили в назначаемых местных администраторов. Чтобы управлять, государство институционализировало мужскую иерархию, что усилило гендерное разделение внутри локальных сообществ, формализуя различия между мужской (публичной) и женской (приватной) сферами.

Политическая экономика

И в экономическом, и в политическом отношении инки построили свою империю на основе локальных сообществ. Уже существующие институты финансирования и контроля творчески применяли, и изобретали новые. Империя выросла из социального milieu вождеств – социально стратифицированных обществ, постоянно конкурирующих друг с другом за скудные земли и прочие ресурсы (Toledo 1940 [1570]: 169). Такая быстрая трансформация в империю оказалась возможной благодаря тому, что вместо захвата земель и изгнания разгромленных популяций, перешли к захватам с целью включения их производственных возможностей в качестве основы для финансирования расширяющейся политической системы (Rowe 1946: 203).

Во многих отношениях государство инков напоминало громадное вождество. В нем, как и в гавайских вождествах, политическое чиновничество выросло из конкуренции внутри группы наследственных элит, каждая из которых искала себе в разных фракциях максимум поддержки. Чиновники добились права получать доходы (Moore 1958: 32); и, таким образом, конкуренция за то, чтобы попасть в канцелярию инкского правителя, выросла в конкуренцию разных фракций элиты за желанный контроль над политическим чиновничеством. И поскольку правительством управляла инкская элита, занимавшая высокое положение, то разделение между социальной элитой и правящей бюрократией, по крайней мере, вначале, отсутствовало.

Ни в коей мере не превратилась в отдельный институт и религия. Государственная религия была представлена храмовыми маундами или ушну, заметно вы-

283

делявшимися на главных площадях административных центров империи, и служивших средоточием церемониальных событий, во время которых провозглашалась божественность правителя и, таким образом, его легитимность. Выступая посредником, инкский правитель сверхъестественным образом воздействовал на стабильность и плодородие мира дикой природы. Также, открыто пытаясь интегрировать регионы на местах в империю, Инка переносил их главных идолов в столицу Куско, где они помещались в государственные святилища (Rowe 1946). В дискуссии о вождествах подчеркивалось, что вождь, как представитель социальной элиты, политический лидер и воплощенное божество, обладает в высшей степени широкой сущностью; и все это точно также сохраняется и в таких ранних империях, как Инкская с ее религиозными институтами, служащими фактором социальной и политической интеграции (Conrad and Demarest 1984; cf. Kurtz 1978).

Однако, резко контрастируя с гавайскими вождествами, Инкская империя инкорпорировала в себя многочисленное население, состоявшее из множества этнических групп, и это привело к проблемам, касающимся интеграции и контроля, которые вождество не способно было разрешить. Чтобы бесперебойно управлять государственными делами нужна была бюрократия, а чтобы поддерживать внутренний мир и отражать внешнюю угрозу – войско: не дюжина родственников и их последователей, как в гавайском вождестве, но сотни или даже тысячи профессионалов, связанных вместе в большие иерархические институты.

Способ, которым государственные общества развивают специализированные институты из более ранних, предшествующих форм, отчетливо виден в экономической организации финансирования и производства инкского государства, как ее описывает Мурра (Murra 1980 [1956]; 1975). В доинкский период, как мы видели, кураки получали свое финансирование в виде продуктов первой необходимости, которые выращивали на землях, отведенных им для использования и обрабатываемых общинниками в качестве общественной повинности. Это же являлось финансовой основой государства инков в масштабе всей империи.

После захвата нового региона государство объявляло своей собственностью все его земли. Затем эти земли делили на три части, все получаемое с которых шло соответственно на прокорм государственной бюрократии и войска, нужды государственной религии и местного сообщества. Земли, доставшиеся сообществу, оставались собственностью государства, но право пользования ими жаловали сообществу в обмен на его мит'а – обязанность трудиться на государственных и храмовых землях и выполнять иные государственные проекты, такие как поддержание дорог, строительство каналов и горные работы. Сохранялась идеология взаимности: пользоваться землей, средствами жизнеобеспечения, дозволялось в обмен на труд, необходимый государству в его деятельности (Wachtel 1977:

66).

Основу экономики инкского государства составляло финансирование в виде продуктовых вкладов. Продукты питания, включая маис, картофель и киноа, массово выращивались усилиями сообщества на государственных землях. После сбора урожая, пищевые продукты хранили в государственных зернохранилищах и использовали, чтобы кормить администраторов, военный состав и других, кто работал на государство, включая общинников, отбывавших свои трудовые повинности. Также сообщества общинников обязаны были производить ремесленные изделия, предназначавшиеся государству. Женщинам из каждой семьи надо было прясть шерстяную пряжу, получаемую от государственных стад, и наткать из нее

284

определенное количество ткани, например, одно шерстяное одеяло в год (Costin 1993; Murra 1962). (Это право на изделия из ткани может исходить от лидера сообщества, которому поставляли такие товары, как рубашки и сумки, вытканные для него группой поддержки.) Ткань могли затем употребить как валюту в политических целях (D’Altroy and Earle 1985). Таким образом, контроль государства над производством не только приносил ему продукты, которые могли использоваться или потребляться напрямую чиновничьим аппаратом, но и конвертировал их в богатство, удобное для хранения и последующих платежей.

Хотя у системы финансирования посредством принудительного труда были прецеденты в местной доинкской экономике, но масштаб распространения ее в инкском государстве повлек за собой некоторые значимые изменения. Одним из них стало изобретение протоколирования с помощью введения не системы письма, как в других ранних государствах, а кипу – приспособления мнемонического характера с узелками на нескольких шнурках, которое использовали, чтобы зафиксировать перемещение товаров. Государство нанимало умеющих пользоваться кипу на местах в целях фиксации прихода и расхода всех товаров во множестве своих местных хранилищ353.

Также при господстве инков чрезвычайно развилось хранение продуктов. В течение доинкского периода наилучшие свидетельства существования централизованных комплексов хранилищ обнаруживались в прибрежных государствах, таких как Чиму (Day 1982); на нагорьях же хранили продукты в основном в домохозяйствах (D’Altroy and Earle 1982). Инкская империя наоборот, чтобы сохранять продукты первой необходимости и ремесленные товары, произведенные для государства, нуждалась в массивных складах. Например, в долине Мантаро имелись аккуратные ряды из более чем двух тысяч индивидуальных хранилищ в виде построек похожих на элеватор, размещавшиеся на холмах прямо над основным административным центром инков Хатун-Шауша, но такое же число их было разбросано по долине и кое-где в непосредственной близости от поселений местных сообществ. Те, что располагались на холмах, предположительно служили для прокорма чиновничьего аппарата в Хатун-Шауша, включая администраторов, государственных надзирателей на местах и военных. Те же, что находились в долине, тоже поддерживали государственную деятельность в локальных сообществах, включая земледельческие работы, проекты по проведению общественных работ и такие ремесленные занятия, как гончарство и металлообработка.

Дополнительно эти государственные хранилища могли поставлять местные ресурсы, необходимые для поддержания военных операций, если это было нужно, и для сохранения на местах политической стабильности. Согласно обобщенным Муррой хроникам (Murra 1980 [1956]), из них восполняли те недоимки на местах, которые проистекали из-за неурожая культур. И хотя первейшим и наилучшим способом справиться с тяжелым периодом служили отношения реципрокального обмена между семьями, в качестве последнего средства государство снабжало их хранящимися у него продуктами, оказывая, таким образом, услугу, которая первоначально лежала на ответственности кураки как ритуального лидера и управляющего-эконома.

Также Инкское государство спонсировало массивные государственные фермы, ставшие возможными в результате новых проектов по ирригации и террасированию, одна из которых в долине Кочабамба в Боливии (M. LaLone 1985; Wachtel 1982) служила для снабжения государственных институтов вплоть до

285

Куско. Митмас поддерживали хранилища, а разные группы обрабатывали по очереди земли, как часть своей трудовой повинности мит'а.

Продолжая прежние экономические отношения со своим куракой, локальные популяции поставляли государству такую ремесленную продукцию, как ткани, сандалии, ценности, используемые в качестве даров и платежей, и, вероятно, керамику. В дополнении к этому от деревень, которые обязаны были заниматься таким особым ремеслом, как металлургия и возведение каменных кладок, требовали поставлять специалистов на государственные работы. Этих профессионаловодиночек, вырванных подобно митмас из их родных сообществ со своей собственной системой традиционных прав и обязанностей, прикрепляли к государственным институтам для работы в цехах или трудовых группах.

Среди таких несвободных специалистов были и аклья или ‘избранные женщины’, представлявшие собой ткачих, связанных с институтом государственной религии (Rowe 1946: 269). Эти женщины, набираемые из различных сообществ империи, жили в административных центрах, где они ткали кумби – особенно красивую разновидность ткани – и готовили чича – сорт пива. Кумби играла роль важнейшего в империи предмета богатства, который использовали в особенности в качестве даров в политических целях и церемониальных выплат. Аклья представляли полуиндустриальную форму производства, которая организовывалась с целью широкомасштабного изготовления этого весьма специального продукта.

Специалисты другой категории, называемой яна, работали непосредственно как сельскохозяйственные рабочие и домашние слуги для господ из элиты и святилищ (Murra 1980 [1956]). Некоторые исследователи описывают яна как рабов из-за того, что те были пожизненно прикреплены к «владельцу», но, несомненно, они обладали и многими свободами. Только у одного из детей от пары яна требовали, чтобы он остался с нанимателем их отца.

Наибольшая важность митмас, аклья и яна состоит в том, что они представляют изменения, произошедшие в производственных отношениях. Для системы барщины или мит'а характерно, когда производство организуется в основном на уровнях сообщества и домохозяйства, а продукты труда поставляются в качестве ренты. Эти же новые группы, напротив, исключены из сообщества и организуются правительственными институтами и элитами. И как описали Мурра (Murra 1980 [1956]) и Скэдел (Schaedel 1978), такая реструктуризация выходит за границы, в которых действует производство сообщества, и является ключевым организационным изменением, необходимым государственным обществам для удовлетворения своих растущих и усиливающихся специфических потребностей.

Подобно Китайской империи, монополизировавшей производство и продажу соли и железа, Инкская империя увеличивала свои доходы, практикуя монополию на определенные важнейшие продукты, бывшие в широком спросе. Ранние хроникеры утверждают, что выращивание коки, андского эквивалента табака, контролировалось государством (см. Moore 1958; Rowe 1946), которое, подчеркивая церемониальную важность этого растения для инкских ритуалов, даже могло предпринимать попытки поставить его производство в зависимость от рыночного спроса. Государство владело всеми металлическими рудниками, разработка которых была частью трудовых обязанностей действовавшего под управлением кураки сообщества (Moore 1958: 39); и в империи инков медь сплавляли с оловом для получения бронзы, ассоциировавшейся с имперским могуществом (Lechtman 1977). Поскольку же медь была распространена широко, а олово – куда более ло-

286