ей нужды в хозяевах так: «A gente arranja o patrão quando precisa» (‘Ты можешь найти патрона, когда он тебе понадобится’). Эти новые убеждения, которые обязаны еще и растущей полезности правительственных служб, особенно выражены у молодых домовладельцев. Они недвусмысленно замечают, что землевладелец уже не такая важная фигура в их жизни, как в прошлом.

Случай 18. Китайские крестьяне Дайдоу

До революции 1949 г. Дайдоу представляла собой земледельческую деревню с населением примерно в 700 чел. в провинции Шаньдун на северо-востоке Китая (Yang 1945). Хоть это и была крестьянская экономика, но она сильно отличалась от бразильской фазенды. Но два отличия в особенности достойны того, чтобы о них упомянуть. Во-первых, плотность населения в регионе Дайдоу в десять превосходила плотность в бразильском сертане и колебалась в пределах от 300 до 500 чел. на кв. милю. На рис. 13 показано, что деревни с лихвой заполняют собой китайский ландшафт. Во-вторых, крестьяне Дайдоу, что до 1949 г. носило в Китае обычный, но не всеобщий характер, были независимыми землевладельцами, редко живущими как арендаторы на чужих землях (cf. J. Buck 1937: 9). Фактически же за тысячелетия в Китае сложилось интегрированное с помощью рынка общество с государством, которое финансировалось за счет материальных ценностей, что было основано на бумажных деньгах, взимании налогов и банковском деле. Семейная экономика китайского крестьянина фокусировалась на потребности приобретать землю и тщательно управлять ее, и в условиях крайней земельной нехватки покупать и продавать продукты на рынке.

Экономика жизнеобеспечения

Регион Дайдоу является одной из древнейших в Китае земледельческих областей. В сущности, все его земли прошли через использование людьми. Исключительную важность имеют различия на уровне микросред, и у большинства семей есть небольшие земельные участки, разбросанные по различным зонам: песчаниковые нагорья, где на земледельческих террасах выращивают сладкий картофель и земляной орех; плоскостные поля из более вязких почв, где выращивают просо и пшеницу; и крошечные и ценные наделы, занятые под заливное рисоводство. Согласно Яну (Yang 1945: 14):

«Даже в окрестностях одной деревни имеется широкий выбор почв в зависимости от их ценности. Крайняя фрагментация же препятствует тому, чтобы вся земля определенного качества оказалась лишь у одной семьи или у немногих и, таким образом, снижает для них возможность полнейшего недорода. И поскольку различным культурам, так или иначе, подходят разные земли, то семья, которая обладает землями в нескольких местах, может выращивать различные пищевые продукты, и почти всегда будет получать с них какую-нибудь отдачу, а, следовательно, будучи самодостаточной, мало нуждается в торговле».

В рационе главными из пищевых продуктов первой необходимости служили просо, сладкий картофель, пшеница, земляной орех и соевые бобы. Дополняли рацион ячменем, кукурузой и рисом, выращиваемыми на полях; и капустой, репой, луком, чесноком, редиской, огурцами, шпинатом, стручковой фасолью, сквошем359, персиками и дынями, выращиваемыми на маленьких бахчахогородах.

304

Крестьяне Дайдоу практиковали интенсивное земледелие в форме чередования большого числа культур при определенном сезонном оставлении земель под паром. Обычно ротация происходила между такими озимыми культурами, как пшеница и ячмень, и такими яровыми культурами, как сладкий картофель, земляной орех и просо. Интенсивно прилагались трудовые усилия, чтобы на каждой фазе производства выгрести из почвы наилучшую продукцию. Практически все культуры требовалось удобрять. Все свои отбросы животного и человеческого происхождения семья тщательно собирала в компостную яму, расположенную рядом с ее строением. Когда яма наполнялась, то ее содержимое вынимали, забрасывали грязью и оставляли бродить. Затем компост сушили на солнце и растирали

вмелкий порошок. Тщательно выметали золу из домашних очагов и добавляли ее

вкомпост; даже сажу и обуглившиеся кирпичи из печи и трубы периодически растирали и тоже добавляли. Растительные отходы использовали редко, поскольку прутья, ветки и стебли растений нужны были как фураж или топливо, но даже продукты их переработки, как и экскременты или зола, в конце концов, заканчивали свой путь в куче компоста. Когда засаживалось поле, то семена и удобрение тщательно перемешивали руками, чтобы достичь правильной пропорции (добавляли также остатки соевых бобов), и затем эту смесь разбрасывали по возделанной почве, опять же вручную. Это была скрупулезная, утомительная работа, но люди с ней справлялись, ведь, по словам Яна (ibid.: 17) «человеческий труд дешевый, а удобрений и семян не хватает».

Сладкий картофель, который, как продукт первой необходимости, особенно важен для семей победнее, требовал тяжелых трудовых затрат на всех фазах его выращивания. Вначале рассада давала побеги на заботливо сооружаемых теплых, сырых грядках из песка, а потом ее пересаживали на обильно удобренные грядки в рассадник, который тоже должен оставаться влажным. После снятия урожая озимой пшеницы или ячменя, поле тщательно распахивали плугом на борозды. Из рассадника отбирали рассаду и вторично пересаживали ее в борозды, поливая водой из ладоней. В дальнейшем необходимо было постоянно производить прополку, а после всякого дождя каждое растение вручную прикапывали, чтобы новые корни не прорастали из борозд наружу. Борозды требовалось постоянно подправлять. И даже когда урожай уже собран, сладкий картофель нужно было нарезать ломтиками и высушить на солнце, чтобы хранить. Ян (ibid.: 21) отмечает то утомление и ту боль в мышцах, которыми сопровождалась культивация сладкого картофеля.

Вцелом крестьянские семьи владели одним или парой тягловых животных (мулами или волами) и многочисленным фермерским инвентарем: плугом, бороной, прополочной мотыгой, деревянными граблями, железными граблями, серпом, вилами, тачкой. У семей победнее не было всех этих животных или орудий труда, в которых они нуждались, и им нужно было найти себе покровителей среди крестьян побогаче, чтобы занять у них то, что требовалось для пополнения собственного инструментария. Хотя многие семьи разводили свиней, они редко ели свинину, поскольку нуждались в получаемых от продажи свиней деньгах, чтобы совершить покупки, жизненно необходимые в экономике домохозяйства.

Немаловажный характер носили имущественные различия между семьями, хотя сами сельчане старались не подчеркивать, насколько сильно расслоение в их деревне. У всех семей был похожий пищевой рацион, в фокусе которого находились такие продукты первой необходимости, как просо и сладкий картофель; но для некоторых бóльшую часть года эти продукты оставались недоступными, то-

305

гда как другие регулярно наслаждались пшеничным хлебом, рыбой и прочими продуктами питания, которые ценились. Основные имущественные различия проявлялись в количестве той земли, которой обладали. Немногочисленные успешные семьи владели двадцатью и более акрами земли; у большинства семей имелось примерно по десять акров, но беднейшие располагали менее чем двумя акрами. Поскольку более имущие семьи обнаруживали тенденцию быть больше и количественно, то на душу у них не приходилось земли в 10 раз больше, чем у бедных семей; тем не менее, эти цифры показывают значительную степень расслоения в деревне, состоящей лишь из 700 обитателей, и конкуренция между семьями составляла базовую черту их экономики.

Социальная организация

Деревня Дайдоу представляла собой компактно заселенный район в окружении интенсивно развитого и выработанного ландшафта (рис. 13). Его домохозяйства образовывали почти непрерывные улицы из домов, крохотных двориков и переулков. Люди собирались на очаровательном открытом пространстве вдоль реки Дайдоу, в общественном центре, тратя время на всякие мелкие задачи, связанные с починкой и изготовлением инвентаря, и узнавая или передавая друг другу последние новости. Окружали эту общественную площадь дома обеспеченных, тогда как соседства победнее тяготели к деревенской окраине.

В среднем домохозяйство включало в себя от пяти до шести членов. Большинство домохозяйств деревни принадлежало «крестьянам-середнякам», которые владели землей. Лишь немногие были до того богаты, что сдавали свою землю другим в аренду, либо до того бедны, что их рассматривали, как наемный труд. Богатые семьи обнаруживали тенденцию быть крупнее и жили в крупных постройках с множеством комнат. Семья стремилась, чтобы за достигнутое экономическое преуспевание ее почитали другие односельчане, и то, что она кичилась своими большими прочными строениями, изящной одеждой или жирными волами, привязанными спереди дома, вызывало зависть у соседей. Богатая семья позволяла себе более разнообразную диету, руководила более сложным церемониалом и, несомненно, наслаждалась более высоким уровнем жизни.

Однако, богатые семьи, которые не приберегали и не инвестировали свое состояние, а растрачивали его, приходили в упадок. Сельчане считали, что невозможно было, чтобы семья дольше четырех поколений оставалась богатой; о домах престижных в прошлом семей они говорили: «Разве сейчас от них не остались лишь кучи разбитых кирпичей, да обвалившиеся стены» (ibid.: 53)? И чтобы разобраться, на чем основаны подъемы и падения в судьбах крестьянской семьи, нам нужно исследовать социальную организацию экономики в Дайдоу.

Хотя в идеале семья виделась большой, типичным было, когда домохозяйство заключало в себе одну только нуклеарную семью или менее часто расширенную, включением в нее одного женатого сына («родовое семейство»360). Как и ожидалось, обнаруживалось разделение труда по полу, при котором в домашней сфере господствовали женщины, а во внешней (полевые работы, торговля, политика) – мужчины. Взаимодополняемость мужей и жен в экономике сообщала домохозяйству, ориентированному на жизнеобеспечение, большую степень экономической самодостаточности, по крайней мере, в сравнении с семьями, не занятыми в земледелии.

Тем не менее, домохозяйство в Дайдоу обеспечивало себя не полностью: каждому требовалось производить продукты на продажу, главным образом, зем-

306

ляной орех, соевые бобы и свиней. Получаемая от их продажи на рынке наличность нужна была, чтобы платить налоги и покупать пищу, орудия труда и прочие товары и услуги. Жизнь в Дайдоу означала для земледельческих семей необходимость идти на значительные взаимные уступки. Они никогда не изготавливали и сами не чинили свой инвентарь; на определенных фазах земледельческого цикла им также нужно было платить поденщикам. Женщины на рынке покупали хло- пок-сырец и сучили из него нить; но надо было заплатить специалисту за окрашивание и изготовление полотна, из которого они затем выкраивали и шили своим семьям одежду. В деревне имелись и другие специалисты, которые включали одного плотника, трех давильщиков соевого масла, пятерых или шестерых каменщиков, школьного учителя и разные общественные должности.

Разделение труда куда сложнее обнаруживалось в более крупной системе из деревень, в которую входила Дайдоу. В Китае в качестве основной социальной и экономической единицы за пределами деревни выступало «традиционное рыночное пространство»361 (Skinner 1964). Как и еще примерно двадцать других деревень, Дайдоу по традиции вела свою торговлю на рынке в одном и том же городе (Синаньчжэнь), расположенном примерно в 2/3 мили от нее вдоль пыльной дороги. Синаньчжэнь намного превышал любую из этих крестьянских деревень, и в нем имелись большие здания и широкие проспекты с выстроенными в ряд магазинами и ресторанами. Там были аптеки, кузнецы, серебряных дел мастера, пекарни, скобяные лавки, винодельни, токарные мастерские, книжный магазин и множество гостиниц и ресторанов. Регулярно по рыночным дням открывался большой рынок, и сельчане потоками стекались в город. Эти рыночные дни проводили скоординировано, вместе с остальными традиционными рынками в регионе с тем, чтобы объезжавшие свою округу лудильщики и розничные торговцы успевали последовательно перебираться с одного рынка на другой, не теряя при этом ни дня (Yang 1945: 90-202; cf. Skinner 1964). Сеть пеших маршрутов объединяла регион в экономическое целое.

Сельчане из Дайдоу и других деревень регулярно посещали свой рыночный город. Вдобавок к покупкам и продажам они устанавливали важные экономические связи. Мужчины получали у лавочников и торговцев кредиты, необходимые для поддержания своего экономического производства. Выпивая в чайных или винных лавках, они узнавали, что происходило в экономике региона, и в соответствии с этим обдумывали, на что направлять свои собственные усилия. И даже те, которые ничего не покупали и не продавали, через каждые несколько дней наведывались на рынок, таская с собой пустые корзины, лишь бы только быть замеченными, дабы сохранить за собой кредитные линии и поддерживать коммуникацию.

Региональные элиты превратили свой традиционный рыночный город в центр для всяких операций. И если крестьяне редко путешествовали за границами своего традиционного рыночного пространства, то элиты из различных рыночных городов поддерживали между собой экономические и социальные связи. Далее, рынки уровнем повыше, как и административные центры, превратились в места концентрации элит, которые также были более могущественными. Такая иерархия центров и мест носила не политический, а почти исключительно экономический характер, и с ней не были связаны цепочки патронажа. «Отношения клиентхозяин почти отсутствовали в традиционном китайском обществе, ориентированном на контракт и сильно коммерциализованном» (Myron Cohen 1984).

307

Хотя в Дайдоу преобладали семьи крестьян-земледельцев, существовало множество возможностей для получения доходов и от нехозяйственной профессиональной деятельности на основе частичной, либо полной занятости. Большая объединенная семья располагала возможностями по перехвату этих дополнительных источников богатства и превращению их в фермерское землевладение, что закладывало основу для экономического расслоения в Дайдоу. Всем были очевидны не только эта экономическая истина, но и те мощные идеалы, глубоко укоренившиеся в детстве и усиленные средствами церемоний, религиозного образования, девизов и народных сказаний, которые подкрепляли верность семье и ее единство. Тем не менее, большинство женатых сыновей сразу после женитьбы требовали свою долю в недвижимости семьи и основывали свои собственные независимые домохозяйства.

Даже если это и является общей характеристикой крестьянской социальной организации (Myron Cohen 1970: xx-xxiv), не всегда легко объяснить, почему некоторые семьи сохраняют единство и процветают, тогда как большинство нет. Поучительно, однако, исследовать, как решение основывать независимое домохозяйство стало типичным для Дайдоу. До женитьбы молодой человек работал исключительно на домохозяйство, отдавая весь свой заработок отцу и получая по отцовскому усмотрению небольшое жалование. Родители выбирали ему невесту; в самом деле, впервые со своей женой он мог встретиться на их свадьбе. Им предоставлялась комната в доме родителей, где его новая жена переходила под экономическое управление свекрови. Сын продолжал отдавать отцу все свои доходы и следовать его желаниям, как при выборе собственной карьеры, так и во время любых деловых операций.

Родители приветствовали невестку, как источник рабочей силы, с помощью которого можно было увеличивать богатство и престиж домохозяйства, но также говорили: «мы потеряли сына, когда он женился» (Yang 1945: 58). Верность сына своей родной семье ослабевала по мере того, как он все больше и больше посвящал себя жене и детям. К этим переменам подстрекала и невестка. Как чужая, она не чувствовала большой преданности по отношению к семье своего мужа; и действительно, ее могло неприятно удивить если экономический вклад в семью был выше у ее мужа, чем у его братьев, и если в конце концов при разделе семейного имущества, которое он помогал собирать, он не получал своей доли по справедливости. Ян (ibid.: 80) говорит о том, что ее позиция «угрожает» духу общинности. Более того, дочери и невестки не подпадали под тот же, что и сыновья, финансовый контроль со стороны общины. Дочерям дозволялось работать на случайной работе, чтобы зарабатывать себя деньги; и к моменту выдачи замуж прилежная дочь способна была собрать от 30 до 50 долларов. После замужества ее наделяли правом вкладывать эти деньги в покупку цыплят, либо иное предприятие, давать взаймы и оставлять себе прибыль. Из этих фондов она могла покупать особенные продукты и прочие подарки своим отцу и детям, и когда семейное имущество делили между сыновей, то ее сбережения составляли финансовую основу для образования отдельного домохозяйства (Myron Cohen 1968).

В типичных случаях невестка принималась свекровью за человека, который выполнял трудную, тяжелую работу, и наряду со всеми остальными в семье страдала еще и от авторитаризма и скупости своего свекра. Поэтому неудивительно что, когда ее муж покидал домохозяйство родителей и основывал свое собственное, то за этим всегда стояла она. Когда приходило время рассчитываться, в большинстве семей напряжение нарастало, и сыновья требовали свою долю в

308

семейном имуществе. Это разрушало базис для абсолютной экономической власти отца, хотя некоторые формы поддержки и стратегии на кооперацию могли сохраняться у членов семьи.

Есть две основные причины, почему большие семьи в сравнении с малыми обзаводились обязательно и бóльшим состоянием. Одной из них являлась бережливость, соблюдение которой строгие родители возлагали на всех членов. Семьи, беспрестанно стремившиеся к лучшей участи, избегали тратить даже небольшие суммы. Ян (Yang 1945: 130) возвращает нас к роли отца, который отчитывал своих семейных такими словами: «Послушайте, дети, в этом мире нет ничего такого, что можно легко завоевать. И когда-нибудь потом у вас будет кусок хлеба. Вы не купите никакого куска земли, если не будете два или три года приберегать все, что можно. Желание же лучшей пищи, одежды, приятного времяпровождения или легкий путь приведут к тому, что наша семья развалится».

Другое преимущество большой семьи заложено было во внутреннем разделении труда. Если у семьи уже имелось много земли, она не нуждалась в том, чтобы прибегать к использованию на ферме труда всех своих сыновей. Одного могло быть достаточно, и других сыновей отпускали в лавочники, торговцы, ремесленники, мелкие чиновники, либо сельхозрабочие. Отец, поддерживавший свою расширенную семью, насколько возможно, с помощью доходов от хозяйства, должен был инвестировать дополнительные доходы, получаемые его сыновьями, в новые земельные участки. И по мере того, как разрасталось землевладение семьи, росла и ее известность в деревне.

Далее, лишь у членов большой семьи из-за гордости и амбиций хватало мотивации идти на великую личную жертву, и в материальном смысле, и в смысле утери той автономии, которой обладала нуклеарная семья. И хотя со временем состояние успешной семьи и способствовало сохранению ее в нетронутом виде, прежде она могла подвергаться сильному давлению, понуждавшему растрачивать деньги не на покупку земли еще, а на достижение более высокого уровня жизни, либо, взять, да поделить семейную собственность между сыновьями и позволить им самим решать, как потратить свою долю. Должно быть, мало какие семьи выстаивали под этим давлением. Лишь изредка можно было услышать о таких сыновьях среднего возраста, которые, будучи сами отцами больших семейств, все еще проживали в доме своего престарелого отца и отдавали ему приобретенное, подчиняясь его управлению в экономических вопросах.

Общей моделью служило то, что большие семьи рассыпались на отдельные нуклеарные единицы, которые по-прежнему крепко связывала верность друг другу, и для которых типичным было кооперироваться и жить вместе по соседству. Будучи обязанными патрилокальному расселению, эти группы семей размером с село имели одну и ту же фамилию и образовывали «кланы», обладавшие определенными функциями в одном ряду с социальным обеспечением. В сильных кланах зажиточные семьи помогали своим менее удачливым членам: выдавали деньги и продукты вдовам, сиротам, пожилым и больным, если те вели моральный образ жизни и являлись верными клановыми членами. Вдобавок сосединеродственники заключали обоюдные договоры, которые делали повседневную жизнь удобнее и приятнее, объединяясь друг с другом посредством церемоний и извлекая из этого пользу, например, занимая беспроцентно небольшие суммы денег.

Для достижения общественного блага и с ограниченными целями деревня объединялась в единое целое. Основной такой целью во время исследований Яна

309