воспитывают детей. Но также женщины в большой степени вовлечены в выращивание товарных культур, изготовление и продажу ручных изделий и наемный труд, внося важный вклад в экономику домохозяйства, что придает им необычную степень уважения и влияния (Stoler 1977). Такое особенно справедливо для малоземельных домохозяйств в этом расслоенном аграрном сообществе: при отсутствии земли и муж и жена нанимаются на работу к семьям землевладельцев, участвуя во всех фазах фермерского производства. Далее, 40% взрослых женщин занимаются в той или иной форме торговлей (ibid.: 83), и главными экономическими акторами в обменах между домохозяйствами, или сламетан (см. ниже), являются также женщины. Следовательно, относительно высокий статус женщин в этом сообществе отражает форму интенсификации в виде заливного рисоводства, товарного выращивания культур на базе домохозяйства, ремесла и наемного труда местного значения, которые предлагают женщинам столько же экономических возможностей, сколько и мужчинам.

Однако не все занятия одинаково ценятся. За одни платят куда больше, чем за другие (земледельческий труд оплачивается в несколько раз лучше, чем другие виды занятости), а за третьи так мало, что они просто удовлетворяют жизнеобеспечивающие потребности работника и мало чем пополняют денежные запасы семьи. Но и низкооплачиваемые занятия обладают своими преимуществами, поскольку доступны тогда, когда не хватает работы для земледельца, а альтернативных форм занятости при этом мало, и многие из них могут выполняться людьми с ничтожными навыками, включая детей. Фактически, начиная с 8 лет, и мальчики, и девочки выполняют производственные задачи по нескольку часов в день, внося в экономику домохозяйства вклад, ценность которого высока (B. White 1976b: 285).

Социальная организация

Как и в прочих крестьянских обществах, домохозяйства, будучи нуклеарными семьями, обнаруживают тенденцию к замкнутости. В среднем в Кали-Лоро они состоят из 4,6 членов и все вместе умещаются в 26 деревнях, примерно из 300 чел. каждая. Большинство же социальных контактов, в которые вступают домохозяйства, имеют место либо внутри деревни, либо между жителями непосредственно из соседних деревень. И сельчане, живущие на расстоянии более двух милей, как правило, являются чужаками.

«Для выживания домохозяйства существенно… в высшей степени гибкое разделение труда для большинства его членов. Поскольку отдача почти от всех трудовых занятий едва ли способна оказать такую поддержку взрослому, чтобы тот оставил в покое остальное домохозяйство, то бремя жизнеобеспечения разделяют совместно и мужчины, и женщины, и дети» (ibid.: 280). Происходящие на протяжении времени циклические изменения в доме сильно влияют на экономический статус семьи. Молодые пары прилагают усилия, чтобы насколько возможно быстро самостоятельно начать заниматься домоводством, хотя это и тяжело сделать из-за нехватки земли. Как только они обзаводятся детьми, то вступают в такую фазу, называемую Б. Уайтом фазой «раннего расширения», когда родители, включая отцов, большую часть времени посвящают детскому воспитанию. Когда надо накормить голодные рты, борьбой за выживание становится уже простое жизнеобеспечение, а накопление капитала почти невозможно.

По мере того, как дети вырастают, семья переходит в фазу «позднего расширения». За воспитание детей принимаются сиблинги постарше, освобождая ро-

316

дителей для участия непосредственно в производительном труде: у домохозяйств работы, направленной на получение пищи и доходов, становится на 25% больше, чем во время фазы раннего расширения. Вместе с детьми, которые сами помогают накормить себя, как и с членами постарше, свободными для участия в производительном труде, на фазе позднего расширения семьи способны накопить денег и инвестировать в землю, дома и капитальные блага.

Однако, как и в других крестьянских обществах, где земля является собственностью и наследуется, борьба нарастает, когда дети готовятся к женитьбе. Детям требуется доля из имущества домохозяйства, чтобы выделиться самим, но родители очень неохотно отказываются от контроля над доходами своих детей и боятся, что если те создадут-таки отдельные домохозяйства, то перестанут содержать их в старости. Добиваясь гарантии, родители стремятся оставить за собой то, что производят их дети; удерживая свои земли, они получают для работы на них в качестве издольщиков женатых детей.

Даже в больших семьях родители опасаются, что для ухода за ними в случае дееспособности по старости, у них недостаточно детей. Их страх отражает непрочность родственных уз в крестьянском обществе, где безопасность зависит не только от родства, но также и от дружбы.

Еще один механизм обеспечения безопасности до сих пор обнаруживается в Кали-Лоро; это – сламетан, серия обменов дарами и услугами, организуемых через систему церемоний. Хотя семьи крупнее обладают и более широкими сетями и задействованы в сламетане куда полнее, но даже небольшие семьи с маргинальными доходами тратят в этих обменах необыкновенно большие суммы, насчитывающие в среднем 15% от общих расходов домохозяйства на деревню в целом. И здесь в экономику домохозяйства вносят важный вклад женщины, которые путем дарообменов управляют рисками:

«Если сфокусировать наше внимание не на символических аспектах ритуала, а на распределении пищи, то станет ясным, что реальными посредниками в отношениях между домохозяйствами во время сламетана являются не мужчины, а женщины. Женщины покупают, готовят и решают, как распределить пищу» (Stoler 1977: 86).

Сельчане в свою очередь становятся частью сети безопасности, поддерживая этику «разделенной бедности» (Boeke 1953), при которой церемониальные обмены до некоторой степени действуют, как механизм уравниловки (Wolf 1957), предоставляя всем членам сообщества равные шансы на выживание, так что семьи, оказавшиеся в беде, могут рассчитывать на помощь.

Плотность населения интенсифицирует давление, испытываемое от этого выравнивания шансов на выживание; наиболее неравномерно земли распределяются в таких деревнях, где на душу населения приходится и больше всего земли. В более плотно заселенных сообществах выровнять доходы помогают такие практики, как издольщина, распределение урожая и разные формы взаимопомощи.

Тем не менее, внутри деревень упорно продолжается экономическое расслоение. Происходит обезземеливание одних семей, тогда, как у других образуются исключительно крупные землевладения. Особенно ассиметрично выглядит распределение собственности на отводимые под заливное рисоводство земли, которые высоко ценятся: у 37% сельчан их нет вообще, в то время как богатейшие 6% владеют более чем 50% посевных площадей риса. Многие безземельные домохозяйства получают доступ к рисовым землям путем аренды или издольщины,

317

и 90% сельчан владеют хоть какими-то садовыми землями. Но правилом является неравенство в доступе к ресурсам.

И как результат, между богатыми и бедными семьями обнаруживаются отношения клиент-хозяин. За плату ниже средней клиенты обрабатывают землю своего хозяина, либо смотрят его скот, в обмен на частичное признание их членства в его семье – статуса, который дарует им защиту и помощь. Даже в семьях, владеющих своими собственными рисовыми наделами, наемная работа на хозяина, в земледелии и не только, служит весьма желаемым источником доходов.

Когда колониальные предприятия на Яве перевели большую часть лучших земель с риса на сахарный тростник и другие культуры, идущие на экспорт, крестьянам надо было интенсифицировать свое рисовое производство на худших землях, включая такие, возделывание которых стало вновь возможно благодаря ирригационным проектам правительства. Одновременно колониализм открыл возможности для наемного труда и ремесленных производств, рассчитанных на мировой рынок. Как эти события повлияли на рост населения до конца неясно, но многое, кажется, уже понятно: в доходах крестьянской семьи доля, полученная от жизнеобеспечивающего фермерства, снижается, в то время, как население растет, а разнообразие занятий усиливается.

Возвращаясь после такого обобщения к главному аргументу Б. Уайта, мы видим, что желание и у мужа, и у жены в Кали-Лоро иметь много детей рационально. Хоть маленькие дети и являют собой обузу, дети постарше вносят важный трудовой вклад во все области производства домохозяйства. Домохозяйства с детьми постарше потому эффективнее, что такие дети производят больше, чем потребляют, и сверх того, что требует жизнеобеспечение, семьи крупнее производят много излишков, которые можно инвестировать, чтобы повысить доходы и укрепить безопасность. Когда земли совсем не хватает, а альтернативные по отношению к земледелию занятия приносят отдачи еще меньше, чем эти перегруженные земли, то предпринимаются любые попытки, используя семейный труд, повысить доходы семьи.

Беспрецедентно длинный рабочий день у взрослых на Яве служит показателем отсутствия возможностей работать в производственной сфере. Люди КалиЛоро справедливо объясняют эту нехватку ростом населения, тем не менее, сами оказываясь жертвами трагедии общественного достояния. Любое домохозяйство, стремящееся к общественному благу, ограничивая у себя рождаемость, не достигает ничего, кроме ущерба, исключая труд из высококонкурентной экономики, в которой больше труда означает и лучшую жизнь для семьи.

Данная неиндустриальная технология, в общем, позволяет крестьянским экономикам осуществлять максимальное использование земель с кратковременным паром или без него и, в сущности, оставаться независимыми от продуктов питания природного происхождения. Но важнее то, что крестьяне интегрированы в более крупные, иерархически структурированные экономические системы, и в этом смысле, из всех народов, исследуемых в этой книге, они наименее самодостаточны, несмотря на значительную степень автономии их домохозяйства в плане жизнеобеспечения в сравнении с современными семьями.

Даже Буа-Вентура, где плотность населения куда меньше, чем в Дайдоу и Кали-Лоро, демонстрирует высокую степень интенсификации земледелия: чтобы поддерживать активность домохозяйства, там необходимо много часов трудиться, возделывая имеющиеся земельные ресурсы. Но нашими наиболее драматически-

318

ми и крайними примерами интенсификации являются Дайдоу и Кали-Лоро, где произвели «инволюцию» в применении семейного труда на крошечных наделах, занятых под сладкий картофель и заливное рисоводство, при помощи ухода за каждым растением вручную на всех необходимых этапах производства; распорядившись всей доступной землей в человеческих целях; будучи вынуждены использовать всякие ресурсы, даже людские отходы и сажу от кирпичных печей для удобрения земель и, чтобы получить с них хоть сколько-нибудь еще пищи; и рассредоточив усилия по различным очень небольшим наделам, каждый в определенной микроэкологической зоне, чтобы минимизировать риски от неурожая культур и максимизировать разнообразие пищевого рациона.

Тем не менее, после всей этой кропотливой работы и тщательного управления жизнеобеспечение у крестьян выглядит менее удовлетворительно, чем в других исследованных нами экономиках. И хотя перед лицом внезапных, непредсказуемых бедствий во многих экономических системах могут случиться голод и мор, мы действительно обнаруживаем, что только в среде крестьян изрядная доля популяции постоянно балансирует если не между пиршеством и голодом, так между достаточным количеством еды и серьезным недоеданием. Экономика крупнее способна предоставить им возможности, которые будут способствовать их экономической безопасности, но в условиях интенсивной конкуренции чистая прибыль от безопасности ничтожна и стоит дорого.

Но в одном смысле крестьянское домохозяйство самодостаточно: потребность в политической экономике усиливалась по мере того, как снижалась эффективность у расширенных корпоративных родственных групп. Эти большие, но относительно закрытые социальные единицы, как кланы у центральных энга и на о-вах Тробриан, отступили, как только их функции распределения рисков, технологии, защиты и торговли перешли к таким более крупным, более удаленным институтам, как армия, рынки и бюрократические органы.

Крестьянской семье же остались обоюдные узы дружбы, устроенные, чтобы застраховаться от кратковременных недородов, возмещая их с помощью даров и иной поддержки со стороны друзей. И то, что такие очень бедные семьи, как в Кали-Лоро, могут потратить до 15% бюджета своего домохозяйства на дары, пиршества и другие социальные расходы, является не знаком экономического безрассудства, а мерилом важности меновых отношений с соседями и обладания в полной мере членством в деревенском сообществе.

Однако, несмотря на свои деревенские узы, крестьянская семья достаточно одинока и открыта отношениям с обществом крупнее. По мере того, как государство разрастается до бюрократии и рыночной интеграции, опорой власти для сельских элит все менее служит патернализм и noblesse oblige362. За счет традиционных социальных договоренностей, которые когда-то служили безопасности домохозяйства, приобретается эффективность рынка. И крестьяне обнаруживают себя в ненадежном мире, который полон могущественных интересов и безразличия.

Они реагируют, принимая экономические стратегии, которые повышают их безопасность малыми способами, имеющимися у них в распоряжении. Они обнаруживают стремление к диверсификации культур, стратегии старения, чтобы снизить риски от массового неурожая одной культуры; к выстраиванию уз дружбы посредством демонстрации щедрости; и к тому, чтобы наладить с локальными элитами отношения клиент-хозяин в качестве защиты от бедствий. Они ищут на рынке труда возможностей трудоустроиться, дабы повысить доходы домохозяй-

319

ства, но не готовы отказаться даже от мелких фермерских наделов, предоставляющих им контроль, по крайней мере, частичный, над собственным продуктовым обеспечением. Они знают, что рынок находится вне этого контроля и, что иногда им манипулируют выскочки, поэтому минимизируют свою зависимость от него, храня пищу для домашнего потребления, переводя наличность в поголовье скота и другие материальные вещи, которые в чрезвычайной ситуации можно всегда перевести в продукты первой необходимости, и избегая банков, судов и прочих органов власти элиты.

Следовательно, они обращаются к отношениям со знакомыми им элитами на местах, которые как крестные родители, либо иным ритуальным способом, показывают свою готовность внести вклад в благосостояние крестьянской семьи. И в личной зависимости от хозяина они видят источник силы и, таким образом, как это ни парадоксально, свободы. Такое «сознание клиента» ставит в тупик наблюдателей из коммерциализованных сильнее экономик, в которых свобода приравнивается к свободному рынку, а во всяком отношении клиент-хозяин видятся черты эксплуатации. Исторически, однако, классовое сознание, т. е. политическое мировоззрение, рассматривающее такие формы групповой активности, как профсоюзы, забастовки и восстания, в качестве средств контроля над эксплуатацией на рынке, пускает корни среди сельской бедноты только после того, как коммерциализация разрушит традиционные патерналистские системы защиты (Johnson 1999). Связи клиент-хозяин, несмотря на свойственное им классовое неравенство, являются все еще попытками утвердить в вертикальных экономических отношениях доверие и верность, в то время как рынок, принимающий на себя управление вертикальными потоками труда, земледельческих культур, ремесла, сырья и денег, когда он наиболее эффективен, представляет собой обезличенную «невидимую руку», бесчувственную и к личной верности, и к человеческим страданиям.

Повсюду обнаруживается, что в экономике, использующей земли, плотно заселенные, которых не хватает, и за которые конкурируют, крестьянская семья в высшей степени уязвима. Она довольствуется малой прибылью, хоть и выносит большинство рисков своего производства. Но почему? Прежде всего, потому, что такие трудоемкие методы производства, с которыми мы столкнулись в этом разделе, дают низкую отдачу; и далее, потому, что элиты и правительственные органы слишком могущественны и чересчур неподконтрольны на местах, чтобы поддаваться хоть какому-то давлению и возвращать ощутимую часть тех богатств, которые они извлекают из аграрного сектора. Способность к интенсификации зависит в значительной степени от услуг, предоставляемых государством, но они предназначаются лишь, чтобы поддерживать уровень производства и предотвращать массовый голод, а не затем, чтобы облегчать бремя скудного существования конкретным семьям. Многозначительно, когда супружеская пара больше всего боится, чтобы в старости ее не бросило ее же собственное потомство, слишком поглощенное собственной битвой с недоимками, не оставляющей ни времени, ни энергии для ухаживания за пожилыми родителями.

320

14.

Эволюция глобального общества

КОММЕРЦИЯ БРОСАЕТ ВЫЗОВ ВСЯКОМУ ВЕТРУ, ВЗНУЗДЫВАЕТ ВСЯКУЮ БУРЮ И ВТОРГАЕТСЯ ВО ВСЯКУЮ ЗОНУ

БАНКРОФТ

(Надпись на здании Департамента торговли США, Вашингтон, Округ Колумбия)

ПРОМЫШЛЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ была для человечества четвертым великим технологическим прорывом – после урбанистической революции; одомашнивания растений, животных и человеческого вида в неолите; и, разумеется, самого по себе возникновения культуры на заре доистории. В соответствии с широко распространенными воззрениями промышленная революция – это первый пример установления превосходства над природой, причиной которого послужил технологический прогресс (Beard 1927: 1). Использование прирученных сил природы (воды, пара, нефти) в качестве новых средств, вкупе с технологическим развитием при помощи научных методов, сделало возможным растущее производство товаров, которое повысило жизненные стандарты и способствовало росту населения. Но революция заключалась не только в изобретении промышленных технологий. Прежде всего, она означала «коммерциализацию» (Bodley 1996: 3), распространение капиталистической системы рыночных обменов, институционализованных (заложенных) в либеральном государстве, и вызвала настолько драматические и далеко-идущие изменения в обществе в целом, что Поланьи (Polanyi 1944, Поланьи 2002) назвал их «великой трансформацией». Подобно приливной волне она распространилась из Англии, по Европе и Северной Америке, и в XX в. достигла последних уголков планеты. Ею были затронуты все из обществ, рассмотренных нами в качестве отдельных случаев. Некоторые приспособились к ней с переменным успехом, тогда как другие она практически разрушила. Достаточно ли того понимания процесса социальной эволюции, которое было изложено нами в предыдущих разделах, вплоть до зарождения аграрных государств и включая его, чтобы объяснить эти изменения, или же мы сталкиваемся с чем-то принципиально новым, требующим и нового теоретического инструментария?

Новый инструментарий для понимания современных изменений предоставляет нам имеющаяся в распоряжении обширная литература о предмете. И целью этого раздела является обзор наиболее влиятельных работ и выяснение того, как они соотносятся с нашей теоретической дискуссией. В вождествах и аграрных государствах большинство населения, как мы видели, все еще проживает в сельской местности, самостоятельно производя себе продукты питания и ремесленные изделия дома, даже если и платит землевладельцу ренту и приобретает специализированные продукты на местных рынках. Власть распределяется через иерархию, основанную на политическом патронаже и военных командах. И хотя на земле еще и сегодня существуют места, подходящие под это описание, но ясно, что общее направление истории заключается в том, что их займут растущие городские популяции, в которых производство размещается вне дома, и меньшинство производит пищу для большинства, не занимающегося этим. А политическая власть все более и более переходит к политикам и бюрократии, обладающим до-

321