12. «Республика франция» или «братья ротшильды»?

И вот финал.

«Беседуя однажды с Ротшильдом, Клемансо, тогда премьер-министр Франции (в 1906-1909 и в 1917-1920 гг. – Ред.), несколько пренебрежительно отозвался о евреях. Ротшильд вскочил со стула, стукнул кулаком по столу и крикнул: «Молчите, Клемансо, почтение к еврейству! Еврейский народ самый великий в мире».⁵

«Р.Ф.»- Республика Французская или «Р.Ф.» – «Ротшильд фрер», братья Ротшильды?», – спрашивал еще в 1907 году Шмаков.⁶

И в 1942 году евреи предавались таким меланхолическим воспоминаниям:

«В симфонии, которой является Париж, не раз раздавался специфический еврейский меланхолический тон», – озаглавлен очерк раввина доктора Симхони, присланный из Шанхая в Харбин.

Чудесной мозаике, которая называлась Париж, и еврей придал много краски. В лабиринте улиц занимала свое место еврейская улица. Специфические черты дополнили картину «Париж»: еврейский костюм, еврейский язык создавали диссонанс, противоположность, чем Париж отличался. Еврей в Париже не был скрыт в уголке. Его имя можно было видеть на каждом шагу. Иностранец-турист разыскивал еврейский квартал точно так же, как латинский.

У политического руля вы также встречали еврейские имена. Их слово громко раздавалось, их слово отзывалось эхом во многих тысячах сердец.

На Парнасе вы встречали не одно еврейское имя. Андрэ Моруа был любимцем французов. Его читали и понимали. Каждую пару месяцев он дарил нам книгу – книгу, о которой весь литературный мир дискутировал и поражался его великому таланту. Его последняя книга появилась уже в дни войны. Книга написана с истинным талантом Моруа, но танки сильнее. Французы, элита, высший десяток тысяч носили Моруа на руках, с почетом посадили его во французскую Академию и сделали его бессмертным.

Шарль Морас, гениальный антисемит, протестовал: его художественное перо кипело злобными памфлетами против еврея как политика, против еврея как члена Парижа, но победила свободная мысль, восторжествовал принцип равенства, ибо это... Франция.

Поэт-драматург еврей Эдмунд Флуг имел большой триумф. На французской сцене его драмы шли с большим успехом.

Андрэ Сапир, тоже еврей, имел большой успех своим романом «Колодезь Якова».

В храме искусства не раз еврей был священнослужителем. Кто не знает в Париже еврея Паскина, кто не восторгался его нежными чуткими картинами. Из каждой картины можно было видеть, что у Паскина искусство – исповедь души. Недаром он дебютировал иллюстрацией сочинений Генриха Гейне. «Паскин-еврей был среди немногих, которые понимали лирическую иронию Гейне, глубокую боль, скрывающуюся под легкой насмешкой», – так писали великие художественные критики о Паскине. О Паскине я не призван писать. Но мне вспоминаются воодушевленные слова, сказанные после его трагической смерти: «Ушел поэт, художник. Все было у него: элегантность и грациозность; все у него волнует: его бархатная синева, его эфирная линия – все у него со вкусом».

В воротах Храма искусств вы наталкиваетесь на сына вселенского «сейфера», Лазаря Сегала, про которого сказали, что он открыл великую мистерию – искусство. Он избрал себе человека как высшую цель; без рафинирования, без декоративных украшений он показал нам человека таким, как он есть.

Так много красоты создали евреи в Париже.

Где теперь еврей из «Плецил» – там евреи разговаривали с французами по-еврейски!

Где теперь еврей из «Белвил» – там евреи работали по пятнадцать часов в день, дабы иметь потом возможность вызвать родных сюда!

Я знаю всех этих «Плецил»- и «Белвил»-евреев. Не зная их, я знаю их историю. Ведь это в большинстве люди, которые никогда не имели юности, не имели дома. Холод был их домом, а голод – ночью. Несчастными, гонимыми приехали они в Париж. Работали тяжело и в поте лица. Со временем сработались. Солнце начало сиять над ними. Двадцать лет тому назад они бежали за хлебом. Париж принял их».⁷

И они сделали Париж своим – до катастрофы европейского еврейства в 1940 году...