105. Еврейское отравление народов развратом

Но уничтожение национально-волевой элиты – только первый этап на пути к уничтожению нации и порабощению народов мировым еврейством. Вторым этапом можно считать насаждение разврата, который, как показывает все тот же исторический опыт и опыт наших дней, представляет собой одно из специальных орудий мирового еврейства в борьбе против стойких социальных организмов для их разложения, разрыхления и закабаления.

Опять нам придется обратиться к предостерегающим печальным примерам нашей Родины, ибо все, что делается в СССР, может быть приписано мировому еврейству, которое там распоряжается и владеет не только хозяйством, не только культурой, не только государством, но телом и душой каждого живого человека, порабощенного русского человека.

«Наш Путь», по данным, основанным на исследовании советских авторов (по странной иронии судьбы, вдобавок, евреев), публиковал в 1933 году:

«Везде проституция ужасна. Но нигде она не приобрела таких отвратительных форм, как в СССР. Там она грязна и жалка, ничем не прикрытая, в жалких лохмотьях нищеты.

Советские лицемеры любят говорить о женских организациях, о социальном патронаже – там беспризорные женщины, безработные и одинокие, брошенные жены, покинутые матери, обманутые девушки должны найти поддержку, кров, пищу, защиту, знание, службу. На деле все представляется иначе. Вот дом на Моховой улице, отведенный для девушек, вышедших из детских домов. Есть спальня, столовая, даже «красный уголок», вероятно, ячейка комсомола. Но внутри – грязь, процветает пьянство, сюда приходят мужчины как в публичный дом, и сами девушки ведут себя как профессиональные жрицы любви. И все жалуются на невыносимую скуку. В доме неуютно, холодно, нечего делать, а «красный уголок» давно превратился в место свиданий.

Можно понять голод, скуку, женскую непричастность как следствие проституции. Совсем неожиданной причиной женского падения является... брак. Кажется, во всем мире это происходит только в СССР. Повсюду семейный кров и муж становятся женской опорой и только там оказываются неизбежно пагубными. Статистика показывает невероятные цифры. С каждым годом растут разводы.

В 1926 году в Петербурге была зарегистрирована двадцать одна тысяча браков, и в то же время число разводов равнялось пяти с половиной тысячам. Но уже в следующем, 1927 году, на двадцть четыре тысячи браков разводов пришлось шестнадцать тысяч. В ЗАГСах установили, что есть браки, заключенные сроком на один-два дня, и в одном Московско-Нарвском районе таких браков на два дня оказалось сорок восемь. Нетрудно разыскать и причину повышения числа разводов. Именно в 1927 году была опубликована поправка к брачному кодексу, упрощающая их процедуру. Прежде требовалось согласие обеих сторон, теперь достаточно заявления одного из супругов, чтобы брак считать расторгнутым. Советский гражданин, вышедший на службу мужем, может к вечеру вернуться холостяком.

Процентное отношение разводов к бракам увеличивается с чудовищной быстротой. В 1928 году было заключено в Ленинграде 8.584 брака, за этот же период распалось 5.548 пар, то есть разошлись более половины семей. Были и более удивительные цифры: в одном районе на 547 браков было 418 разводов.

В конце концов статистика показала, что в среднем советский брак держится не более трех месяцев. Регистрирующие чиновники выработали даже особую терминологию. Есть «красноармейский брак» на время военной службы, затем «клубные браки»-однодневки, продолжающиеся между двумя клубными вечерами. Разумеется, все блага брачного кодекса получает мужчина, все страдания, лишения и риск падают на долю женщины. Семейная жизнь разрушена, у дверей стоит голод, один путь – на улицу. Сюда выходят не только вчерашние жены, но и дети.

Советская проституция пожирает десятилетних девочек. В этой горькой судьбе женщин частую и особую роль играет... кровать. Она же становится гибелью. С ребяческих лет девушки лишены собственного ложа. Приходится спать с кем угодно, с кем пришлось, с каждым, кто позволил прилечь: родители, сестры, брат, посторонние люди, владельцы углов, временные постояльцы – всякий обладатель кровати. Часто девушка так и не знала, кто был первый, овладевший ею во время сна. Эти повествования стали там заурядными и слишком знакомыми, приобрели порядок бытового явления.

Проституция – неизбежный итог и завершение женской молодости. Не спасают ни служба, ни работа. И тут мужчина требует «платы натурой». На заводе нужно расположить к себе мастера, в учреждении – начальника, в жизни – влиятельного человека. Приходится выбирать между сдачей и самоубийством. Так случилось с актрисой московского театра, молодой и красивой. Потом с верхних колосников московского театра бросились вниз две женщины. Еще наглядней эксплуатация женщины выступает на кинофабриках и в студиях. Это – гаремы. Л. Фриндлант их называет «сборищем пашей, более крупных и более великих». Сверхштатный помощник оператора, младшие ассистенты самых захудалых режиссеров проводили через свои спальни десятки молоденьких искательниц славы.

Загипнотизированные светом юпитеров девушки, почти девочки, в погоне за кадром легко, без борьбы падали в объятия прыщавых мальчишек, хлопотавших у треножника съемочного аппарата. То же самое и в разных «посредрабисах» – посреднических актерских бюро. Если с мужчин там берут взятки, то с актрис требуют еще и ласки.

Еще проще на биржах труда. Получить место можно только через заведующих распределением и учетом рабочей силы. Чтобы стать у машины или за прилавком, или у буфета, нужно безропотно подчиняться всякому требованию, идти на самую постыдную уступку.

Не так давно обнаружилось то же самое явление и в Верховном суде. Просительницы, искавшие справедливости, неизбежно становились наложницами секретаря. Не отстают от судей и другие власть имущие, в том числе чиновники областного уголовного розыска. Все время «советская общественность», большевистские вожди, коммунистические начетчики долбят одно и тоже: проституция – мрачное наследие павшего строя, продукт буржуазных условий. Отсюда вывод: проститутки выходят из среды угнетенных работниц. Но нигде нет такого количества «тружениц от станка», ставших публичными женщинами, как в рабоче-крестьянской стране.

Погибают, навсегда сбиваются с дорога и «девушки умственного труда». Их выталкивает на эту дорогу нужда, и развращает и одурманивает проповедь «идеологии свободной любви».

«Требуется тебе парень – бери, удовлетворяйся. Только не фокусничай. Смотри на вещи трезво», – говорит герой Гумилевского.

«Пришла охота – и отдалась. Зачем вокруг этого чертовщину городить всякую? Дело же такое простое», – читаем в «Прыжке» Бражнина.

Действительно, проституция и болезни распространены как нигде. Только в Ленинграде за два года заразилось сорок тысяч человек.

Доктор Ротштейн заинтересовался половым бытом рабочих. Он собрал богатый материал. Вот его вывод: в отношении полов везде в СССР правит только случайность. Лишь треть опрошенных имела в течение года одну связь. Все остальные жили со многими женщинами одновременно, и не менее 84% состояли в связи с более чем четырьмя женщинами.

Это – о зрелых и взрослых. Не лучше и у молодых.

Все случайно и среди студентов: 84% учащихся мужчин ограничивается случайными схождениями. То же и в «рабочем молодняке».

Сторонников брака и прочной близости почти не нашлось – 86% предпочтение отдают молниеносным связям. Половую жизнь начинают до четырнадцати лет мальчики, почти дети.

Все стало проще, циничней и доступней. Браки помолодели лет на шесть-девять и расшатались.

Прежде женились в двадцать-тридцать лет, теперь легко и без дум женятся в восемнадцать-двадцать два.

Все в этой жизни серо, запутано и страшно. Дико читать о советском донжуане, женившемся, но не разорвавшем связь с любовницей. Вдруг она подала в суд жалобу на этого мужа, обвиняя его в заражении дурной болезнью. Она не лгала.

Оказалось, что он получил болезнь от собственной молодой жены. И вот они проходят перед нашими глазами – мистер соблазнитель, уволивший ее с завода и встретивший на панели, затем видный чиновник, завезенный приятелем к проститутке Люсиль, оказавшейся его женой; грязные и немытые девушки, публичные женщины, прихорашивающиеся в городских уборных; грязь тел, белья и душ; убогий быт; продажная любовь, не прикрашенная даже убогой краской, – ранит. И здесь тяжкая жизнь вывернула язвы, предстала в своей гадючьей мерзости».⁸⁷

Вот что сделали с Россией евреи. Инспирированный ими разврат в СССР достиг такого распространения, что «для виду» обеспокоил даже советское начальство. После 1934 года начались некоторые показные пропагандистские и законодательные мероприятия в отношении разврата. Однако в 1936 году советская власть вынуждена была опубликовать и такие факты:

«Молодой инженер московского электрокомбината А.В. Иванов в качестве первой своей жены избрал девушку, которую мы назовем условно Таней. Когда они сошлись, Тане было шестнадцать лет, и она еще училась в школе. Через год у них родился ребенок, а еще через год они разошлись.

Когда Иванова спросили о причине этого развода, он ответил:

- А что я могу сделать? Она мне не волнует больше кровь.

Они расходятся, и Иванов женится тотчас же на работнице электрокомбината Нине. Но опять год, опять ребенок, – и развод.

На этот раз формулировка иная: кровь волнует, но плохая хозяйка, всегда все пережаренное, не умеет экономить и при том окладе, который он получает, в качестве жены не годится. Не устраивает. Это жена на спецставку, а ему нужна такая, которая укладывалась бы в его норматив.

А.В. Иванов незамедлительно вступает в брак в третий раз; супругой оказывается копировщица все того же электрокомбината Тася. Однако темпы все нарастают, и эта связь длится всего год и два месяца. Затем, по собственному выражению Иванова, выясняется, что это был только порыв.

«Любовь свободна, – говорит он на прощание жене, – любовь как птичка. Ей надо порхать».

Выпорхнув, он женится тотчас же четвертый раз. Новой женой избирается Лида, педагог и, по текстуальному определению Иванова, «мировая баба». Но брачные узы оказываются непрочны и с «мировой бабой». Год, аборт и снова – «не устраивает».

Почему? Во-первых, обнаруживается, что она «худа, как цапля», во-вторых, много стирает и испортила руки, а в-третьих, обыкновенная женщина.

Он ищет, видите ли, воплощение идеалов, он жаждет духовных высот, а попадаются все прозаические земные создания.

Вновь следует развод и заключается пятый брак, который сейчас находится еще в стадии оформления, но исход которого, в рассуждении предыдущих четырех, предсказывать, конечно, нетрудно. Тем более человек вошел во вкус и достаточно освоил технику дела, а на случай общественных или судебных недоразумений готова уже и несложная формула оправдания:

«Это встречи, а не браки».

Так, по крайней мере, выразился он, беседуя с автором этих строк. А кто может отвечать за случайные встречи?

Итак, за несколько лет пять жен и двое брошенных детей.

Думается, что в комментариях сей искатель идеального не нуждается: слишком уж отчетливо проступают тут сквозь несложную маску трубадура «свободной любви» заурядные черты мелкого и гадкого пакостника.

Однако было бы не совсем правильно подходить к делу только с одной стороны. Ответственность в вопросе брака и семьи должен нести не только мужчина, ее должна сознавать и женщина. Так вот Иванов, конечно, пошляк, циник, скабрезный и пустой человек.

Но девушки, но жены, без конца сменявшие друг друга в его брачном калейдоскопе, что они? Все были обмануты и завлечены им в качестве жертв.

Все оказались слепы, и ни одна не видела его настоящего лица. Все остались, как это квалифицировалось в старых мелодрамах, с разбитыми сердцами.

Или, может быть, вступая в брак, они делали этот шаг, который должен быть полон у нас серьезного и глубокого смысла и значения, если не так же пошло, то, во всяком случае, с тем легкомыслием, что и сам Иванов?

Приходится признать, что это было именно так. Первая жена Иванова, Таня, развелась с ним, через несколько месяцев выходит замуж вторично, а спустя год расходится и с новым мужем, имея в перспективе третьего.

Вторая, Нина, когда Иванов объявил о разводе, ответила, что рыдать отнюдь не собирается, ибо такого барахла, как мужья, достаточно вокруг и без него.

Третья, Тася, которая поясняет сейчас, что пленили ее в Иванове главным образом симпатичные усики, вообще была знакома с ним до брака один день. Не говоря уже о настоящем глубоком чувстве, что вообще можно узнать за день о человеке, с которым собираешься связать жизнь?

Это напоминает случай, о котором все мы читали недавно в хронике происшествий. Девушка вышла замуж, а через неделю заявила властям, что муж, оказавшийся впоследствии аферистом, обворовал ее и скрылся, но при этом выяснилось, что, не говоря о других более тонких подробностях, она не могла даже назвать хотя бы фамилию своего бежавшего супруга. Не успела спросить.

Фамилия Иванова пяти его женам была известна. Но что они знали о нем, выходя замуж, помимо этой паспортной потребности? О его внутреннем мире, например. О его человеческих качествах и содержании. О его взглядах, склонностях, привычках хотя бы. Ничего.

Они не пытались даже проникнуть в эту область, довольствуясь симпатичными усиками. Он был для них тем же, что и они для него: встреча, связь, случайный спутник.

А дети, которые останутся затем без отца? А разрушенные семьи? А моральное уродство таких искаженных отношений? Об этом никто из них даже не задумывался, как не задумывался и сам инженер Иванов.

Она птичка-любовь; она создана порхать.

Или другой аналогичный случай. Аспирант Горьковского педагогического института В.М. Никитин, находясь в отпуске в одном из колхозов Окуловского района, знакомится с девушкой по имени Паня.

Утром они встречаются, вечером вступают в брак: даже не декада, даже не пятидневка, но всего десять часов знакомства.

Вскоре Паня становится матерью, но тут «выясняется», что Никитин женат. У него другая семья, и жить вместе они не могут… Девушка, конечно, ошеломлена, убита. Она негодует, и она права, разумеется: такие истории нередко надламывают жизнь.

Но опять-таки как она могла стать женой человека, относительно которого, подавая заявление в суд, оказалась не в состоянии сообщить даже хотя бы приблизительно, где он живет, чем он занимается и сколько ему лет?

Что это за отношение к браку, к семье, к чувству? С другой стороны, не так-то безоблачно складывается все у самого Никитина: возникает алиментарное дело, о связи узнает жена, и дома воцаряется форменный ад, который поведет, очевидно, к разводу.

А у Никитина, помимо жены, еще двое ребятишек, которые необычайно болезненно переживают всю эту историю и на неокрепшие плечи которых она ложится особенно тяжело.

Внешне тоже заурядный случай, а заглянешь за кулисы – и вот какой сплелся узел.

Ставится в связи с обсуждением проекта нового брачного права целый ряд дополнительных вопросов.

Экономист Шолохов указывает на необходимость связывать семейное право с правом наследования. Нормальным браком государство может считать лишь брак зарегистрированный. На родителях должны лежать определенные обязанности по отношению к детям от фактического брака. Но право наследования формально могут иметь лишь дети от зарегистрированных браков.

Мастерица Гришина заявляет, что укрепление семьи не достигается фразами и пожеланиями. «Моя семья живет в комнате в тридцати квадратных метрах вместе с другой семьей. Две семьи в одной комнате. Извольте в этих условиях строить уют и иметь много детей».

Студентки главного управления автотракторной промышленности отметили пробел в законопроекте: аборты запрещены, а о производстве более радикальных операций, навсегда уничтожающих возможность материнства, умалчивается.

Некто Петров протестует против методов обсуждения законопроекта: созываются многолюдные митинги, на которых невозможно обсудить детальные вопросы, тем более вопросы интимного порядка.

Студентка Л. Онкова делится с читателями интимнейшими своими переживаниями:

«Я сама испытала, как тяжело, когда отец бросает семью... Мой отец бросил мать с тремя детьми, и они очень нуждались, так как алименты были малы. Я уже десять лет замужем и имею ребенка. Я каждый год делаю аборт. Муж второго ребенка не хочет. Может быть, он собирается еще раз жениться, не знаю.

После абортов у меня здоровье подорвано, а муж даже и не думает, что здесь есть доля его вины. Ему кажется, что сделать аборт так же просто, как сходить в баню. Если бы мужчины знали, какая это болезненная операция, не говоря уже о ее последствиях.

Аборты необходимо запретить. Дети не могут помешать ни учебе, ни работе. Говорить о том, что дети мешают, могут только те, кто легкомысленно относится к браку, а их-то и имеет в виду новый законопроект, я знаю они будут протестовать. Но их будет меньшинство».

«Работницы московских заводов заявляют, что при воспитании детей они сталкиваются с множеством затруднений, устранение которых зависит от государства: нет детских колясок, нет сосок, трудно доставать детское белье; вопрос о молоке для детей почти неразрешим без помощи знакомых на базарах и в деревне: в государственных магазинах либо нет молока вовсе, либо нет молока, которое можно дать ребенку», – обобщает признание советской печати фашистский «Наш Путь».

«Вся страна стоном стонет. Мало вводить законы об укреплении семьи, которая еще так недавно разрушалась, – нужны еще жилплощадь, прожиточный минимум, коляски, белье, молоко, – короче говоря, та мало-мальски счастливая жизнь, которую обещал дать Сталин и которой все нет...

Недаром поэтому описываемый поэтом А.Твардовским крестьянин – хуторянин из Ельни (б. Смоленской губернии) обратился на днях к советской власти со следующим вопросом (А. Твардовский передает его и в стихах):

«Товарищ Сталин,

Дай ответ,

Чтоб люди зря не спорили.

Конец предвидится, аль нет,

Всей этой суетории?»

Пока не видно...»⁸⁸

В «Газете Польской» в том же 1936 году была помещена статья бывшего московского корреспондента этой газеты, посвященная новым советским законопроектам о запрещении абортов, назначении премий семьям, имеющим более семи детей, о борьбе с разводами посредством значительного повышения платы за разводы и т.д.

Автор этой статьи, как человек, пробывший в СССР три года, утверждает, что «в Советском Союзе человек не принадлежит самому себе, государство, вернее – власть, вникает даже в наиболее интимные области его личной жизни».

Приводя затем яркий пример этой полной зависимости советских граждан от власти, автор замечает:

«До сих пор единственной областью, где гражданам СССР представлялась полная «свобода», доходившая иногда до абсурдной анархии, была область половых отношений. Необычайная легкость разводов, которые теоретически можно было получать хоть каждый день, огромные затруднения при взыскании с «отцов-дезертиров» алиментов, свобода в области абортов, ограниченная лишь «самодурством» специальных комиссий по делам абортов, – вот яркая картина господствующих до сих пор отношений в этой области.

Конечно, полностью пользоваться столь «счастливой и легкой жизнью» мог сравнительно небольшой процент всего населения СССР. Огромное его большинство – крестьяне – жили по-прежнему, соблюдая старые обычаи, и если в деревнях и происходили случаи нарушения седьмой заповеди, то они были результатом не распущенности нравов, а необычайной их простоты».

Далее автор утверждает, что «половой распущенности предавались прежде всего литературно-артистические круги и массы нового фабричного пролетариата, вырванного революцией из деревенской семьи».

«Революция действительно ликвидировала профессиональную проституцию, являющуюся источником доходов данной женщины, однако не ликвидировала проституции вообще.

В деле ликвидации проституции советские административные власти получили большие возможности для всякого рода злоупотреблений, так как за тайную проституцию (в виду официальной ликвидации явной) в СССР грозит пятнадцатилетняя ссылка; на Мурман, в Сибирь или же в Среднюю Азию можно было бы выслать добрую половину женского населения столицы.

Именно таким образом был в свое время разрешен властью вопрос о снабжении «женами» русских военных гарнизонов в среднеазиатских республиках, куда в период ликвидации НЭПа (1928 г.) массами ссылались «тайные проститутки» со всех больших городов Европейской России. По-видимому, советское «плановое хозяйство» охватывает также и область «человеководства».

Указывая затем на то, что новые законопроекты были отданы на обсуждение массам, автор утверждает, что это является только демагогическим приемом, подобным ежегодному выпуску «внутренних займов»: исключительно, как объясняет советское правительство, «вследствие настойчивых требований населения, желающего поместить свои последние деньги в социалистическое строительство». Затем подчеркивает, что во время обсуждения новых законопроектов обнаружилось много фактов, свидетельствующих о страшной распущенности нравов в СССР. Автор пишет:

«Вот эпилог «сексуальной революции», предпринятой в 1917 г. теперешним полпредом СССР в Стокгольме «товарищем Александрой Коллонтай», активной проповедницей «свободной любви», которую она не менее активно доказывала собственным примером».

Далее автор приводит выдержки из советской «Малой энциклопедии», которая порицает запрещение абортов в буржуазных странах следующими словами:

«Это каторжное законодательство было принято, главным образом, под влиянием Церкви и было продиктовано требованиями ложной официальной нравственности под лозунгом борьбы с «безнравственностью».

Та же «Малая энциклопедия» возмущается дороговизной разводов за рубежами СССР и хвастается, что «советское законодательство ввело полную свободу разводов, упрощая одновременно бракоразводную процедуру».

Основываясь на всем вышесказанном, автор спрашивает: «Какая же цель вышеупомянутого закона? Можно смело утверждать, что все советские реформы нужно прежде всего рассматривать с чисто полицейской точки зрения. Вся советская система управления заключается в том, чтобы у граждан не было времени задумываться над окружающей их мрачной, несмотря на лозунг о «счастливой жизни», действительностью. До сих пор это достигалось необходимостью подолгу стоять в разных «хвостах», что отнимало по несколько часов в день. Теперь «хвосты» находятся в стадии ликвидации. Поэтому нужно (с полицейской точки зрения) обременить граждан заботами о многодетной семье и тем самым оградить их от «опасных мыслей», которые легко могут появиться у «серого человека» при размышлении в часы досуга о «достижениях пятилеток».

Кроме того, закон преследует еще одну цель, а именно прикрепление рабочих к фабрикам. Человек, обремененный семьей, будет, конечно, более сговорчив и будет более дорожить постоянной службой. В этом отношении советское государство, как работодатель, ничем не отличается от «буржуя».

В области «политического свободомыслия» в СССР практикуется привлекать к ответственности членов семьи за «контрреволюционные преступления» ее кормильцев.

Поэтому выгодно, чтобы каждый гражданин имел как можно больше «заложников», которые служили бы гарантией его «верности» социалистической Родине.

Закон о разводе, позволяющий (так же, как и в буржуазном мире) разводиться исключительно людям богатым, должен, по мнению законодателя, повлиять на увеличение продуктивности труда.

Милитарная точка зрения, наряду с полицейской, сыграла при издании обсуждаемого закона решающую роль.

Дисциплинарное распределение труда не требует немедленного увеличения числа рабочих рук. Но милитарная точка зрения требует большей численности населения на территории СССР, могущей вселить вместо нынешних ста семидесяти шести миллионов триста миллионов.

Подобная «диспропорция» при советских условиях прироста населения может быть использована соседями. Поэтому советский закон без преувеличения можно определить как «мобилизацию» матерей на случай будущей войны».

Это, безусловно, один из фронтов так называемой «советской борьбы за мир».

Это СССР. Но вот что творилось в демократической Германии, в той Германии, в которой, как мы видели на основе данных германской официальной статистики в главах нашего труда, посвященных догитлеровской Германии, тоже правили иудеи. Слово журналу неустрашимого Юлиуса Штрайхера:

«Евреи ставят специфические фильмы. Они пишут театральные пьесы с определенным душком. Они творят музыкальные произведения с определенным пошибом, делая упор на разного рода возбуждающие «джазовые» мелодии, и придают формы «джаза» даже таким творениям, как немецкий гимн, как рождественская кантата «ШИЛЛЕ НАХТ ХЕЙНГЕ НАХТ» (а также русский гимн. – К.Р.).

Особенно с начала ноябрьской революции 1918 года Германия была наводнена противоестественной и грязной литературой до порнографии включительно, которая систематически отравляла молодежь. А одновременно ее столь же усердно развращали грязные направления еврейской драматургии: Вейль Толлер, Цукмейер, Унру, Вольф и, особенно, Кренег. Этот последний дошел до того, что в своей имевшей бешеный успех по всей Германии драме «Джонни играет» прибег к такому эффекту, что негр на открытой сцене насилует белую женщину, а в апофеозе демонстрирует, как черная раса покоряет белую.

Еврейские режиссеры выпускали на свет Божий вредоносные фильмы, восхвалявшие свободную любовь, аборты, совращение малолетних, уголовные преступления и т.д.

У едва только созревших молодых евреев считается похвальным изнасиловать или испортить возможно больше арийских девушек, в то самое время как, наоборот, еврейские девушки берутся под опеку.

Еврейские купцы и промышленники систематически растлевают своих секретарш и работниц, обесчещивают своих нееврейских продавщиц, иудейские врачи насилуют своих нееврейских пациенток и так далее в том же роде.

Все это подтверждают сотни и тысячи скандальных процессов, которыми обогатилась в частности и Германия.

Директор Высшего Коммерческого Училища в Магдебурге еврей Альберт Гирланд, лишивший невинности или развративший сотни своих нееврейских учениц, был на десять лет водворен в тюрьму.

Евреям удалось провозгласить «наукой» так называемые «половые исследования» иудея Магнуса Гиршфельда, «открытия» которого выразились только в том, что он оправдывал в половой области все, вплоть до противоестественного, что он выступал в пользу абортов, что он отстаивал безнаказанность сношений между человеком и животным».

Еврей Магнус Гиршфельд, на которого ссылается «Штюрмер», однако, не одинок в подобных обоснованиях. Не кто иной, как сам французский премьер Лейба Блюм, виновен в еще большей порнографии. Будучи главой французского правительства, Блюм неожиданно восстал против девственности и в книге «Супружество» выдвинул требование, чтобы девушка с пятнадцатилетнего возраста начинала половую жизнь, якобы для того, чтоб путем опыта выработать взгляды на семейную жизнь. Лучшими учителями «науки любви» Блюм рекомендует пожилых мужчин и утверждает, что мужья будут меньше ревновать своих жен, если будут знать, что до замужества их жены имели любовников на основании закона и новых добрых нравов, которыми он хочет заменить нашу историческую мораль.

Блюм санкционирует далее кровосмешение, рекомендуя, в случае отсутствия хорошего постороннего партнера для прохождения практического курса любви, обратить внимание на... родного брата или на... отца! Книга Блюма запрещена во всех странах, кроме Франции. Она, несомненно, во многом способствовала углублению развращения французского общества и разложению французской нации.