135. Иудейская война против фашизма

Когда все способы для обуздания вырвавшейся энергии исчерпаны, Иуда решается на крайнее средство – вызывает Мировую войну.

Он сознает риск, но идет на него, видя в войне последний способ утопить фашизм в крови и вызвать к нему всеобщую ненависть.

Испытанные лицемеры – «пацифисты» и «миротворцы» – снова (в который раз?) выступают в качестве поджигателей войны. И в тоже время перелагают ответственность на «агрессию фашизма»!

«Фашизм – это война!» – в один голос вопят евреи, масоны, демократии и Коминтерн; «фашизм – это порабощение!»

В тоже время они заботятся, чтобы война приняла универсальные размеры, чтобы в каждой стране были люди и семьи, пострадавшие от войны, чтобы миллионы людей ассоциировали бы свои страдания с понятием «фашизм», сделав светлую и созидательную идею синонимом разрушения и смерти.

Застрельщиком величайшей в истории человечества провокации выступает обманутая Польша, шовинизм народа которой к 1939 году был разожжен до предела.

Патриоты мечтали о Польше от моря до моря за счет всех своих соседей – Германии, Чехии, Румынии, СССР, не замечая, что наличными польскими землями управляют вовсе не поляки, а масоны и евреи.

Старинный немецкий город Данциг с населением, мечтающим о воссоединении с матерью-Германией, оказался яблоком раздора, вокруг которого завязалась мировая буря.

Подумайте сами над нелепостью «польского коридора», разрезавшего живое тело Германии на две отдельные части!

Великая держава, по которой проходит огромная полоса чужих владений, отделяющая от столицы и остальной Германии Восточную Пруссию!

Как могло мириться немецкое национальное сознание с подобного рода вопиющей нелепостью?

Но польская интеллигенция и армия, настроенные иудеями и англичанами, не замечали этой нелепости.

Европа неудержимо катилась к войне... подталкиваемая иудеями.

Арийские попытки остановить надвигающуюся угрозу срывались не кем иным, как Иудой.

Вспомните, в 1938 году было мюнхенское совещание государственных вождей. Оно удалось только потому, что правители решили непосредственно говорить друг с другом, минуя своих министров, минуя дипломатов.

Это была попытка наций договориться без еврейских и масонских посредников.

Вот что ей предшествовало, по рассказу эмигрантского журнала из Парижа:

«...Уже минул «полновесный» месяц, но еще не развеялась жуть этого панического дня. Весь Париж охвачен был страшным смятением. Все, за исключением тех, кто был мобилизован, и нас, грешных, – русских эмигрантов. Нам ли удивляться? Нам терять было нечего – все потеряли. Да и позади...

А вот на мобилизованных французов мы дивились. «Смертники» не сегодня – завтра, а какое спокойствие, выдержка какая.

У несмертников страхи вовсю разгулялись... Богатая буржуазия исступленно штурмовала банки, опустошая свои сейфы и выкачивая свою «наличность». Вереницы автомобилей, нагруженных людьми и чемоданами, непрерывным потоком устремлялись в провинцию, подальше от «бомбочек»... Вымерли особняки, вымерли богатые квартиры... Вымер и зловеще затаился Париж...

К вечеру, когда на «город-светоч» надвинулся мрак, погасли фонари, погасли огни в окнах, даже нам, русским, стало не по себе... Но не от страха, а от «настроения»... Вспомнилось то, что хотелось бы забыть навсегда... Подавленность коммунистическим рабством вспомнилась...

И в этот вечер, полный обреченности, казалось бы, вечер, невыносимо гнетущий, вечер потушенных огней, когда тысячи буржуазных автомобилей, как зачумленные, покидали Париж, увозя «подальше» трусов и шкурников с бриллиантами и золотом, – состоялась конспиративная встреча Бонне (видный французский политический деятель, с 1925 г. неоднократно занимал министерские посты, участник Мюнхенского соглашения. – Ред.) с бывшим министром Фроcсаром.

Резкого рисунка, с крупными чертами лицо Бонне было бледно. Внешне же он хранил спокойствие. Фроссар был тоже бледен, но взволнован...

– Понимаете... он и вам сказал... но Понсе (французский посол в Германии. – Ред.)... Единственный в мире человек может повлиять на Гитлера... Единственный... Муссолини. Звоните же ему... Немедленно.

С улыбкой горечи Бонне отрицательно покачал головой.

– Это было бы напрасным, бесполезным унижением!.. На унижение полезное я стократ готов пойти ради спасения Франции... Вам ли не знать, как Народный фронт испортил отношения с Италией...

– Тогда...Тогда, – в отчаянии хватается за голову Фроссар, – звоните Чемберлену... пусть он тотчас же переговорит с Муссолини... Пусть вырвет у него согласие... Вы говорите по-английски... как хорошо! Не нужен переводчик... Тайна должна быть тайной пока... и вот что, дорогой друг. Вот... Параллельно я свяжусь с Понсе... Пусть будет начеку... А затем... затем звонок в канцлерский дворец... Гитлер его примет сейчас же... Последняя атака, и если в это же самое время... нет, нет, думать боюсь... таким было бы это счастьем.

Прошло то время, легендой стало, когда Венский конгресс налаживался неделями и неделями съезжались тогда в Вену императоры, короли и премьер-министры...

Прошло время даже Берлинского конгресса, когда уходили целые дни, чтобы канцлеры могли обменяться депешами. Теперь и телеграф стал легендой...

Какой-нибудь получас обогатился вот чем: идея французского министра привела в восхищение Чемберлена.

– Да, только он, Муссолини, может отговорить Гитлера от вторжения в пределы Чехии. Согласится ли дуче... Он, Чемберлен, не сомневается! Дуче в последнее время оставался как-то в тени... Он должен ухватиться за такую прекрасную миротворческую роль... Должен. Через несколько минут Бонне будет осведомлен в точности.

Действительно, через несколько минут он услышал голос великобританского премьера:

– Согласен, телеграфирует Гитлеру... План... План... Съехаться, нет слететься в Мюнхен – Даладье, Муссолини и я... Мир всего мира будет спасен...

«Параллельно» же с этим Фроссар вызвал Понсе, сказал ему то, что хотел сказать... Едва повесил трубку, Понсе тотчас связался с рейхсканцлером, «напросился» к нему и был приглашен явиться немедленно.

И, дабы выиграть время, в тишине и полумраке глубокого канцлерского кабинета, Понсе убеждает своего собеседника в том, в чем убеждал его и вчера, и позавчера, и несколькими днями раньше, и так же, слово в слово, может предвосхитить, что ему ответит Гитлер.

Но только бы высидеть в этом кабинете столько, сколько надо. А там, там... реальный человек и политик Франсуа Понсе «на этот раз верил в чудо»... Страстно, мучительно, всем существом своим верил...

И началась сказка про «белого бычка»:

– Итак, господин канцлер, Ваше решение окончательно и бесповоротно?

– Да, господин посол... Еще несколько часов, и тридцать моих дивизий начнут концентрическое наступление к центру Чехословакии, поддерживаемые первой полутысячею аэропланов...

– Это ужасно, ужасно, господин канцлер! Это гибель Европы.

– Это только торжество справедливости, господин посол. Ведь они издеваются над нами. Но если бы только над нами... Мы – враг... Вы же – Франция и Англия – друзья... Три месяца назад вы настаивали: отдайте Германии немецкие земли. И что же? Три месяца проволочек, оттяжек, затяжек, уклончивых ответов. Коварная политика в конце концов фатальна для них же самих. Мое долготерпение дошло до предела... Они были бы куда сговорчивей, не обадривай их несбыточной помощью Советский Союз и... и... некоторые министры вашей страны, господин посол.

– Господин канцлер, мне, представителю Франции, не надлежит слушать и поощрять подобные обвинения...

– Ну хорошо, возьмем бывшего министра... Пьер Котт... Ваши же газеты называют его агентом и пособником Гитлера за то, что он развалил и обескровил вашу прекрасную авиацию...

– Господин канцлер...

– Разрешите мне кончить, господин посол... Он, он виноват в том, что в боевой готовности находятся тридцать дивизий, готовых вступить в пределы Чехии, и пятьсот аэропланов, готовых сняться в тот момент, когда я это прикажу. Ваш экс-министр потребовал не только общей мобилизации, не только отчаянного сопротивления, но и воздушной бомбардировки наших военных баз и промышленных центров...

– Господин канцлер, я не мoгу этого допустить...

– Господин посол, вы не можете не узнать голос Котта – глухой, тягуче-низкий... Я вам сейчас поставлю диск... Я уже демонстрировал его послам – английскому и итальянскому... К сожалению, это не вальс Штрауса и не ноктюрн Шопена, а сатанинское что-то... Нет, я должен вам поставить...

Резкий телефонный звонок оборвал Гитлера на полуфразе... Понсе вздрогнул, как может быть никогда не вздрагивал за всю свою жизнь... На несколько секунд охватило его небытие... Очнувшись, услышал:

– Я экцеленц. Я...

Опять молчание, для Понсе невыносимо напряженное.

– Ах зо бис морген... Ауф видерзеен, экцеленц...

Стремительно повернувшись к Понсе, фюрер, все еще сияя, еще не успев «сделать» другое лицо, весело молвил:

– Могу вас обрадовать, господин посол... Завтра мы в Мюнхене встретимся с Муссолини, Чемберленом и Даладье...

Таков диск исторической беседы Гитлера-Понсе в историческую ночь 27 сентября. Последствия этой беседы с ее финалом – телефонным звонком из Рима – всему миру известны...»

Германия шла на соглашения и готова была ограничиться минимумом справедливости... Арийские политики на это шли... но не согласования спорных вопросов хотели иудеи.

Мюнхен... Осень 1938 года.... Зима...

Наступило затишье... Увы, оно оказалось затишьем перед грозой. Ибо иудеи, как оказывается, приняли свои меры против Мюнхена:

«В октябре 1938 года положение еврейства было наихудшим, с коллективной точки зрения, – заявил Нахум Гольдман, особоуполномоченный «Еврейского Агенства», Американскому Еврейскому Конгрессу в 1940 году. – После договора в Мюнхене существовала опасность, что демократии заключат окончательный мир с Германией... Если бы это случилось, если бы Франция и Великобритания сдались и пришли бы к соглашению с фашизмом, евреи в Европе были бы потеряны, по крайней мере на срок существования одного поколения. Их борьба осталась бы вне общих проблем жизни в Европе. Они остались бы единственными врагами и оппонентами фашизма без каких-либо шансов побороть могущественного врага».

Эти слова напечатаны в харбинской «Еврейской Жизни» № 13 за 1940 год, как и дальнейшие, в которых американский еврей прямо признался в провале евреями и связанными с ними кругами последней попытки умиротворения Европы:

«Все силы в Европе, стоящие за минимум морали, поднялись против фашизма. Борьба, которую мы вели против него в течение многих лет, теперь больше не есть изолированная борьба. Мы теперь боремся вместе с другими силами, как это всегда было в наилучшие моменты нашей истории».

В первый раз за много лет европейское еврейство стоит не только перед ужасным настоящим, но и перед прекрасным будущим!» – восклицает доктор Гольдман под воодушевленные аплодисменты американского еврейства и еврейской прессы всего мира.

Когда в 1939 году Англия «заступилась» за Польшу и выступила против Германии, «Еврейские Агентство» в Лондоне, представителем которого в САСШ состоит доктор Гольдман, декларировало:

«Правительство Его Величества объявило гитлеровской Германии войну. Война эта есть также наша война. Армии и народу Великобритании мы окажем все находящиеся в нашем распоряжении виды помощи».

«Ничто не остановит нас!» – восклицает из Харбина особоуполномоченный «Еврейского Агентства» на Восточную Азию доктор А. И. Кауфман на страницах местной «Еврейской Жизни», впервые подписываясь этим своим полным титулом под передовицей.

Иудеи в последний раз снимают маски: англо-германская война – это еврейская война против фашизма.

Посмотрите: на стороне Англии и еврейства выступают последовательно как раз те страны, в которых наиболее сильна еврейская власть: Польша, Франция, Голландия, Греция, Югославия, САСШ, СССР! В Лондон же – в столицу «Еврейского Агентства», под крылышко короля-масона стекаются состоящие из масонов или иудопокорных шабесгоев, густо прослоенные евреями и еврейскими агентурами «беженские» правительства – Чехословакии, Польши, Норвегии, Голландии, Франции, Греции, Югославии, все эти картонные короли и королевы, юные принцы, продажные премьеры, беспринципные министры. Последние маски падают, мир расколот надвое, промежуточного лагеря нет. Есть иудаизм и его союзники – и фашизм и его соратники.