212 Психологическая помощь: теория и практика

Встреча третья

Когда в открытой двери возникло знакомое лицо и Татьяна Николаевна,

смущенно улыбаясь, кивнула, здороваясь, я обратил внимание на измене+

ния в ее прическе и одежде. Волосы вместо прежней гладкой прически

были взбиты, отчего лицо приобрело более независимый и утонченный

вид, на ногах красовались новые сапожки, а возле воротничка тускло по+

блескивала серебряная брошь.

— У вас, случайно, не день рождения? — спросил я, пораженный пере+

менами.

— Нет, просто весна! Весна! — улыбнувшись, ответила Татьяна Николаевна.

— Весна! А это, — она показала на брошку, — мой Саша привез. Из Мага+

дана. Там еще можно украшения купить.

Опять легкая полуулыбка тронула ее губы. Она о чем+то вспомнила, но, ви+

димо, отогнала приятное воспоминание, потому что нахмурилась и сказала:

— Я все эти дни почти совершенно не вспоминала нашу последнюю встре+

чу. Вылетела из головы — и все. А вчера ночью вдруг проснулась — и все

у меня перед глазами. Что я говорю, что вы говорите. Снова — что я гово+

рю. Снова — что вы. И мне стало как+то страшно. Муж мой, он у меня хо+

роший, видно, почувствовал что+то, спрашивает: “Ты себя как чувствуешь?

Тебе плохо?” — Психолог мой! Я говорю: “Да нет, что+то приснилось”, а са+

мой страшно... И сейчас сюда шла, а мне страшно было. Такое чувство,

что... Не знаю... Переживаю я очень... Ведь, понимаете, в тот раз я сказала,

что эту женщину я ненавижу. Но ведь это ужасно! Ведь ненависть к друго+

му — это же... Я знаю, что вы скажете: “Это оценка!” Да, “ужасно”, — это

оценка, но ведь нельзя жить, не оценивая. Вот и Маяковский писал: “Что

такое хорошо и что такое плохо”. Да! А! Вот! Вот, что я сейчас поняла!

Осенило меня! Знаете, чего я боюсь? Я боюсь, что я уже после этих встреч

не такая буду. Я чувствую, я могу измениться, вы понимаете? Я всегда зна+

ла, что эта Ольга, завуч наш — дура, это все знают, разве я только? Просто

и ясно. Как говорится, “дурак — он и в Африке дурак”, а теперь... А теперь

я на мужа своего смотрю и вижу: он сложный человек. Как вам это объяс+

нить? Сложный, понимаете? Я это чувствую! А сегодня на Ольгу глянула —

вижу: она же изо всех сил хочет свой авторитет отстоять! И знаете, мне

так жалко ее стало! Ведь ей уже скоро пятьдесят! Учителя у нас молодые в

основном. Ее не очень+то любят. Она из таких, знаете, идеологически вы+

держанных, макаренковский “мажор”. Я, собственно, вот что поняла: их

ведь тогда учили подавлять в себе все личное, все человеческое. Ведь это

же считалось слабостью, буржуазными предрассудками... А ведь человек

без чувств жить не может. Он же уродуется... Ведь нельзя же детей прямо

Проблемы личностной и профессиональной подготовки психолога+практика 213

с первого класса превращать в каких+то солдат! Знаете, мне кажется,

сколько во мне души есть, я бы ее всю детям отдала, только чтобы они ста+

ли настоящими! Чтобы были богатыми! Чтоб не плоскими были, без этого

искусственного “мажора”, без этой заброшенности всеобщей... Вот, гово+

рят, школа, школа... да что, у нас школа — из другого теста сделана? Бед+

ность — вот что страшно. Бедность чувств, бедность мысли... Я вот радиа+

тор не могла никак купить. Ну нет в магазине, и все. Муж говорит: “Давай

я тебе его достану”. Знаю я, как. Даст на лапу — и достанет. Понимаете, я

не хотела так. А он говорит: “А ты не считай, что это взятка. Считай, что

реальная цена для простых людей — такая, за какую этот радиатор ты мо+

жешь купить, а не за какую продают”. Он ведь прав. Потому что показуха

везде. Начиная от искусственной улыбки и фальшивого мажора до цен

фальшивых... Да ради чего фиглярничать? Видимость эту создавать. Обма+

нывать самих себя? Зачем? Вы тогда говорили про психологическую защи+

ту. Да ведь у нас все общество защищается так. И знаете от чего? Да от

стыда! Стыдно всем нам! Стыдно, что мы так живем, вот и защищаемся... Ко

мне сегодня приходит Леночка Карчина и спрашивает: “Татьяна Николаев+

на, а вы меня любите?” Я говорю: “Люблю, Леночка, люблю!”. Она на меня

смотрит, а я чувствую — у меня слезы к глазам подступают. Она говорит:

“А Володя Колесов, — есть у меня такой шалопай, — все мои карандаши

переломал”. Я ей: “А знаешь что, ты подойди к нему и попроси его так: Во+

лодя, помоги мне, пожалуйста, у меня не получается карандаши починить”.

Она: “А если он не захочет? “А я говорю: “А ты попроси его ласково, суме+

ешь?” Понимаете? Надо учиться нам общаться друг с другом, видеть и по+

нимать другого. Я вот за дочку свою боюсь. Не знаю, что ждет ее, понимае+

те? Смешно: ей только три годика, а я думаю, какой ей муж попадется. Ка+

кая семья у нее будет? Господи, жизнь+то короткая! Вот весна... Я на кани+

кулах родительское собрание проводила, перед нашей второй встречей,

как раз пришла завуч, так знаете, что мне один папа сказал? “Я, — гово+

рит,— Татьяна Николаевна, вас особо попрошу: вы мне больше на мою На+

ташку не жалуйтесь. Вам деньги платят, вот и занимайтесь! — Помните, я

вам тогда выдала о деньгах? А кстати, ведь у вас консультации платные.

Сколько я вам должна?

— Да, консультации платные. Но не в этом дело. И я бы не хотел, чтобы

ваш монолог прервался. Я чувствую: то новое, что родилось в вас, не толь+

ко страшит вас, как вы вначале сказали, но и радует, и заботит...

— Да, да, верно! Хотя это оценка, но именно это слово! Не страшит, имен+

но заботит. Забота... Да, мне кажется, что после наших встреч у меня по+

явилась какая+то новая забота... Но знаете, Антон Владимирович, это не из

тех, тягостных мытарств, а именно — Забота. Мне кажется: во мне какой+

то смысл появился... Нет в душе пустоты... И, знаете, спасибо вам! А еще,

хотите, скажу что?