10.2.4. Член «ордена меченосцев»

В заключение хотелось бы остановиться еще на одном вопросе, обойти который при характеристике воззрений А. Рыкова просто невозможно. Это вопрос об отношении А. Рыкова к демократическим процессам в обществе, и особенно в партии. Надо сказать, что этот аспект анализа весьма поучителен. Представляется, что не следует изображать А. Рыкова поборником демократии, ссылаясь на известный, часто сегодня цитируемый фрагмент из его доклада на XIV съезде партии. Да, сказанные им слова действительно звучали независимо: «Никогда и ни перед кем, ни перед Сталиным, ни перед Каменевым, ни перед кем-либо другим партия на коленях не стояла и не станет»⁷⁰. К сожалению, суровая сталинская действительность, как известно, не подтвердила гордого рыковского заверения. Но дело сейчас даже не в этом. Можно ли говорить о том, что А. Рыкову был чужд какой бы то ни было авторитаризм? При всем уважении к этой незаурядной личности, мы не можем дать утвердительного ответа, и вот почему. Вспомним, А. Рыков, в отличие, скажем, от Н. Осинского, вплоть до 1921 г. опасался демок­ратических тенденций, проявлявшихся в настроениях людей на местах, в тру­довых коллективах. Да и в годы НЭПа его позиция в вопросах демократии иг может трактоваться однозначно. Разумеется, выступая за развертывание рыночных отношений, А. Рыков тем самым ратовал за демократию в облас­ти хозяйствования. Что же касается политической сферы, внутрипартийной жизни, то здесь он был далек от демократических процессов, гласности и того, что мы сегодня называем политическим плюрализмом.

В самом деле, в связи с чем А. Рыков отказывался «преклонять колени»? Да в связи с тем, что оппозиция требовала «гарантий для меньшинства», «свободы об­суждения», «открытых партийных дискуссий», т. е. не А. Рыков, а именно оппози­ция в лице Л. Каменева, Г. Зиновьева, Н. Крупской, Г. Сокольникова, Е. Преобра­женского и других крупнейших деятелей страны самоотверженно сражалась за демократические перемены. Доклад же А. Рыкова на XIV съезде партии как раз и был направлен против выдвигаемых оппозицией требований, до глубины души его возмущавших, ибо, оказывается, в современной обстановке открытое обсуждение вопросов не может удержаться в недрах партии, и такие требования «могут поро­дить лихорадку не только на настоящем съезде, но и угрожать крепости диктатуры пролетариата», угрожать единству, а потому они «являются унизительными для партии» и должны быть отвергнуты⁷¹. А отсюда уже и делался упомянутый высокий вывод о достоинстве партии.

Так что вряд ли будет справедливо, оценивая взгляды А. Рыкова, делать из него «борца за демократию». Нет, при всех своих неоспоримых достоинствах круп­ного хозяйственного организатора и ценных качествах государственного деяте­ля А. Рыков был членом «ордена меченосцев», взявшего власть в свои руки и озабоченного тем, как ее удержать и упрочить. Оттого-то так страстно звучали требования лидеров страны, в том числе и А. Рыкова, единства партии, ибо большинство может руководить партией только в отсутствие конкурирующих центров. Как видим, достаточно прямое, в манере А. Рыкова, даже вызывающее объяснение. Сегодня мы уже знаем, к чему привело торжество позиции «един­ства», чем обернулась для страны однопартийная система и монополизация и вла­сти да и самой истины.

Необходимо отметить, что со многими радетелями «единства» впоследствии про­изошла любопытная метаморфоза — они становились энергичными сторонниками демократических преобразований, как только... оказывались в оппозиции вслед­ствие того, что их взгляды отклонялись от «линии партии». Тот же Г. Зиновьев, которого «клеймил позором» А. Рыков на XIV съезде РКП(б) и 1925 г. за его воззвания к свободе и демократии, всего лишь годом раньше сам писал: «Можем ли мы допустить свободу фракции и групп? — Нет, это значит свобода образова­ния параллельных зародышевых правительств». И в Политическом докладе на XIII съезде партии в том же 1924 г. он столь же пылко чеканил: «...нам нужна монолитность, нам нужна еще более железная сплоченность, чем это было до сих пор». Так Г. Зиновьев боролся с Л. Троцким и его «командой». Что ж, добились «еще более железной сплоченности» но, правда,... без самого Г. Зиновьева, кото­рый вдруг стал чинить ей препятствия. Подобная трансформация произошла и с Л. Троцким, и с Л. Каменевым, и с Г. Сокольниковым, и со многими другими деяте­лями большевистской партии. Не обошла она и А. Рыкова, но не в 1925 г., а через пару дет, когда он сам оказался в «шкуре» оппозиционера, когда на него, Н. Буха­рина и М. Томского упала тень «кулацкого уклона», С этого момента А. Рыков и становится поборником демократических свобод, требуя гласного обсуждения всей партией различных крупных экономических и политических допросов, «как при Ильиче». Но на закате 1920-х годов апеллировать к «золотым временам» Ильича было по меньшей мере поздно, а точнее — уже безнадежно. Делать это нужно было значительно раньше. Может быть, тогда, когда на X съезде партии (1921 г.) принималась, причем с участием В. Ленина, известная резолюция о единстве в партии? Или когда на XIII съезде (1924 г.) уничтожали инакомыслие Л. Троцкого? А может быть, когда на XIV съезде (1925 г.) боролись с демократическими требованиями Г. Зиновьева и Л. Каменева? Но во второй половине 1920-х годов действительно было поздно. Началось триумфальное шествие партийной власти, ставшей ядром административно-командной системы, и маховик тоталитаризма уже набрал необходимые обороты.