12.1.3. Буржуазные уловки нэПа

Одной из таких «уловок*- явилось признание важности принципов личной заинте­ресованности и пропзнодстве и личной ответственности индивида за свою хозяп ственную судьбу, признание, радикально отступающее от эгалитарной идеи социа­лизма. Эти «буржуазные принципы*', принципы «хозяйственного неравенства» «должны сыграть роль того целительного возбудителя, того мышьяка, который при правильной дозировке может поднять тонус социалистической хозяйственной жизни, не убив самого социализма» '" .

Отказ от эгалитарной идеи и переход к дифференциальной оплате труда, по справедливому мнению П. Струве, детерминирован самой природой хозяйствова­ния, в соответствии с которой «начало расценки людей но их личной годности сечь необходимый двигатель всякой экономической деятельности, которого нельзя устранить, не подрывая в корне всей хозяйственной жизни»³³. Об этом же, как мы только что видели, писал и Б. Бруцкус.

Русский опыт показал бесперспективность попыток соединить эгалитарный, «уравнительный» мотив социализма с его организационно технической идеей, или, иначе, пафос социализма — с его техникой. Именно русский опыт воочию обнаружил, что организационно-техническая идея социализма «для своего эконо­мически успешною осуществления требует величайшего напряжения буржуаз­ных антиэгалнтарньтх мотивов»-⁴.

Однако эта «буржуазная уловка», внесенная коммунистической властью в хозяй­ственный строй, по мнению П. Струве, бесплодна, ибо дать буржуазным началам действенную для хозяйства силу нельзя, дозируя их как сильнодействующие яды. «Фармацевты и лекари коммунистического хозяйства хотят хлеб и молоко применять так, как, быть может, имеет смысл применять мышьяк или морфий. Пафос социализма или коммунизма в уравнительности, и буржуазные начала суть начала инородные, разлагающие для социалистического духа, для коммунистичес­кого замысла, и потому действие этих начал... встречает в социалистической психологии многообразные сопротивления, низводящие их полезную работу до минимума» ^ь.

Другой подобной «буржуазной уловкой» советской власти П. Струве называл «свободу торговли», подчеркивая, что на самом деле речь идет лишь о разреше­нии «изголодавшемуся потребителю покупать у непосредственного производи-\ е* ля», о вынужденной легализации примитивного товарно-денежного обмена ^л\ Но при этом большевистский режим продолжал поносить торговлю, мечтая о скорей­шей гибели рынка и реставрации прямого продуктообмена.

К этому же ряду «уловок» П. Струве относил и концессии иностранным пред­принимателям. «Обездолив, истребив и изгнав свою национальную буржуазию, коммунистическая власть призывает из-за границы буржуазных парягов... В этой системе концессий обнаруживается и крайняя слабость, и глубокий цинизм со­ветской власти. Это политика двойной измены: циничной измены национально­му началу и национальному достоинству и столь же циничной измены социали-

Идеи экономистов русского зарубежья 335

стическому идеалу. Системой концессий коммунистическая власть низводит Рос­сию и в национальном, и в социальном отношении на уровень экзотических колоний»-³⁷,

Надо сказать, что не только П. Струве, но и другие экономисты-эмигранты чут­ко уловили фальшь и непоследовательность НЭПа, справедливо полагая, что коммунистическими руками нельзя строить рыночное хозяйство. Так, Л. Пум­пянский прямо указывал, что вместо радикального пересмотра принципа нацио­нализации НЭП ограничивается пересмотром лишь методов управления госу­дарственной промышленностью. Подобно П. Струве, Л. пумпянский расценивал переход от доктринального принципа централизации управления, воплощенного в «главках» и «центрах», к принципу сочетания централизма с относительной хозяйственной самостоятельностью производственно-коммерческих единиц, но­сителями которого становились «тресты» и «синдикаты», как одну из многочис­ленных «уловок» советский власти, а точнее, «новой выдумкой российской эко­номической бюрократии» ^ Наши «тресты» так же похожи на промышленные организации, сложившиеся под этим наименованием на Западе и органически выросшие из ожесточенной конкуренции, как «карточные домики похожи на железобетонные сооружения» ^и. И дело не только и искусственности наших трестов, в крайней дезорганизации всей хозяйствен ной жизни страны, в дефор-мнрованности рынка и т. д. Дело еще и в том, что во главе трестов стоят назначенные правления, состоящие из коммунистов и «спецов», или, по выраже­нию В. Ленина, «приказчиков». Этот термин, но мнению Л. Пумпянского, удачно характеризовал положение членов правлений трестов. «Но могут ли приказчи­ки вести хозяйство промышленных предприятий, а особенно крупных промыш­ленных объединений?»¹⁰

Конечно, признавал Л. Пумпянский, НЭП с его хозрасчетом и децентрализацией частично раскрепостил промышленность, ослабил вожжи централизма, по не влил, да и не мог влить в экономику подлинно живую струю. Для этого должна быть создана «нормальная хозяйпненип-пснхологическая атмосфера», связанная с «ра­дикальным пересмотром принципа национализации»", с возрождением частной собственности и конкурентно-рыночных отношений.

Аналогичные выводы мы находим у другого представителя русского зарубежья профессора М. Бс'рнацкцго, крупнейшего специалиста п области финансов. Вос­становление института денежного обращения требовало, по его мнению, не фор­мального, а реального «свободного народного хозяйства», ибо только при этой хозяйственной форме деньги выполняют роль связующего социального элемен­та между индивидуальными экономическими единицами, без этого фермента пли при его разложении неминуемо следует распад всего хозяйства в целом. Если же при введении денежного аппарата пытаться сохранить централизованное хозяйство, то подобная попытка неминуемо потерпит фиаско, поскольку п таком хозяйстве присутствие денег не только не нужно, но даже вредно, здесь доста­точно «повесток на исполнение трудовых повинностей» и «ордеров» на полу­чение пайка ¹-. Отсюда, отмечал М, Бернацкий, следует, что эффективное функ­ционирование денежного аппарата, на который делает ставку НЭП, требует

,3.30

соблюдения нескольких условгпт, а частности,

индустрии и транспорта, отмены монополии внешней торговли, замены химер ПЛЯввв К4НШ№№$В@Щ№7ЯШ Шф&ЯеяЯЯЯЯ .^лбшьности, возрожД' частно-хозяйственной стихии'•*

С этой точки зрения судьба денежной реформы, червонца и самого НЭПа вну. ла М. Бернаикому серьезные опасения. Он понимал несовместимость трсбова] укрепления денежного аппарата с требованиями решительного сокращения ч; ного сектора хозяйства. «Само собой разумеется, ~ шкалой, комментируя '\ досгь" А. Рыкова, связанную с неуклонным падением доли частной торговли, что борьба с частником равносильна ударам по денежной системе» **. Либо, ; ключал ученый, частная стихия и полная хозяйственная свобода агентов рыт обеспечивающие «здоровье» червонца и денежного обращения, либо — «бол или менее быстрая порча денежной системы с перспективой катастрофы»^4:>.

Еще более интересно отношение к рассматриваемым вопросом Б. Бруцку< В своих эмигрантских работах ^1Й Б. Бруцкус, как и П, Струве, блестяще показ; что истинным генетических кодом хозяйственной системы социализма являеп централизованное плановое начало, неизбежно подминающее под себя и раз] тающее «вольный>> рынок, со свойственными ему конкуренцией, игрой спрос предложения, свободным ценообразованием, а потому у НЭПа не было и могло быть будущего.

Любопытна полемика Б. Бруцкуса с другим видным экономистом русского за бежья — Семеном Осиповичем Загорским. По мнению С, Загорского, не еле вало верить большевикам, будто НЭП есть лишь маневр, временная останови движении к коммунизму. На самом деле, это естественные силы социальной п роды берут верх над искусственным большевистским вмешательством и оттор ют чужеродный экономическому телу общества плановый, безрыночнып ме НН.5М. Россия, считал С. Загорский, неудержимо идет к капитализму, кото; одерживает в ней победу за победой. «В промежутке между двумя кризисами писал он, -- под прикрытием "планового хозяйства" происходит усиленп укрепление частно-капиталистических форм хозяйства» ". За последние пять . продолжал автор, вновь восстановлены все старые общественные классы, сое ляющие характерную черту и основу буржуазно-капиталистического строя Словом, капитализм в России, по С. Загорскому, совсем уже готов, — лог обманчивая оболочка советского социализма, н он, капитализм, вылетит из ку! ки, как бабочка.

И подобная точка зрения, допускающая развитие капиталистических рыноч отношений под :>гидой советской власти, говорил Б. Бруцкус, отнюдь не едини Вот и известный писатель-эмигрант В. Шульгин, недавно съездивший в Росс делился своими впечатлениями: оказывается, в России «все как у людей: з, деньги — там деньги, здесь магазины — там магазины, здесь банки — там ба здесь безработные — там безработные». Иными словами: «Все то же са только немножко хуже»^1Е).

Такая позиция чрезвычайно удивляла Б. Бруцкуса. Ее можно было понять е первые два с половиной года новой экономической политики, когда действш

336 Глава 12

соблюдения нескольких условий, в частности, принципиальной денационализации индустрии и транспорта, отмены монополии внешней торговли, замены химерных планов и отчаянного бюрократизма соображениями прибыльности, возрождения частно-хозяйственной стихии ".

С этой точки зрения судьба денежной реформы, червонца и самого НЭПа внуша­ла М. Бернацкому серьезные опасения. Он понимал несовместимость требований укрепления денежного аппарата с требованиями решительного сокращения част­ного сектора хозяйства. «Само собой разумеется, — писал он, комментируя "ра­дость" А. Рыкова, связанную с неуклонным падением доли частной торговли, -что борьба с частником равносильна ударам по денежной системе» ^. Либо, за­ключал ученый, частная стихия и полная хозяйственная свобода агентов рынка, обеспечивающие «здоровье» червонца и денежного обращения, либо — «более или менее быстрая порча денежной системы с перспективой катастрофы» ^4:\

Еще более интересно отношение к рассматриваемым вопросом Б. Бруцкуса. В своих эмигрантских работах ^ю Б. Бруцкус, как и П. Струве, блестяще показал, что истинным генетических кодом хозяйственной системы социализма является централизованное плановое начало, неизбежно подминающее под себя и разру­шающее «нольный» рынок, со свойственными ему конкуренцией, игрой спроса и предложения, свободным ценообразованием, а потому у НЭПа не было н не могло быть будущего.

Любопытна полемика Б. Бруцкуса с другим видным экономистом русского зару­бежья — Семеном Осшювичем Загорским. По мнению С. Загорского, не следо­вало верить большевикам, будто НЭП есть лишь маневр, временная остановка в движении к коммунизму. На самом деле, это естественные силы социальной при­роды берут верх над искусственным большевистским вмешательством и отторга­ют чужеродный экономическому телу общества плановый, безцэыночный меха­низм. Россия, считал С. Загорский, неудержимо идет к капитализму, который одерживает в ней победу за победой. «В промежутке между двумя кризисами, -писал он, — под прикрытием "планового хозяйства" происходит усиление и укрепление частно-капиталистических форм хозяйства» ¹⁷. За последние пять лет, продолжал автор, вновь восстановлены все старые общественные классы, состав­ляющие характерную черту и основу буржуазно-капиталистического строя» ^1М. Словом, капитализм в России, по С. Загорскому, совсем уже готов, — лопнет обманчивая обо.чочка советского социализма, н он, капитализм, вылетит ил кукол­ки, как бабочка.

И подобная точка зрения, допускающая развитие капиталистических рыночных отношений под эгидой советской нласти, говорил Б. Бруцкус, отнюдь не единична. Вот и известный писатель-эмигрант В. Шульгин, недавно съездивший п Россию, делился своими впечатлениями: оказывается, в России «все как у людей: здесь деньги — там деньги, здесь магазины — там магазины, здесь банки — там банки, здесь безработные — там безработные». Иными словами: «Все то же самое, только немножко хуже» *'.

Такая позиция чрезвычайно удивляла Б. Бруцкуса. Ее можно было понять еще в первые два с половиной года новой экономической политики, когда депспштель-

Идеи экономистов русского зарубежья 337

но казалось реальным возрождение капитализма, ростки которого пробились благодаря допущенной с известных пределах частно-хозяйственной стихии. Но суждения о движении России к капитализму, высказываемые в 1927 г., выглядят достаточно инфантильными, ибо «к 1927 г. цветы капитализма уже давно облете­ли, и его огни уже давно догорели», а следовательно, говорить «о победе капита­лизма можно... только игнорируя тот большой путь, который прошло русское народное хозяйство за трехлетие с 1924 года по 1926 год»-'".

На основе огромного фактического материала Б. Бруцкус блестяще доказал, что НЭП действительно активизировал товарно-денежные отношения, но ни и городе, ни в деревне капитализм не только не получил развития, но и не мог его получить, поскольку он «совсем не есть бурьян, который растет в каждом грязном углу. Это очень сложная и нежная организация, и необходимой ее предпосылкой является правовое государство, и потому только в ее рамках мог развиться капитализм. Но последний не имеет почвы под диктатурой коммунистической партии, как он не имел почвы под режимом турецких султанов {.курсив наги. -- Авт.)»¹¹. Конечно, сравнение большевистского режима с султанатом малоприятно, пожалуй, даже обидно, но исключительно метко! Сохранив незыблемой «диктатуру пролета­риата», В. Ленин предрешил ответ на им же сформулированный знаменитый воп­рос «Кто кого?»

Таким образом, хотя НЭП и разбудил рынок, последний не привел к развитию капитализма в России и не отвратил большевиков от главной идеи «научного» социализма — планово-централизованного хозяйства. Так, в письме Г. Кржижа­новскому, опасавшемуся за судьбу планомерной организации общественного про­изводства, В. Ленин специально подчеркивал: «...новая экономическая не меняет единого государственного плана и не выходит из его рамок, а меняет подход к его осуществлению» Я Вождь революции оказался прав - НЭП не дезавуиро­вал идею единого плана. Зато воплощенная в жизнь плановая идея уничтожила НЭП, что ярко и убедительно показал Б. Бруцкус.