пятидесяти лет. А наряду с этим мы узнаем о некоторых более общих вещах, которые важно иметь в виду тем, к кому сегодня , обращен лик жизни.

3. Частные мнения людей, противоречащие вере их времени, не подлинны

Неточно было бы описывать состояние духа тех, кто основал эту Ассамблею содействия научному прогрессу наряду с другими подобными ассамблеями в Европе, просто отметив, что эти люди индивидуально, лично верили в то, что следует способствовать прогрессу науки, ибо наука есть высшая ценность человеческой жизни, способная сообщить ей конечный смысл и оправдать ее. Нет, между подобным утверждением и истинным состоянием их духа есть незаметное различие и это-то незаметное различие вскоре окажется коренным. В самом деле, прежде чем эти люди индивидуально, лично поверили в науку, эта вера независимо от них уже присутствовала в общественном сознании Европы, включая и Испанию. Стало быть, их вера вовсе не была их частной верой, готовой противостоять общественному мнению. Почти за полтора века эта вера глубоко укоренилась в обще­ственном сознании. Ее разделяли не те или иные индивиды, а все европейское сообщество, к которому при некоторых отли­чиях и особенностях принадлежала и Испания.

Итак, вера в науку прежде всего была не просто личным мнением, а мнением коллективным, а коллективное, или обще­ственное, мнение, как и лежащие перед нами камни, есть неза­висимая, находящаяся вне нас реальность, с которой мы долж­ны считаться, хотим мы того или нет. Наше личное мнёнио может противоречить общественному, однако последнее не ста­новится от этого хоть сколько-нибудь менее реальным. Особой, определяющей чертой общественного мнения является его неза­висимость от того, разделяет его или не разделяет каждый че­ловек в отдельности. С точки зрения каждой индивидуальной жизни общественное верование представляется чем-то вроде фи­зического предмета. Словом, ощутимая реальность коллективного мнения состоит не в том, что я или ты его разделяем, напро­тив, это оно само независимо от нашей воли навязывает нам свою реальность, вынуждая с собой считаться. Это свойство общественной веры я называю ее силой.

О законе говорится, что он имеет Силу, когда его действие не зависит от моего признания, т. е. он действует, не сообра­зуясь с моим одобрением. Точно так же и коллективное убеж­дение, чтобы существовать, тяготеть надо мной и даже подав­лять меня, не нуждается в том, чтобы я, определенный индивид, его придерживался. Если сейчас мы с вами, стремясь к большей

198

ясности, условимся называть содержание коллективного убеж­дения «социальной догмой», мы будем готовы продолжать наши размышления.

Положение человека, чье личное мнение совпадает с соци­альной догмой, с действующей верой, несомненно, отличается от положения человека, не разделяющего общественное верова­ние. Тот, кто согласен с коллективной верой, взмывает на ее благосклонной волне. Его жизнь проходит не в борьбе, а в сколь­жении по поверхности. Он наслаждается жизнью, чувствует уве­ренность, ему нет нужды опасаться, постоянно быть настороже. В этой оптимальной ситуации общественное окружение мягко обхватывает человека, как колыбель — ребенка. Заметим, что действующие общественные верования выполняют роль послед­них инстанций, к которым недолго думая можно прибегнуть в случае любой угрозы, любого спора. Жизнь под защитой инстан­ций не знает забот и опасностей. Безопасность, securitas — это не что иное, как избавление от curas, от невзгод.

Надеюсь, теперь мы ответили на оба возможных возражения, выдвинутых мною от лица читателей. Когда я сказал, что поко­ление основателей этой Ассамблеи было последним из тех, кто иачиная приблизительно с 1750 г. жил верой в науку, я имел в виду не то, что более или менее многочисленные группы лю­дей лично придерживались этой веры, а то, что тогда эта вера носилась в воздухе, была общественной догмой, действующей инстанцией, живым историческим принципом. Неважно, что не­которые или многие из их современников не разделяли этой веры, ибо они неизбежно сталкивались с ней, вынуждены были принимать ее во внимание, как землю у нас под ногами или воздух, которым мы дышим.

Более того, имей я хоть малейшую возможность серьезно исследовать то, что я назвал действующей социальной догмой, я бы взял на себя смелость показать, что возможные частные расхождения с общественным верованием большей частью иллю­зорны, т. е. чаще всего частные мнения, противоречащие вере своего времени, неподлинны. Тот, кто убежден, что его мнеиие расходится с общепринятым, сам того не замечая, оказывается во власти действующего верования и на самом деле живет уже этим верованием, а не расхождением с ним.

Не имея возможности рассмотреть этот вопрос так, как он того заслуживает, приведу лишь один пример. После 1789 г. действующей социальной догмой в европейской политике был так называемый национальный суверенитет, сменивший прежнюю догму личного суверенитета, основанную на традиции и приви­легии; короче, либеральная демократия, или новый режим, про­тивостояла монархизму, или старому режиму. Итак, в 1815 г. во Франции происходит реставрация старого режима. Означает ли это, что действующая социальная догма изменилась, т. е. французское общество вернулось к живой вере в традиционный монархизм? Так кажется на первый взгляд. Однако истина за­

199