ляется однозначным. Наиболее показательным введением в этот огромный экстравагантный мир, каковым является философия, служит учение Парменида, этого безумца Разума, который с не­превзойденной убедительностью и драматизмом показал всю не­разумность Логики.

Хотя наше изложение наиболее важных моментов учения Парменида может оказаться более полным, чем все, что было до настоящего момента, тем не менее нам не следует терять из виду цель нашего обращения к этому учению. Мы не собираемся писать историю философии, а намерены лишь поразмышлять о ней, чтобы отыскать во всем ее многообразии внутреннее тож­дество этой дисциплины. Первым признаком этого тождества, который мы обнаружили при панорамном обзоре прошлого фило­софии, была двойственность мира, сопутствующая философской деятельности. Именно это привело нас к необходимости изучить изнутри первобытную философию, с тем, чтобы выяснить, поче­му она, не удовлетворяясь привычным миром, разделяет, или раздваивает, его. Как раз этот вопрос нам следует осветить, ин­терпретируя различные фрагменты учения Парменида. Если при этом нам удастся выяснить еще что-то, то это будет всего лишь неким Дополнением, подарком, а не результатом целенаправлен­ного исследования.

Однако, приступая с таким заранее определенным намерени­ем к рассмотрению фрагментов учепия Парменида, мы все-таки чувствуем определенные сомнения. Действительно ли философия первой разделила и удвоила мир или же это раздвоение она по­лучила в готовом виде от других дисциплин? На этот поистине неизбежный вопрос следует со всей определенностью ответить так: мы не знаем, жил ли Человек до философии в таком сдвоен­ном мире, однако преодолеть сейчас это незнание мы не в со­стоянии, поскольку для этого нам пришлось бы обратиться к временам, предшествовавшим истории философии, что означало бы выйти за пределы того аспекта, который в данный момент мы имеем перед собой и который не охватывает иного прошлого, нежели прошлое философии. Однажды⁴⁵* у нас уже возникало подозрение, что когда-нибудь нам придется расширить и углу- бить рассматриваемую нами панораму интеллектуальной деятель­ности человека, обратившись к более отдаленному прошлому, с тем чтобы шаг за шагом рассмотреть, чем был занят интеллект человека до того, как он занялся философией. Было бы, однако, совершенно неверно пытаться воспользоваться этим методом, прежде чем будут исчерпаны те возможности, которые предо­ставляет собственно прошлое философии. Ведь до настоящего момента мы еще не извлекли из него ничего по-настоящему цен­ного. Мы только лишь приступили к выявлению его возможно­стей. Поэтому, следуя правилу придерживаться того аспекта, который открыт нашему взгляду, давайте ограничимся рассмот-

45* См.: «Заметки о мышлении»22.

251

рением текстов древней философии и попытаемся извлечь из них первые сведения о «внутреннем тождестве» философии. Нас не интересует сейчас, что было до философии, был ли мир уже разделен до нее, поскольку, если даже это и так, произошло это по совсем иным причинам, нежели те, по которым филосо­фия делит, или удваивает, мир, рождаясь сама в этом процессе.

Сам текст Парменида раскроет нам, что представляют собой эти миры и почему философия их разделяет. Однако намерение строго придерживаться какого-либо текста на деле может озна­чать две совершенно разные вещи: с одной стороны, это может означать необходимость следовать текстуальному содержанию высказывания, с другой — следовать идее мыслителя, рассматри­вая ее как единое целое, т. е. не отыскивая ее истоки в каких-то коллективных идеях или идеях прежних авторов.

Мы проделаем второе, поскольку я считаю, что именно это и означает строго придерживаться текста, ибо первое, т. е. строгое ограничение себя только сказанным в тексте, привело бы к не­пониманию текста и непринятию заключенной в тексте идеи. Иное противоречило бы универсальному закону высказывания* согласно которому ни одно высказывание не выражает в полной мере того, на что оно претендовало, поскольку сказанное явля­ется всего лишь аббревиатурой, намеком на то, что намерева­лось быть сказанным⁴⁶*. Всякое высказывание недосказывает или подразумевает многое из того, что присутствует у мыслителя* что составляет часть его мысли, но не выражается, «поскольку считается общеизвестным», либо опускается самим мыслителем,, который считает все это совершенно очевидным.

Чтобы получить возможность понять Парменида, нам при­дется извлечь на свет и разобрать некоторые положения, которые сам он считал само собой разумеющимися, никогда о них специ­ально не задумывался и никогда их особо не выделял. Заметьте, что эти положения не являются в строгом смысле идеями, пред­шествовавшими Пармениду, поскольку предшествующее — это* строго говоря, то, что было и уже перестало быть. Действитель­но, эти положения были в силе до Парменида, остались в силе при нем и продолжали оставаться в силе после него до тех пор* пока не завершился и пе иссяк процесс философского мышления в Греции. Это то, что присутствовало не «до», не «после»* а «всегда» в интеллектуальной деятельности греков. Именно по­этому эти положения встречаются во всех эллинских учениях* сохраняя в них свою актуальность*

Имеются, однако, другие вещи, отнюдь не постоянные даже в этом относительном смысле, которые являются недавними за­воеваниями коллективной мысли, но которые тем не менее само­очевидны для определенного мыслителя и присутствуют в его высказываниях лишь в случайном виде. Это «непосредственные исторические связи». И чтобы понять какой-то текст, необходи­

46* См. Главу «Способность картин оживать». [в работе «Заметки о Ве­ласкесе и Гойе» (1950)].

252