чем «душа». Духовное — это не бестелесная субстанция, не какая- то реальность, а просто качество, каковым обладают одни вещи и не обладают другие. Это качество состоит в населенности смыс­лом, собственной ценностью. Греки назвали бы современную ду­ховность «нус», а не «псюхэ»—- душа. Итак, чувство справедли­вости, познание или мышление истины, творение художника и на­слаждение им осмысленны сами по себе, самоценны, даже если отвлечься от их полезности для живого существа, осуществляюще­го эти функции. Они суть духовная жизнь, или культура. Секре­ция, передвижение, пищеварение, напротив, представляют собой инфрадуховную, чисто биологическую жизнь, без всякого смысла и ценности за пределами организма. Для понятности мы будем называть жизненные феномены, пока они не выходят за пределы биологического, «спонтанной жизнью»⁶*.

Я думаю, даже самый педантичный сторонник культурного благочестия и «духовности» не найдет в вышеприведенном опре­делении культуры и тени их умаления. Я только постарался под­черкнуть ту их сторону, которую «культуралист» лицемерно за­черкивает и оставляет в забвении. Действительно, когда слышишь разговор о «культуре», о «духовной жизни», то кажется, будто речь идет о жизни какой-то иной, никак не связанной с бедной и презренной «спонтанной» жизнью. Словно мышление, религиоз­ный экстаз, моральный героизм могут существовать помимо скромной поджелудочной железы, кровообращения или нервной системы. Культуралист отплывает на прилагательном «духовная», обрубив канаты от существительного «жизнь» sensu siricto *, за­быв, что прилагательное есть лишь уточняющее определение существительного, и без одного нет другого. Таково фундаменталь­ное заблуждение рационализма во всех его формах. Этот raison, претендующий на то, что он не является одной из жизненных функций и не подчиняется той же органической регуляции, прос­то не существует; это неуклонная и чисто фиктивная абстракция.

Нет культуры без жизни, нет духовности без жизненности, в куда более земном смысле, terre a terre **, чем хотели бы при­дать этому слову. Духовное не больше и не меньше жизнь, чем недуховное.

5. Двойной императив

Дело в том, что у феномена человеческой жизни есть два лика — биологическое и духовное — и он подчинен двум разным действу­ющим на него силам, как бы двум противоположным полюсам притяжения. Интеллектуальная деятельность, с одной стороны, притягивается к центру биологической необходимости, а с дру-

⁶* Таким образом — и это замечание важно — виды духовной деятель­ности первоначально также выступают как спонтанная жизнь. Чистое по­нятие науки рождается как спонтанная эманация субъекта, подобно слезе.

* В строгом смысле (лат.).

** Приземленно, заурядно (фр.).

21

гой — она затребована, ею властно повелевает сверхжизненный ¡ принцип законов логики. Точно так же эстетическое предстает,* i с одной стороны, как субъективное наслаждение, а с другой — как

1. прекрасное. Красота картины не содержится в безразличном для ! нее факте нашего удовольствия; наоборот, картина кажется нам прекрасной, когда мы чувствуем, как на нас мягко нисходит настойчивое требование наслаждаться ею.

Существенной чертой нового мироощущения является именно- решимость никогда и нигде не предавать забвению то, что духов­ные функции, или культура, являются одновременно биологиче­скими функциями. Культура не может руководствоваться исклю­чительно своими объективными, или трансвитальными, законами* она в то же время подчиняется и законам жизни. Нами управляют два противоположных императива. Человек, живое существо, дол­жен быть благ — приказывает один из них, императив культуры. Благо должно быть человечным, жизненным, следовательно, со­вместимым с жизнью и необходимым ей — говорит другой, жиз­ненный императив. Обобщив их, мы приходим к такому двухсто­роннему предписанию: жизнь должна быть культурной, но и куль­тура обязана быть жизненной.

Речь идет, таким образом, о двух инстанциях, которые регули­руют и направляют друг друга. Любой перевес в сторону одной из них неизбежно приводит к вырождению. Бескультурная жизнь — это варварство; безжизненная культура — византинизм ^,5.

Существует схематичное, формалистическое мышление, не до­пускающее ни жизни, ни непосредственного интуитивного виде­ния — культурный утопизм. В него впадают всякий раз, когда определенные принципы — интеллектуальные, моральные, полити­ческие, эстетические или религиозные — принимают без предвари­тельной проверки — они считаются благими сами по себе — и тре­буют принятия и всех их последствий. Наше время серьезнейшим образом страдает этим болезнетворным подходом. Поколения — изобретатели позитивизма и рационализма ставили вопросы во всей их широте, как нечто жизненно важное, волнующее создате­лей этих систем. Они извлекали свои принципы культуры из энер­гичного внутреннего взаимодействия. Точно так же либеральные и демократические идеи родились в живом контакте с радикаль­ными общественными проблемами. Теперь почти никто так не де­лает. Характерным для нынешней фауны является натуралист, который клянется позитивизмом, но никогда не дает себе труда заново поставить проблемы, сформулированные позитивизмом. Это демократ, никогда не ставивший под вопрос истину демократиче­ской догмы. Отсюда смехотворные противоречия современной ев­ропейской культуры. В то самое время, как она претендует на звание единственно рациональной, единственной, основанной да разуме, она уже не переживает, не чувствует собственной рацио­нальности, но принимает ее мистически. Персонаж Пио Барохи ¹⁶_г верующий в демократию, как в Пречистую Деву дель Пилар ¹⁷*, является вместе со своим предшественником, аптекарем Омэ ¹⁸,

22

типичным представителем современности. Внешнее господство, обретенное на континенте силами ретроградов, проистекает не из наличия у них более высоких принципов, чем у их противников, а из того, что они по крайней мере свободны от этого противоре­чия и сопутствующего ему лицемерия. Традиционалист находится в согласии с самим собой. Он верит в мистическое по мистическим мотивам. Он готов принять сражение в любой момент, без внут­ренних колебаний и оговорок. Напротив, если в рационализм ве­руют, как в Пречистую Деву дель Пилар, то это означает, что вера в рационализм утрачена в своем основании. Старые рацио­налистические тезисы принимаются по инерции ума, по привычке, по суеверию — т. е. в духе традиционализма; лишившись творче­ского разума, они окостенели, сделались священными, византипи- ровались. Нынешние рационалисты более или менее смутно ощу­щают эту потерю чувства собственной правоты. И не столько в си лу нехватки этого чувства в споре с противником, сколько из-за утраты его внутри самих себя. Отстаиваемые ими доктрины сво­боды и демократии кажутся им самим недостаточными, не вме­щающимися с должной точностью в их мироощущение. Внутрен­ний дуализм лишает их необходимой в сражении гибкости, и они вступают в схватку уже наполовину разбитыми изнутри.

В подобных ситуациях, когда аномалия достигает предела, ста­новится очевидной необходимость дополнения объективных импе­ративов субъективными. Например, для поддержки научной или политической идеи нам недостаточно, чтобы она казалась истин­ной для геометрического разума. Необходимо, чтобы она кроме этого вызывала у нас полноту веры — без всяких оговорок. Когда веры нет, нашим долгом является взгляд со стороны и модифика­ция идеи — насколько таковая необходима для соответствия идеи нашему органическому существованию. Геометрически совершен­ная мораль, оставляющая нас, однако, холодными, не побуждаю­щая нас к действию, субъективно является имморальной. Этиче ский идеал, будь он даже самым правильным, нас не удовлетво­рит; он должен возбуждать наши порывы. Точно так же гибель­ная привычка признавать за произведениями искусства, например классическими, высшую красоту. Объективно они могут быть весь­ма ценными, но они не вызывают у нас наслаждения.

Наша деятельность, следовательно, требует, чтобы ею управля­ли два ряда императивов, каковые можно было бы обозначить следующим образом:

ИМПЕРАТИВЫ

КУЛЬТУРНЫЙ ЖИЗНЕННЫЙ

Мышление истина искренность

Воля доброта порыв

Чувство красота наслаждение

На протяжении времени, не слишком удачно названного «но­вым временем», начавшегося с Возрождения и длящегося доныне, с возрастающей исключительностью господствовала односторонне

23