Р. Бокэм |
Иисус глазами очевидцев Первые дни… |
тоже «глубокая память», побуждающая не только к воспоминаниям, но и к неустанным попыткам понять то, что не может быть понято. Ни в свидетельстве Эдит П., ни в свидетельстве Эли Визеля мы не имеем дела с «глубокой памятью» как таковой — в этом случае они не могли бы о ней рассказать Эти свидетели, каждый по–своему, много лет спустя после пережитого нашли различные способы передать, не искажая истины, то, чему стали свидетелями.
Свидетельство о холокосте и евангельское свидетельство
Свидетельства выживших в холокосте — это современный контекст, из которого мы легко можем понять, что аутентичное свидетельство очевидцев необходимо для верного понимания исторических событий, особенно событий исключительных. Разумеется, во всем остальном история Иисуса и холокост совершенно различны. Общее
этим событиям в своей автобиографии, он пишет: «Я редко плачу — но сейчас я в слезах. Я снова вижу пламя, детей — и снова говорю себе, что просто плакать здесь недостаточно… Я не понимал этого, хотя и пытался понять. Спросите любого выжившего — и услышите один ответ прежде всего, мы пытались понять. К чему все эти смерти?.. Но, быть может, и понимать–то нече-
го» (Wiesel, All Rivers, 78–79).
Р. Бокэм |
Иисус глазами очевидцев Первые дни… |
них — исключительность и роль свидетельства в передаче их миру (настолько, н сколько они вообще могут быть переданы). Дальше я выведу из этого несколько следствий, которые помогут нам лучше понять некоторые аспекты евангельских свиде тельств об Иисусе.
(1) Как холокост, так и история Иисуса понятая так, как понимают ее Евангелия, относятся к Рикеровой категории «уникально уникальных событий» (хотя необходимо еще раз подчеркнуть, что качественно эти события совершенно различны). В каждом случае мы не можем найти событию подходящих аналогий — и эта недостаточность аналогий тесно связана с тем, что каждое из этих событий носит характер откровения (хотя, опять–таки, очень по–разному). Холокост открывает нам то, что мы могли б иначе не узнать о зле, жестокости и о положении человека в современном мире — но открывает лишь тем, кто прислушивается к свидетельству очевидцев¹² . («Наши истории… быть может, это истории из какой–то новой Библии?» — спрашивает Примо Леви ¹² .) История Иисуса открывает то, что сде-
¹² Идею холокоста как откровения развил, в первую очередь, иудейский богослов Эмиль Факенхайм; однако я, в отличие от Факенхайма, говорю вовсе не о 614–й заповеди, данной Израилю.
Р. Бокэм |
Иисус глазами очевидцев Первые дни… |
лал Бог ради спасения человечества — и тоже лишь тем, кто готов слушать очевидцев и принимать их свидетельства.
В первый раз говоря об «уникально уникальных событиях», Рикер разделяет их на положительные и отрицательные. В парадигме Освенцима («Жертвы Освенцима par excellence представляют в нашей памяти всех жертв истории»¹² ) мы имеем дело с событием, вызывающим ужас. Ужас — вот ответ, признающий такое событие, индивидуализирующий его в нашей исторической памяти — не только в смысле уникальности и особости любого события, но в смысле отвергающем обычные попытки историка понять то или иное событие, проследив его взаимосвязи с другими:
Ужас изолирует события, делая их ни с чем не сравнимыми, несравненно уникальными, уникально уникальными. Если я настаиваю на связи ужаса с восхищением [как противоположностью ужаса], то потому, что ужас инвертирует чувство, с которым мы привыкли связывать все творческое, все порождающее. Ужас — это инвертированное поклонение. В этом смысле холокост можно назвать отрицательным откровением, анти–Синаем¹² .
¹² Цит. по: А. Н. Rosenfeld, "The Problematics of Holocaust Literature," in Rosenfeld and Greenberg, eds., Confronting the Holocaust, 25.
¹² Ricoeur, Time, 187.
Р. Бокэм |
Иисус глазами очевидцев Первые дни… |
связать происшедшее с опытом и интеллектуальными конструкциями привычного нам мира — и, таким образом, легко «понять» событие ценой утраты его уникальности и явленного в нем откровения. Отбрасывая в поисках исторического Иисуса слова свидетелей во имя соответствия стандартам исторических аналогий, то есть повседневного опыта, мы сводим откровение к набору банальностей, которые и без него уже знали или легко могли бы узнать.
(3) Несмотря на сложность коммуникации, очевидцы–участники обоих событий испытывают настоятельную потребность рассказывать о пережитом, нести свиде тельство¹³ ¹. Потребность свидетельствовать испытывали не все выжившие в холокосте, но многие, особенно те из них, что писали мемуары. Многие погибшие в холокосте также оставили после себя свидетельства. Визель, в парадоксальном противоречии с собственным утверждением, что холокост сделал литературу невозможной¹³ ², писал также, что холокост создал новую литерату-
(Walnut Creek: AltaMira, 1998) 141–147.
¹³ ¹ См. T. Des Pres, The Survivors: An Anatomy of Life in the Death Camps (Oxford: Oxford University Press, 1976) 29–50. Он пишет, что желание свидетельствовать часто было мотивом выживания.
¹³ ² Цит. по: Robert McAfee Brown, Ehe Wiesel Messenger to All Humanity (Notre Dame: University of Notre Dame Press, 1983) 24.
Р. Бокэм |
Иисус глазами очевидцев Первые дни… |
ру:
Если греки изобрели трагедию, римляне послание, эпоха Возрождения сонет, то и наше поколение [то есть евреи, выжившие в холокосте] изобрело новый вид литературы — литературу свидетельства. Все мы — свидетели, все чувствуем, что должны нести это свидетельство будущему. Это стало нашим наваждением — сильнейшим наваждением, пронизавшим всю жизнь, все мечты, все труды этих людей. И за минуту до смерти они помнили о том, что должны сделать¹³ ³.
Если мы говорим (не совсем в прямом смысле), что свидетели холокоста создали новый литературный жанр, литературу свидетельства, то в том же смысле можем сказать, что свидетели истории Иисуса создали жанр Евангелия. Те свидетели понимали свою потребность свидетельствовать как заповедь воскресшего
Иисуса, но в целом параллель вполне убедительна. В обоих случаях уникальность события требует доступа к нему через показания свидетелей — без них событие не может быть адекватно понято.
¹³ ³ E. Wiesel, "The Holocaust as Litera Inspiration," in E. Wiesel, L. S. Dawidowicz, Rabinowitz, and R. M. Brown, Dimensions of th Holocaust: Lectures at Northwestern University
(Evanston: Northwestern University, 1977) 9.
Р. Бокэм |
Иисус глазами очевидцев Первые дни… |
(4) В обоих случаях исключительность события означает, что только через свидетельства очевидцев–участников можем мы узнать правду о нем. Говоря о холокосте вспомним еще одно знаменитое изречение Визеля: «Истина об Освенциме скрыта в его пепле. Только те, кто жил там, во плоти и в духе, могут преобразить ее в знание»¹³ Однако такова точка зрения самих выживших¹³ . Притязание свидетелей на обладание особым, несообщаемым знанием, которое нельзя подвергать сомнению, вызывает профессиональные возражения со стороны Инги Клендиннен, историка, симпатизирующего выжившим: она пишет, что для историка «ни один человеческий рассказ не может быть объявлен непогрешимой исти ной… История — постоянное собеседование с мертвыми — покоится на критическо оценке всех голосов, идущих из прошлого» ¹³ . В подтверждение своей позиции она приводит критическую оценку свидетельства Филиппа Мюллера, чей рассказ о службе в зондеркоманде в Освенциме открывает много такого, что иначе нам узнать было
¹³ Цит. по: I. Clendinnen, Reading the Holocaust (Cambridge: Cambridge University Press, 1999) 20.
¹³ См., например, записанное на видеопленку свидетельство Э.Хаима в: Langer, Holocaust Testimonies, 62–63.
¹³ Clendinnen, Reading the Holocaust, 21.
Р. Бокэм |
Иисус глазами очевидцев Первые дни… |
бы неоткуда¹³ . Ее критика вполне разумна. Существуют методы проверки свидетельств на внутреннюю непротиворечивость и соответствие другим свидетельствам, которые историк может и должен применять¹³ . Однако в собственном признании Клендиннен, что «в Освенциме, да и в любом лагере, творилось нечто из ряда вон выходящее»¹³ , мы видим указание на то, что при критической оценке свидетельств о подобных событиях историк должен учитывать их исключительность.
В этом случае, как и в других — в то числе в случае Евангелий — свидетельство ждет от нас доверия. Оно не предполагает указаний на обоснования и доказательства тех уникальных сведений, о которых может сообщить только свидетель. Во всех случаях, в том числе и в суде, свидетельств должным образом оценивается и проверя-
|
|
|
¹³ |
Clendinnen, Reading the Holocaust, 21–24. |
|
¹³ |
R. Kearney, On Stones (New York: Routledge, |
|
2002) 68–69, перечисляет «необходимые условия для того, чтобы считать сообщение исторически истинным — например, связность воспоминаний, внутренняя непротиворечивость свидетельств, надежность свидетелей, подтверждение иными свидетельствами, общественное признание истинности сообщения, его литературная приемлемость, моральная убедительность его этических притязаний, и т.д.»
¹³ Clendinnen, Reading the Holocaust, 24.
Р. Бокэм |
Иисус глазами очевидцев Первые дни… |
ется — однако в основе своей принимается с доверием. Настаивать, подобно некоторым исследователям Евангелий, что каждому евангельскому эпизоду нужно найти независимые доказательства — значит не понимать, что такое свидетельство и в чем его задача. Они полагают, что мы должны извлечь из свидетельства отдельные факты и на их основе построить свою реконструкцию событий, уже не зависящую от свидетельства. Они отрицают, что очевидец участник событий имеет некий особый доступ к истине и может сообщить нам то, чего мы ниоткуда более не узнаем. Древние историки справедливо считали, что хорошая история без опоры на свидетельства невозможна — и на примере холокоста мы ви дим, как важны свидетельства в случаях, когда речь идет о событиях «на пределе восприятия».