На пути к банку

Торговый обмен, осуществлявшийся с помощью дорог, положил начало медленному процессу разделения труда, из которого выросли города, лишь наполовину оторвавшиеся от деревни и с трудом освобо­ждающиеся от ее цепких объятий. Эти непрестанные усилия оказали свое влияние на внутреннюю жизнь самих городов, координируя раз­нообразные виды деятельности и преобразуя их изнутри всевозможны­ми способами, в которых можно усматривать общую закономерность только условно.

Отправной точкой этого процесса при всем его многообразии была, очевидно, торговая деятельность вездесущих купцов, имевшая перво­степенное организующее значение. В этом можно убедиться на при­мере Венеции, Севильи, Генуи, Милана, Марселя... В последнем случае это неопровержимая истина, поскольку Марсель располагал лишь не­сколькими текстильными мануфактурами²²⁴ и мыловарнями. То же можно сказать и о Венеции, которая поставляет на Восток свои собст­венные сукна и шелка, но также шерстяные и бархатные ткани из Флоренции, сукно из Фландрии и каризею из Англии, бумазею из Ми­лана и из Германии, где она черпает также полотно, скобяные изделия, медь... Что до Генуи, то еще в Средние века существовала поговорка:

438Социальная целостность: дороги и города, города и дороги

Genuensis ergo mercator . Итак, мы можем с полным основанием ввести в нашу классификацию термин «торговый капитализм», понимая под этим одну из форм экономической жизни XVI века, гибкую, чрезвычай­но эффективную и вполне современную. Не все участвуют в этом бурном движении, но многие вещи оказываются втянутыми в его мощ­ный водоворот. Потребности крупной торговли, имеющей дело с дале­кими странами, накопленные в ней капиталы задают тон процессу. Не­удовлетворенный торговый спрос способствует оживлению промыш­ленности Генуи, Флоренции, Венеции и Милана, особенно в такой но­вой и революционной отрасли, как производство хлопковых и шелковых тканей. Классическое положение Поля Манту применимо и к XVI веку: торговля ведет за собой, подталкивает производство. В Сре­диземноморье оно справедливо более, чем где-либо, поскольку его жизнь заполнена обменом, перевозкой, перепродажей товаров...

Эта коммерческая активность способствует всеобщему оживлению, в том числе появлению ростков промышленной деятельности, которые она уносит в своем потоке, как ветер далеко разносит семена... Но они не всегда находят для себя благоприятную почву. В 1490 году флорен­тиец Пьетро Дель Бантелла положил в Рагузе начало Tarte di fabricare i panni alti di lana**²²⁵; в 1525 году секреты изготовления шелка принес сюда на этот раз местный житель Николо Луккари²²⁶. Однако ни то, ни другое производство не получило большого развития, и ремесленники Рагузы довольствовались производством некоторого количества сукна для внутреннего потребления, а также занимались окраской некоторой части транзитных сукон. Подобные же попытки внедрить производст­во шерстяных и шелковых тканей делались в Марселе около 1660 года, и, как говорит Ботеро, изготовлению шелка²²⁷ не мешало отсутствие во­ды надлежащего качества.

Говоря очень обобщенно, всплески торговой и промышленной ак­тивности следуют друг за другом²²⁸, поскольку развитие торговли, сти­мулирующее производство, предполагает (наряду с прочими довольно многочисленными условиями) наличие известного экономического опыта. Монпелье²²⁹, промышленный центр южной Франции, имел за собой определенное прошлое, накопленные богатства, капиталы,

Генуэзец, следовательно, купец (лат.).

Искусству производства качественных шерстяных тканей.

К XVI веку.

Роль городов 439

требовавшие вложения, обзавелся выгодными внешними свяс Jtan. Обстоятельства, таким образом, давно уже подвели к тому, что Кольбер задумал сделать в XVII веке, а именно поставить на широкую ногу про­изводство сукна, следуя по стопам французской торговли в Леванте. Промышленность в Венеции получила развитие в XIII веке; но, по­скольку одновременно набирала обороты поощряемая Синьорией торговля, шедшая в гору гораздо более быстрыми темпами, средневе­ковые промыслы оказались на заднем плане, оттесненные широкомас­штабной внешней торговлей. Заметный рост венецианского производ­ства наблюдается довольно поздно, в XV и особенно в XVI веках, бла­годаря медленному переходу от конторки к мастерской, переходу, ко­торый был не просто знамением, а самостоятельным требованием времени. Венеция начала превращаться в промышленный порт. Лишь успехи Франции и Северной Европы в следующем столетии помешали, быть может, окончательному завершению этого преобразования²³⁰.

Если развитое производство может выступать в качестве приметы второго этапа городской активности, то банк, вероятно, является при­знаком третьего. Когда города делают свои первые шаги, все виды эко­номической деятельности уже существуют в зачатке, в том числе и то­варное обращение золота. Но обособление этого вида коммерции про­исходит позже других; полное и самостоятельное развитие он получает в последнюю очередь. На протяжении длительного времени сущест­вует нерасчлененное целое: торговля, производство, финансы перепле­тены друг с другом и сосредоточены в одних руках. Флорентийская се­мья Гвиччардини Кореи, у которой брал деньги в долг Галилей, зани­малась торговлей сицилийским зерном, продажей сукна и перца; се­мейство Каппони, оставившее нам свои гроссбухи, связано с перевозкой вина, со страхованием судов, а также с выдачей и учетом векселей; у Медичи, которые в основном были банкирами, в XV веке имелись шелкоткацкие мастерские.

Это многообразие и смешение различных видов деятельности бы­ли старинным правилом, позволяющим разделить и снизить их риски. Денежная торговля, т. е. кредитование частных лиц (более или менее завуалированное, поскольку Церковь запрещала давать в долг под про­центы), открытое финансирование городов и государей, инвестиции (le accomandite, как говорили во Флоренции), страхование морских перевозок — все эти чисто финансовые операции лишь с большим

440Социальная целостность: дороги и города, города и дороги

трудом отмежевывались от остальных. Полное завершение данный процесс получил только в Амстердаме к концу XVII века.

При всем том в XVI веке финансовая деятельность уже достигла высокого развития и породила растущее число специализирующихся почти исключительно на ней банкиров, которых в Испании называли nombres de negocios . В понимании французского XVIII века это были скорее «финансисты», находившиеся на службе у государства. К тому же указанное явление отчетливо наблюдается только в некоторых старых торговых городах, находящихся в расцвете сил. В Венеции, где банки и банкиры появились в XIV, а то и в XIII веке; во Флоренции, где круп­ные торговые фирмы взяли под свой контроль Европу и Средиземно­морье от Англии до Черного моря также в XIII веке; и особенно в Ге­нуе, которая хотя и не была, вопреки утверждению Мишле²³¹, «банком еще до того, как стать городом», но чей Casa di San Giorgio был самым совершенным кредитным учреждением, известным в Средние века. Подробное исследование²³² показывает, что в XV веке это был уже со­временный опередивший свою эпоху финансовый центр, где повсе­дневно практиковались нанесение на векселя передаточных записей и

подписание соглашений о выплате процентов, т. е., выражаясь языком

современных банкиров, своего рода «ввод кавалерии» роль посред­ника между Севильей и Новым Светом, сразу взятая на себя Генуей, ее окончательный союз с Испанией в 1528 году довершили остальное: она стала первой денежной столицей мира на волне инфляции и процвета­ния, характерных для второй половины XVI века — века Генуи, горо­да, где торговля стала восприниматься как ремесло разночинцев. Nobili Vecchi*** не брезгуют крупными спекуляциями на перепродаже квас­цов, или шерсти, или испанских солеварен. Но торговлю они предоставляют Nobili Nuovi , a сами довольствуются операциями с золотом и серебром, доходами от ренты и кредитов испанскому королю...

Однако в видимом противоречии с этой простой схемой в Европе в это время появляются многочисленные финансовые центры в самых молодых городах. Но что стоит за этими скороспелыми новообразованиями?

Деловыми людьми. Дом Святого Георгия. Использование фиктивных векселей. Аристократы. Новой знати.

Роль городов 441

Все те же итальянские банки, для которых стало уже традиционный, Ja-вать новые побеги. И уже на шампанских ярмарках монеты взвеши­вают менялы из Сиены, Лукки, Флоренции и Генуи; они же приносят благосостояние в Женеву в XV веке; за ними следуют выходцы из Ан­тверпена, Лиона и Медины дель Кампо. В 1585 году они еще участвуют в создании денежной ярмарки во Франкфурте-на-Майне. В глазах не­посвященных их профессии присуще нечто таинственное, даже дья­вольское. Около 1550 года один француз выказывает свое удивление по поводу «этих чужеземных купцов или банкиров» (речь идет об итальян­цах), которые приезжают с пустыми руками, «налегке, кроме собственной персоны располагая небольшим кредитом, пером, чернилами и бумагой, а также умением обменивать, переводить и пускать названные суммы в оборот из одной страны в другую в зависимости от поступающих к ним известий о тех местах, где деньги будут стоить дороже»²³³.

Короче говоря, рассеянная по всей Европе горстка осведомленных лиц, ведущих активную переписку, управляет сетью наличного и век­сельного обмена и благодаря этому контролирует ход торговых спеку­ляций. Таким образом, не будем особенно обольщаться на счет «финан­сового прогресса». Между его центрами наблюдается много градаций и различий; одни из них преимущественно торговые, другие — промыш­ленные, третьи — отчасти денежные. В 1580 году, когда Португалия присоединяется к Испании, испанские дельцы удивляются техниче­ской отсталости лиссабонской биржи, исключительно торговой. В Марсель еще в начале XVII века инвестиции поступают из Лиона, Мон-пелье и Генуи. Рагуза с ее развитой торговлей в финансовом отношении зависит от итальянских городов: в XVII веке все ее богатство вложено в ренты, получаемые в Неаполе, Риме или Венеции. Еще более крас­норечив пример Венеции. Длинный отчет Cinque Savii , относящийся к январю 1647 года²³⁴, показывает, что весь контроль за движением «ка­питалов», как сказали бы мы, сосредоточен в руках флорентийцев, вла­деющих домами в городе, и генуэзцев, от которых поступает серебро, — благодаря этому пришельцы управляют денежными пере­водами. «Переводя» оплату на Венецию, генуэзцы и флорентийцы по­лучают доходы «от обмена» (в особенности на так называемых Безан-сонских ярмарках, которые реально проводились в Пьяченце) солид­ных кушей венецианских заимодавцев. Таким образом звонкая монета

Совета Пяти.

442 Социальная целостность: дороги и города, города и дороги

уходила из города. Пьемонтец Джованни Ботеро представляет себе та­кое положение вещей, когда в 1589 году проводит сравнение между Ге­нуей и Венецией, склоняясь в пользу последней. В Генуе состояния де­нежных воротил растут не по дням а по часам, но это наносит ущерб другим полезным занятиям горожан. Замедляется промышленное раз­витие Генуи (текстильное производство, кораблестроение); жизнь про­стых генуэзцев, входящих в цехи, становится в целом все более скуд­ной. Венеция отстает от своей великой соперницы и культивирует почти все ремесла в своем лоне. Поэтому ее жители не столь бедны, как в Генуе, и не так велика разница имуществ²³⁵.