Королевские и имперские города

Итак, нет ничего удивительного в том, что города XVI века, даже вошедшие в состав территориальных государств, разбухают, иногда чрезмерно, от притока людей и богатств на волне благоприятной эко­номической конъюнктуры и в рамках предоставленных им новыми вла­стями возможностей.

Мы могли бы убедиться в этом на примере Мадрида, который позд­но стал столицей, заменив в 1560 году Вальядолид и снова неохотно ус­тупив ему первое место в период с 1601 по 1606 год. Но звездный час Мадрида наступил только во времена щедрого и полнокровного царст­вования Филиппа IV (1621—1665). Мы могли бы обратиться также к примеру Рима, подробно освещенному в вышедшей недавно замеча­тельной книге³⁵⁴, но о Риме нужно вести особый разговор. Неаполь и Стамбул, безусловно, являются более типичными образчиками горо­дов, которые заключили союз с дьяволом, т. е. с территориальным госу­дарством. Заметим, что этот союз был заключен в обоих случаях очень рано: Неаполем — в момент образования Reame и, без сомнения, в эпоху реформаторского царствования Фридриха II (1197—1250)³⁵⁵, первого известного Западу «просвещенного монарха»; а Стамбулом — в 1453 году, когда на карте Европы не было еще ни сильной Тюдоровской Англии, ни Франции, залатанной Людовиком XI, ни взрывчатой Испании Като­лических королей. Османская империя была первой территориальной державой, продемонстрировавшей свою силу и — в некотором смысле по­сле разорения Отранто в 1470 году — положившей начало Итальянским войнам за 14 лет до Карла VIII. Наконец, Неаполь и Константинополь бы­ли двумя самыми многонаселенными городами Средиземноморья, настоя­щими урбанистическими монстрами, паразитами высшего ранга. Возвы­шение Лондона и Парижа началось гораздо позже.

Городской капитал был паразитическим, потому что не только слу­жил государству, но и жил за счет денег и средств, сконцентрирован­ных в руках власти. И только такой сумасброд, как Сикст V, мог выра­зить пожелание, чтобы Рим, дошедший до предела в своем паразитиз­ме, стал городом-тружеником³⁵⁶. Нужно ли доказывать, что в этом не было необходимости? В XVII веке Рим продолжает вести праздный образ жизни и увеличивать численность своего населения, не имея,

Королевства.

470Социальная целостность: дороги и города, города и дороги

в сущности, никаких на то оснований³⁵⁷, что, впрочем, отнюдь не за­ставляет его заняться неблагодарным производительным трудом.

Неаполь в христианском мире не имел себе равных. Численность его населения — 280 тыс. чел. в 1595 году — в 2 раза превышала число жителей Венеции, в 3 раза — число римлян, в 4 раза — флорентийцев, и в 9 раз — марсельцев³⁵⁸. К нему тяготеет вся Южная Италия, здесь со­бираются ее толстосумы, часто необыкновенно богатые люди, и бедня­ки, опустившиеся на самое дно. Избыточностью населения Неаполя объясняется такое развитие производства предметов роскоши. Эта не­аполитанская продукция XVI века немного напоминает ассортимент подобных изделий в современном Париже: кружева, шнурки, безде­лушки, позументы, шелковые материи, легкие ткани (тафта), шелковые банты и кокарды всех цветов, тонкое полотно.-.. Они встречаются в изо­билии даже в Кёльне³⁵⁹. Венецианцы утверждают, что 4/5 рабочей силы Неаполя живет за счет шелкоделия; известно, что слава Arte di Santa Lu­cia* гремела в самых отдаленных краях. Рулоны шелковой ткани под названием Сайта Лючия продавались даже во Флоренции. В 1624 году угроза принятия в Испании законов против роскоши, которые постави­ли бы под удар неаполитанский экспорт шелка и шелковых изделий, могла причинить казне ежегодный ущерб в 335220 дукатов³⁶⁰. Но оста­ется много других отраслей ремесла, которые имеются в наличии и мо­гут получить здесь новое развитие благодаря огромному рынку избы­точной рабочей силы.

В город стекаются крестьяне из всех провинций обширного коро­левства, покрытого горами и пастбищами. Они нанимаются на работу в цехи шерстянников и шелкоделов; на городские общественные ра­боты, начало которым было положено в эпоху Пьетро ди Толедо и ко­торые продолжались намного позже (в том числе и после 1594 года)³⁶¹; на службу в знатные дома, поскольку у аристократов вошло в моду жить в городе со всей доступной им роскошью; в крайнем случае можно было поступить в одно из многочисленных церковных заведений, распола­гавших армией прислужников и нищих. Перебираясь на новые места, доступные «в любое время года»³⁶², крестьяне одновременно освобож­дались от феодальных повинностей, которые были довольно тяжелыми независимо от того, являлся ли их господин наследственным обладате­лем земель и титулов или приобрел их, как это делали некоторые купцы,

Цеха святой Лючии.

Города как свидетели своего времени 471

особенно генуэзские, поскольку этот товар всегда был в продаже. Пого­ворка «Городской воздух делает свободным» не означает, что он делает также счастливым или сытым. Итак, Неаполь не перестает расти. «За 30 лет, — говорится в одном сообщении 1594 года³⁶³, — в нем прибави­лось много домов и жителей, он увеличился на 2 мили по окружности, и его новые кварталы заполнились зданиями, почти не уступающими античным». Но уже в 1561 году предметом спекулятивных сделок ста­ли свободные участки земли по обеим сторонам новой стены, прохо­дившей от ворот Сан Джованни а Карбонара до Сант'Эльмо близ сада князя Алифе³⁶⁴.

Неизбежно вставала проблема снабжения продовольствием этого огромного скопища народа, которая постоянно вызывала озабочен­ность властей. Сам вице-король следит за выполнением этой функции, издревле находившейся в чисто городской компетенции, через посред­ство префекта Анноны, назначаемого им с начала 50-х годов XVI века (это был настоящий министр продовольствия, занимавшийся закупкой, хранением, продажей зерна пекарям, а также растительного масла уличным разносчикам)³⁶⁵. Сам по себе город уже не справлялся с этой обременительной обязанностью. В одном заслуживающем доверия доку­менте 1607 года указывается, что Неаполь тратил не менее 45 тыс. дукатов в месяц, в то время как его доходы не достигали и 25 тыс.³⁶⁶. Продажа хлеба и растительного масла часто приносила только убыток. Разница покрывается за счет заимствований, но, к сожалению, нам неизвестно, на каких условиях. Загадка существования Неаполя отчасти кроется в этом дефиците, который составлял в 1546 году 3 млн. и в 1607 — 8 млн. дукатов³⁶⁷. Возмещалась ли эта разница в общем бюджете коро­левства (который годами не могли свести без убытка)? Или она уравно­вешивалась достоинствами в ту пору еще простых и здоровых способов ведения хозяйства? Или приходом судов с севера³⁶⁸, которые оживляли экономику Неаполя и облегчали его повседневную жизнь, доставляя северный хлеб и рыбу? Тем не менее на очереди всегда стояли такие насущные заботы, как снабжение города питьевой водой (с 1560 года водами реки Формале)³⁶⁹, поддержание чистоты на улицах и организа­ция движения судов в порту. Мол, защищавший стоявшие на якоре корабли, в конце столетия был настолько завален мусором, сбросами сточных вод, землей, которую сваливали сюда строители частных домов и общественных зданий, что в 1597 году нужно было серьезно думать уже не о его очистке, а о замене его новым волнорезом³⁷⁰. По правде говоря,

472Социальная целостность: дороги и города, города и дороги

если речь заходит об огромном Неаполе, всякий раз приходится пора­жаться его аппетитам: в год он потребляет 40 тыс. сальм хлеба из Апу-лии, не считая других продуктов питания, и в 1625 году, как полагают, ввозит 30 тыс. кантаров сахара (т. е. 1500 т) и 10 тыс. кантаров меда, за­тем реэкспортируя его в большом количестве в виде siropate, paste е al-tre cose di zucaro , но бедным они наверняка не достаются³⁷¹.

Этот жизненный уклад для нас не очень понятен. Мы знаем, что ис-

9*7О

панские власти хотели бы остановить рост огромного города⁰'% но они ни разу не решились принять действенные меры: да и разумно ли было, в конце концов, закрыть этот «аварийный клапан», выпускающий пар из постоянно кипящего котла громадного Королевства³⁷³? Итак, Не­аполю суждено было оставаться перенаселенным и небезопасным горо­дом. Здесь всегда царит беспорядок, а по ночам правят бал самые сильные и ловкие. Без сомнения, даже если сделать скидку на бахвальство испан­ских солдат, которые охотно дают волю своему перу³⁷⁴, это самый удиви­тельный и самый грандиозно-плутовской из всех городов на свете. Ко­нечно, неаполитанцы не были такими бездельниками, которыми их уже тогда выставляла злая молва, но подобная дурная слава тоже была отчасти заслужена. Однажды властям пришлось объявить облаву на бродяг, навод­нивших город³⁷⁵, в другой раз — вступить в борьбу с их шайками, которые во множестве готовили новые кадры для пополнения рядов lazzaroni ³⁷⁶.

Размеры Неаполя соответствуют масштабу Южной Италии, Коро­левства; Стамбул является образом и подобием грандиозной Турецкой империи, утвердившейся за столь короткий срок; с этапами ее разви­тия был сопряжен и рост города в целом: 80 тыс. жителей он насчиты­вал через 25 лет после завоевания, в 1478 году; 400 тыс. между 1520 и 1535 годами; 700 тыс., по утверждению западных авторов, в конце столетия³⁷⁷. Этот рост предвосхищает судьбу Лондона и Парижа в XVIII веке, когда их особый столичный статус и престиж порождал все­возможные экономические несообразности, и в первую очередь позволял делать траты, не считаясь с собственными средствами. Впрочем, как Лон­дон и Париж, и по тем же самым причинам, Стамбул не переживает ни­какого упадка в XVII и XVIII веках и, наоборот, продолжает расти.

Стамбул — это не просто город, а мегаполис, урбанистический монстр. В силу своего местоположения он делится на части, и в этом

Фруктов в сиропе, пирожных и других сладостей. Оборванцев.

Города как свидетели своего времени 473

заключаются источники его величия и е:о трудностей. Прежде всего, разумеется, его величия. Невозможно было бы представить себе ни Константинополь, ни Стамбул, ставший его наследником, без Босфора и Золотого Рога — единственной надежной бухты от Мраморного моря, подверженного частым штормам, до Черного, которое пользует­ся заслуженной репутацией «чихательного». Но пространство города раздроблено рядом водных артерий, чересчур широких морских кори­доров. Целая армия моряков и паромщиков обслуживает тысячи ло­док, каиков, перамов, махоннов, лихтеров и кораблей-фургонов (для перевозки животных из Ускюдара на европейский берег). «В южной части Босфора расположено два богатых поселка паромщиков, Румели Хизар и Бешикташ»³⁷⁸; жители первого из них перевозят пассажиров, а второго — товары. Для этого постоянного изнурительного труда, благодаря которому город образует единое целое, всегда нужны новые кадры. Пьер Лескалопье, приехавший в Константинополь в 1574 году, замечает по этому поводу: «На пармах (перамах, или перевозочных лодках) трудятся христиане (рабы), которые с разрешения своих хозяев зарабатывают себе на выкуп»³⁷⁹.

Самой главной из трех населенных зон является Константинополь, или Стамбул, или Истанбул. Это город, образующий на плане треуголь­ник между бухтой Золотой Рог и Мраморным морем, а со стороны суши защищенный двойной стеной, «впрочем, не очень надежной»³⁸⁰, где «повсюду видно множество развалин»³⁸¹. В длину по окружности он достигает 13 — 15 миль³⁸², в то время как Венеция — только восьми. Но это городское пространство заполнено деревьями, садами, фонтана­ми, журчащими на площадях³⁸³, «лугами» и парками; здесь насчитыва­ется более 400 мечетей со свинцовыми крышами. Пространство вокруг каждой их них свободно от застройки. И мечеть Сулеймана Великолеп­ного, Сулеймание, с «эспланадой, несколькими медресе, библиотекой, больницей, имаретом, школами и садами, одна занимает целый квартал»³⁸⁴. Наконец, низкие дома теснятся друг к другу, они построе­ны «на турецкий манер» из дерева, из «земляных перегородок»³⁸⁵ и пло­хо обожженного кирпича, их фасады «выкрашены в разные цвета: свет­ло-синий, розовый, желтый»³⁸⁶. Улицы «узкие, кривые и неровные»³⁸⁷, не всегда мощеные и часто ведущие под уклон. По ним двигаются верхом или пешком, но не в каретах. Нередко здесь бывают пожары, которые не щадят даже Сераль. Весной 1564 года за один раз сгорело 7,5 тыс. деревянных лавок³⁸⁸. Внутри этого большого города находится

474 Социальная целостность: дороги и города, города и дороги

другой, Безестан, «напоминающий ярмарку Сен-Жермен», по словам Лескалопье, который восхищается его «огромными лестницами из пре­красного камня и роскошными лавками, торгующими галантерейным товаром и хлопковым полотном, расшитым золотом и шелком... И во­обще многими красивыми и приятными вещами»³⁸⁹... Другой район, Атбазар, — это рынок, где торгуют лошадьми³⁹⁰. Наконец, на южной окраине находится самая пышная часть города, Сераль, застроенная дворцами и беседками, и утопающая в садах. Несомненно, Стамбул по преимуществу город турок, их белые чалмы заметно преобладают: в XVI и XVII веках турки составляли 58 проц. населения. Соответст­венно, здесь жило определенное количество греков, носивших синие тюрбаны, евреев в желтых тюрбанах, а также армян и цыган³⁹¹.

На противоположном берегу бухты Золотой Рог, в его южной час­ти, располагается район Галата, занимающий прибрежную полосу меж­ду Арсеналом Касым-Паши, где находится «около 100 арок с каменны­ми сводами, каждая из которых может полностью вместить строящуюся галеру...»³⁹², и расположенным южнее вторым Арсеналом, Топ Хане, «где делают порох и пушки»³⁹³. В гавань Галаты заходят исключитель­но западные корабли; здесь их встречают евреи-посредники, лавки, пакгаузы, знаменитые питейные дома, где подают вино и арак; позади, на холмах, расположены Виноградники Перы, приютившие резиден­цию французского посла, первого среди западных дипломатов. Это город богатых, «довольно большой, многолюдный, выстроенный на французский манер», он населен купцами, латинянами и греками, причем последние, часто весьма состоятельные, одеваются в турецкое платье, живут в роскошных домах и покупают своим женам шелка и драгоценности... Эти женщины излишне кокетливы, «они приукраши­вают свою внешность с помощью белил и румян и тратят все свои сред­ства на наряды, многочисленные кольца на пальцах и драгоценные камни, правда большей частью фальшивые, вставляемые в головные уборы»³⁹⁴. Взятые вместе Галата и Пера, которые путешественники час­то не отличают друг от друга, — «это город величиной с Орлеан»³⁹⁵. Ла­тиняне и греки отнюдь не чувствуют себя здесь хозяевами, но живут и веруют, как им заблагорассудится. В частности, «в этом городе свободно практикуются обряды католической религии, в том числе самобичева­ние во время итальянских процессий, и шествие по улицам, украшен­ным коврами, на праздник тела Христова под присмотром двух-трех янычаров, которым дают несколько аспров»³⁹⁶.

Города как свидетели своего времени 475

Скутари (Ускюдар)³⁹⁷, расположенный на азиатском берегу, облада­ет всеми признаками третьего города, отличающегося от двух других. Это стамбульская караванная станция, пункт назначения и отправки караванов, движущихся по бесконечным дорогам Азии. О его прибли­жении предупреждают попадающиеся навстречу караван-сараи и ха­ны, а также крупнейший конный базар. Со стороны моря нет ни одной надежной гавани, поэтому товары перегружаются в спешке и в надежде на волю Всевышнего. Будучи турецким городом, Скутари изобилует са­дами и княжескими резиденциями. Здесь находится дворец султана, и всякий раз, как он покидает сераль и фрегат доставляет его на азиат­ский берег «для увеселений»³⁹⁸, перед наблюдателем открывается вну­шительное зрелище.

Для полноты картины к описанию Стамбула следует добавить важ­нейший из его пригородов, Эйюб, расположенный при впадении пре­сноводных рек европейской части в Золотой Рог, а также длинную вереницу греческих, еврейских и турецких поселков, раскинувшихся по обоим берегам Босфора, где живут садовники, рыбаки и моряки и где часто можно встретить летние дома богачей, яли, с цокольными ос­нованиями из камня и первыми этажами и пристройками из дерева; их «многочисленные окна, не забранные решетками»³⁹⁹, смотрят на Бос­фор, где не бывает слишком любопытных соседей. Эти «места, предна­значенные для отдыха и прогулок в саду»⁴⁰⁰, можно с полным правом сравнить с виллами в окрестностях Флоренции.

В целом это огромная городская конгломерация. В марте 1581 года восемь кораблей, груженных зерном из Египта, обеспечили город хлебом всего на один день⁴⁰¹. Судя по перечням 1660—1661 и 1672—1673 годов⁴⁰², аппетиты Стамбула в это время были не менее ненасытными, чем в пре­дыдущем столетии. Ежедневно город потреблял от 300 до 500 тонн хле­ба, задавая работу своим 133 пекарням (в самом Стамбуле из 84 бу­лочников 12 пекли белый хлеб); ежегодно — около 200 тыс. говяжьих туш, из них 35 тыс. использовались для приготовления соленого или копченого мяса, бастермы; а также (но чтобы поверить своим глазам, нужно перечитать цифры 2 или 3 раза) почти 4 млн. баранов и 3 млн. ягнят (точнее — 3.965.670 и 2.877.400). Сюда нужно добавить бочонки с медом, сахаром, рисом, мешки и бурдюки с сыром, икрой и 12.904 кан-тара, т. е. около 7 тыс. тонн, топленого масла, доставляемого по морю.

Эти цифры, слишком точные, чтобы им полностью доверять, но слиш­ком официальные, чтобы вообще не соответствовать действительности,

476Социальная целостность: дороги и города, города и дороги

свидетельствуют о порядке величин. Разумеется, Стамбул мог без огра­ничений черпать из несметных запасов кладовых империи благодаря системе, установленной придирчивым, властным и «дирижистским» правительством. Центр снабжения продовольствием имеет удобные подъездные пути, уровень цен фиксированный, при необходимости проводятся реквизиции. Установлен твердый порядок разгрузки то­варов в определенных точках причалов стамбульского порта. Напри­мер, черноморское зерно привозят на Ун Капани. Но естественно, не весь торговый обмен идет по официальным каналам. Город благо­даря своим огромным размерам является всеобщим центром притяже­ния. Нам известна роль, которую играли в торговле зерном крупные негоцианты, нанимавшие мелких перевозчиков с Черного моря, а так­же греческих и турецких капитанов из Ени Кея на европейском берегу Босфора или из Топ Хане, служащего продолжением набережных Гала-ты; обладателей огромных состояний, перевозчиков и торговцев, зани­мавшихся в том числе контрабандой зерна на Запад с островов Архипелага⁴⁰³.

Таким образом, в Константинополе употребляются тысячи наименова­ний товаров со всех концов империи и, кроме того, тканей и предметов роскоши с Запада; взамен город не предлагает ничего, или почти ничего, если не считать тюки с шерстью и кипы бараньих, коровьих и воловьих шкур, остающиеся после животных, проходящих через его порт. Эта картина ничем не напоминает деятельность таких крупных экспортных портов, как Александрия, сирийский Триполи и позднее Смирна. Столица пользуется привилегией богачей, на нее работают другие.