4. Принцип невмешательства в дела, входящие во внутреннюю компетенцию государств

Суверенность государства является политико-правовой предпо­сылкой для его полноправного и равноправного участия в междуна­родном общении и в принципе – независимой деятельности на мировой арене,); Это свойство государства обусловливает и самосто­ятельность во всем, что касается его внутренней жизни: от установ­ления и поддержания подходящего для него экономического и поли­тического строя, создания и функционирования органов власти, управления и правосудия до различных проявлений общественной жизни, равно как и осуществления всякого рода преобразований. Все это многообразие внутренней жизни государства не может являться предметом каких-либо повелений, указаний, непрошеных советов и т.п. действий любого другого государства или международной струк­туры либо их действий, направленных на оказание влияния или дав­ления на то, что происходит внутри страны.

Свое концентрированное концептуальное выражение эта сторона межгосударственного общения на определенном историческом этапе получила в формировании доктрины невмешательства, а затем, по мере развития многосторонних процессов, обрела характер между­народно-правового принципа невмешательства.

Французский народ, говорилось в Конституции Франции 1793 года, «не вмешивается в управление другими нациями; он не потерпит, чтобы другие нации вмешивались в его собственное». В Декларации международного права, спроектированной Робеспьером, отредакти­рованной Грегуаром и рассмотренной Конвентом в 1795 году, также подчеркивалось, что «ни один народ не имеет права вмешиваться в правление других». Спустя три десятилетия в послании президента США Д. Монро конгрессу (1823 г.) было заявлено, что вмешатель­ство европейских держав в дела Американского континента недопу­стимо, что США будут отражать такое вмешательство всеми силами и не будут, со своей стороны, вмешиваться в дела Европы, кроме случаев, затрагивающих их непосредственные интересы. Эта доктри­на Монро оставляла, однако, открытым вопрос о невмешательстве внутри межамериканской системы.

Прежде чем провозглашенный доктринально принцип невмеша­тельства начал обретать свое нормативное воплощение притом в возрастающем международном масштабе, ему пришлось выдерживать противоборство с принципом легитимности и интервенционизма со стороны монархической Европы в лице Священного союза, а также сопротивление крупных держав, не желавших расставаться с возмож­ностью давления на другие страны путем вмешательства в их внут­ренние дела.

После Первой мировой войны в Статуте Лиги Наций была пред­принята попытка встроить принцип невмешательства в институци­онные рамки путем ссылки на то, что пакт не затрагивает законность доктрины Монро в «региональном понимании»; что же касается придания международного измерения принципу невмешательства, то дело ограничилось наделением государства, вовлеченного в спор, правом ссылаться на то, что спор касается вопроса, который, «со­гласно международному праву, находится во внутренней компетен­ции этого государства». Такое положение представляло внутреннюю компетенцию государства, по существу в ущерб и самому принципу невмешательства, как нечто производное от международно-правово­го регулирования.

Демократизация международных отношений в итоге разгрома агрессивных государств во Второй мировой войне и глубокая институционализация международного общения путем учреждения Орга­низации Объединенных Наций и сети межправительственных орга­низаций ее системы создали возможность для того, чтобы принцип невмешательства получал все более развернутое воплощение на меж­дународном и региональном уровнях.

Это нашло свое выражение в Уставе ООН, где невмешательство трактуется как один из принципов деятельности Организации и поведения государств – ее членов: «Настоящий Устав, – сказано в этом документе, – ни в коей мере не дает Организации Объединенных Наций права на вмешательство в дела, по существу входящие во внутреннюю компетенцию любого государства», и не требует от членов ООН «представлять такие дела на разрешение в порядке настоящего Устава»; этот принцип не затрагивает, однако, примене­ния, принудительных мер, предусмотренных Уставом.

За десятилетия своего функционирования принцип невмешатель­ства, как и его концепция, обрел глубокое и разностороннее развитие в таких актах ООН, как Декларация принципов международного права 1970 года, Декларация о недопустимости интервенции и вме­шательства во внутренние дела государства, одобренная Генеральной Ассамблеей ООН в 1982 году, и ряде других решений.

Принцип невмешательства закреплен в Декларации принципов Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года.

В разработку и международно-правовое закрепление принципа невмешательства существенный вклад внесли государства межамери­канской системы. В этой связи следует особо сказать о ст. 18 Устава ОАГ, согласно которой «никакое государство или группа государств ни под каким предлогом не имеют права на прямое или косвенное вмешательство во внутренние или внешние дела любого государ­ства». Это относится не только к вооруженному вмешательству, но и к любой другой форме вмешательства или тенденции, имеющей целью посягательство на личность государства или его политические, экономические и культурные органы: «никакое государство не мо­жет применять или стимулировать принудительные меры экономи­ческого или политического характера в целях повлиять на суверен­ную волю другого государства и извлечь из этого какие-либо выгоды» (ст. 19).

Принцип невмешательства закреплен в Уставе ОАЕ, а также Уставе СНГ. Последний в числе принципов, на которых государства Содружества должны строить свои отношения, предусматривает «не­вмешательство во внутренние и внешние дела друг друга», но вместе с тем говорит и о сотрудничестве в целях поддержания «граждан­ского мира и межнационального согласия».

Изложенные выше формулы принципа невмешательства вопло­щают наиболее важные элементы его содержания. Другими его эле­ментами являются обязательства государства:

• не организовывать, не разжигать, не финансировать, не под­стрекать или не допускать подрывную, террористическую или во­оруженную деятельность, направленную на насильственное свер­жение строя другого государства, не способствовать ей, а также не вмешиваться во внутреннюю борьбу в другом государстве;

• воздерживаться от оказания содействия, поощрения или под­держки, прямо или косвенно, мятежной или сепаратистской деятель­ности в других государствах под каким бы то ни было предлогом или от каких-либо действий, направленных на нарушение единства либо подрыв стабильности другого государства или любого из его инсти­тутов;

• воздерживаться от организации, обучения, финансирования или вооружения политических и этнических групп на своей терри­тории или территории другого государства с целью осуществления подрывной деятельности, создания беспорядков или волнений в дру­гих странах.

Не является вмешательством во внутренние дела осуществление мер контроля, проверки и инспекции на месте, предусмотренных международными соглашениями, в частности по вопросам разоруже­ния, хотя бы эти меры носили далеко идущий интрузивный, то есть вторгающийся во внутреннюю сферу государства, характер, как это предусмотрено, в частности, в Конвенции 1993 года о запрещении химического оружия и в Договоре 1996 года о всеобъемлющем за­прещении ядерных испытаний. Оба соглашения предусматривают, однако, и пределы интрузивности контроля. В частности, в Договоре 1996 года сказано, что деятельность по контролю осуществляется «на основе полного уважения суверенитета государств-участников» и «как можно менее проникающим образом», совместимым с эффек­тивным и своевременным достижением ее целей. В Конвенции о химическом оружии также оговаривается, что и инспекционная группа «руководствуется принципом проведения инспекции по зап­росу как можно менее интрузивным образом».

С расширением международного регулирования вопросов обес­печения прав и основных свобод человека эта сфера также перестала рассматриваться как сфера исключительно внутренних дел государ­ства. В документе Московского совещания Конференции по чело­веческому измерению СБСЕ 1991 года участниками совещания было подчеркнуто, что обязательства, принятые ими в этой области, «яв­ляются вопросами, представляющими непосредственный и законный интерес для всех государств-участников, и не относятся к числу исключительно внутренних дел соответствующего государства».

Практически таким же образом действуют различные механизмы ООН, занимающиеся вопросами прав человека, а также механизмы, функционирующие на основе международных соглашений в этой области.

Взаимозависимость государств, расширение и углубление сфер их общения, особенно на многосторонней основе, закономерно приво­дят к сужению и ограничению той сферы, которая может считаться сферой исключительно внутренних дел государства. Все большее число конкретных вопросов охватывается международным регули­рованием.

Это, однако, не значит, что возникает некое право на вмешатель­ство, как считают некоторые представители зарубежной науки международного права, в частности право на «гуманитарную интер­венцию». Международный Суд ООН в своем решении от 9 апреля 1949 г. высказался в том смысле, что «якобы существующее право вмешательства Суд может рассматривать только как проявление политики силы, такое, которое в прошлом вело к наиболее серьез­ным злоупотреблениям и которое не может, каковы бы ни были де­фекты организации международного общения, найти место в между­народном праве».

Интервенция не может быть легализована существованием дого­вора, допускающего ее в случае гражданской войны или с формаль­ного согласия правительства, против которого началась революция, в силу императивности принципа невмешательства. Именно так ста­вил вопрос еще Ф. Козентини в своем Международном кодексе вой­ны и мира. Комиссия международного права ООН отнесла наиболее серьезные акты интервенции, такие как разжигание гражданской войны в другом государстве, к числу преступлений против мира и безопасности человечества; В проекте Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, подготовленном Комиссией меж­дународного права, вмешательство во внутренние или внешние дела государства как такового указывается в числе такого рода преступле­ний. Любое лицо, которое как руководитель или организатор совер­шает или отдает приказ о совершении акта вмешательства, в случае признания его виновным подлежит уголовному наказанию. Однако Статут Международного уголовного суда, принятый в 1998 году, не содержит состава преступлений вмешательства в перечне преступле­ний, подпадающих под юрисдикцию Суда, ограничиваясь оговоркой в Преамбуле, в силу которой ничто в Статуте «не должно воспри­ниматься как дающее какому-либо государству право вмешиваться в вооруженный конфликт, входящий в сферу внутренних дел любого государства».