1792 Г. Жила в Версале. Лешот была замужем за женевским часовщиком. Ее

кузина Анна Мария Лешот оставалась в Париже и была связана с обслуживанием

Тампля. По мнению Луиго, к термидору Робеспьер закончил переговоры с

Пруссией, предусматривавшие выдачу дофина, который к этому времени уже был

увезен из Тампля, и мог в случае победы возложить ответственность за подмену

"заложника" на своих противников в обоих комитетах, Именно этого обвинения

боялись Бийо-Варенн и его сообщники, которое мог выдвинуть Робеспьер, если

бы после поражения его доставили в Революционный трибунал. Поэтому

требовалось не дать ему возможности говорить. Ранение Робеспьера в ночь на

10 Термидора обрекло его на молчание. Но оно вместе с тем поставило

Бийо-Варенна и Карно в сложное положение: они знали, что дофин увезен, но не

знали, кем и куда, в то же время им было невыгодно признать факт бегства -

это ведь значило бы обвинить самих себя. После гибели Неподкупного тайной

местонахождения беглеца владела лишь группа прусских политиков (Гарденберг,

Лючезини, Гаугвиц и др.), которых Луиго называет "потсдамским сфинксом".

Баррас же, посетивший Тампль 10 термидора, заподозрил неладное. Он стал

расспрашивать Бийо и Карно. Вскоре было решено вновь учредить должность,

причем не одного, а двух воспитателей дофина. Это произошло через шесть

месяцев после того, как Симон покинул этот пост, как раз в день его казни

как робеспьериста. Несколько позднее функции воспитателя передали Лорану,

доверенному лицу Барраса. В марте 1795 г., покидая свой пост, Лоран повторил

"сценарий 23 мая 1794 г.", тайно удалив из Тампля первого псевдодофина и

заменив его новым - на этот раз немым мальчиком. Еще одну подмену

осуществили Гомен и Лан, преемники Лорана, 5 июня 1795 г. с целью одурачить

неприятельскую агентуру.

Остается добавить, что концепция Луиго в ее главных линиях базируется

просто на предположениях, а вмонтированные в нее реальные факты никак не

способны подтвердить ее в целом.

Часть из сторонников теории "подмены" дофина, пытаясь объяснить, почему

его сестра герцогиня Ангулем екая отказывалась встретиться с претендентами,

особенно Наундорфом (о нем - ниже), и тем самым выяснить, был ли кто-либо из

них не обманщиком, а ее братом, повторяет слух, восходящий к прошлому веку.

Они разъясняют, что герцогиня попросту боялась такой встречи, поскольку была

сама не королевской дочерью Марией-Терезой, а какой-то подменившей ее

женщиной.

В 1980 г. появилась книга довольно известного автора ряда исторических

исследований и романов Р. Амбелена "Тайны и государственные секреты

1785-1830 Гг.", весьма спорная во многих своих разделах (особенно это

касается оценки Амбеленом, являвшимся видным деятелем масонства, роли этого

ордена в политические событиях революционного и послереволюционного

времени). Однако она содержит и немало новых материалов, в том числе

архивных, и достаточно убедительных соображений относительно того, какое

политическое значение имел вопрос о судьбе дофина в первой половине XIX в.

и, в частности, насколько было озабочено им правительство Реставрации.

До революции репутация Марии-Антуанетты была весьма и весьма невысокой.

В первые несколько лет ее муж (до того как он подвергся операции по удалению

фимозы) был неспособен к выполнению своих супружеских обязанностей. У

королевы, ходили слухи, было несколько любовников, в их числе даже младший

брат Людовика XVI, граф д'Артуа (будущий Карл X). У другого брата короля -

графа Прованского (будущего Людовика XVIII) были основания считать, что

фактическим отцом ее дочери был, вероятно, Анри Франкето - маркиз, потом

герцог Куаньи, а дофина - граф Ферзен (это шведский аристократ, в

действительности очень мало напоминавший того верного рыцаря королевы, каким

его рисует позднейшая легенда). Версия о том, что дофин -

незаконнорожденный, могла утверждаться только с появлением все новых

вероятных и безусловных любовников королевы. Жана-Луи де Риго виконта де

Водрейля, барона Пьера-Виктора де Бесенваля, герцогов Армана Луи де Гонто,

де Лозена, де Бирона. Уже во время революции этот список был дополнен

известным политическим теоретиком лидером фейянов Пьером Жозефом Барнавом (и

это не говоря уж о более чем нежной дружбе Марии-Антуанетты с княгиней де

Ламбаль и мадам де Полиньяк - эта связь была столь общеизвестна, что

послужила сюжетом гравюры и театрального представления в 1789 г., и,

главное, вполне подтверждается письмами самой Марии-Антуанетты к мадам

Ламбаль). Были подобные же обвинения, правда, не подтвержденные

документально, в "дружбе" с графиней Диллон и мадам Роган-Гемене. При этом

королева проявляла веселую беззаботность и нисколько не была шокирована

ходившими о ней слухами. Сам обманутый муж Людовик XVI в последние часы

своей жизни произнес: "Что касается королевы, то я уже давно ее простил".

Как писал известный современный историк А. Кастело в книге

"Мария-Антуанетта", до революции она вызывала почти всеобщую и откровенную

ненависть. Эта вражда проявилась с первых месяцев после 14 июля 1789 г.,

когда "австриячку" именовали не иначе как "Мессалиной", "мадам Дефицит" (за

ее безмерную расточительность), "мадам Вето" (за то, что она, по общему

мнению, побуждала короля отвергать законы, одобренные народными

избранниками). Несомненно, такая репутация королевы и побудила Эбера

выдвинуть против нее во время судебного процесса Марии-Антуанетты в октябре

1793 г. обвинения в кровосмесительной связи с собственным сыном. Не стоило

бы ворошить эти альковные секреты, тем более что они касались людей, многих

из которых ожидал скорый трагический конец в годы революции, если бы эти

тайны не соприкасались с тайнами государственными и не влияли на поведение

лиц, находившихся у власти.

Ферзен, возможно, являлся отцом "первого" дофина - старшего брата

Людовика XVII. Граф в записях, предназначенных только для себя самого, так и

именует его - "мой сын". Правда, через три года после смерти "первого", в

1792 г., он так же начинает называть и "второго" дофина, то есть Людовика

XVII. В связи с официальным сообщением о смерти дофина в Тампле Ферзен

записал в своем дневнике: "Это последний и единственный интерес, который еще

оставался у меня во Франции. Ныне того нет. Что мне дорого, больше не

существует, поскольку я придаю мало значения мадам (т. е. Марии-Терезе. -Е.

Ч.)". Как упоминалось, граф Прованский не сомневался, что именно "второй"

дофин - сын Ферзена. И это весьма важно. Однажды Людовик XVIII даже сделал

ироническую надпись на повествовании Марии-Терезы о бегстве королевской

семьи в Варенн в 1791 г.. "Можно надеяться, что рассказчица так и не узнает

о причине привязанности, выказывавшейся Ферзеном королеве". Вопрос о том,

был ли дофин сыном Людовика XVI, оказывается тесно связанным с вопросом о

том, был ли Наундорф Людовиком XVII. У Наундорфа и его потомства эвазионисты

находят ярко выраженные семейные черты Бурбонов. Но если Наундорф был дофин,

такие черты могли проявиться независимо от того, кто был его отцом - Людовик