XVIII в. Широко развил унаследованную от прошлого практику перлюстрации

писем. Западноевропейские монархии XVIII столетия нередко характеризовали

как "просвещенный абсолютизм". Нельзя отрицать, что его представители

действительно прилагали крайние усилия, чтобы "просветиться" за счет чужих

государственных и частных секретов путем просмотра почтовой корреспонденции.

Это было время расцвета "черных кабинетов", начало которым было положено еще

в первое десятилетие XVI в. германским императором Максимилианом.

Во Франции "черный кабинет" получил особое значение при Марк-Рене

д'Аржансоне, который с 1697 г. в течение более двух десятилетий занимал пост

генерал-лейтенанта полиции. Его правление совпало с последними, наиболее

тяжелыми для страны годами правления Людовика XIV, военными поражениями и

голодом, приведшим к продовольственным волнениям в Париже. В этих условиях

д'Аржансон еще более расширил систему слежки и шпионажа. Начальник полиции

умел следовать даже в личной жизни придворной моде. Первоначально он

действовал просто, собирая дань натурой со всех столичных домов терпимости.

Однако когда "король-солнце" в конце жизни впал в ханжеское благочестие,

д'Аржансон тоже нашел выход: поселился в Транельском монастыре, разумеется,

женском, где его любовницами состояли едва ли не все монахини, начиная с

самой настоятельницы. Обитательницы монастыря не остались внакладе -

генерал-лейтенант полиции разрешил им выпустить лотерею, принесшую большую

прибыль. Недаром в монастыре даже построили часовню, посвященную Святому

Марку - патрону д'Аржансона. Из этого монастырского уединения, если можно

употребить здесь это слово, д'Аржансона не извлекли даже смерть короля и

назначение в 1718 г. президентом финансового совета и фактическим главой

правительства. Просто Транельская обитель, являвшаяся долго центром

французской разведки, стала теперь местом, где вершились дела, связанные со

знаменитой "системой Ло" - неограниченным выпуском бумажных денег без

золотого покрытия, который привел к острому финансовому кризису, массе

банкротств и вследствие этого - к бегству самого незадачливого финансового

волшебника д'Аржансона из Франции. А вскоре после этого он стал несколько

неожиданно подвизаться уже в роли агента английской разведки.

Пока действовала невиданная "система Ло", в Лондоне взирали на нее,

кажется, скорее с завистью и опасением, как бы она не увеличила могущества

Франции, которая, правда, превратилась в это время из давней соперницы в

союзницу на недолгий срок. Британский посол в Париже лорд Стейр заподозрил

своего давнего знакомца Ло в якобитстве. Подозрение не имело оснований (Ло

отверг авансы якобитов) и было вызвано главным образом тем, что аббат Тансен

(известный своим сребролюбием) за солидную толику акций "Миссисипской

компании" (чуть ли не на 100 тыс. ливров) без долгих церемоний вернул

шотландского еретика в лоно католической церкви. Банкиру обращение было

нужно, чтобы получить право официально занять министерский пост.

Когда мыльный пузырь лопнул и Ло после странствий по многим странам

возвратился в Англию, как раз это обращение в католицизм закрыло ему путь к

любой государственной должности. Однако Уолпол, злой гений парламентской

коррупции, не обошел своим покровительством обедневшего отца инфляции. За Ло

очень ходатайствовали его влиятельные друзья, и Уолпол решил использовать

обедневшего прожектера в качестве тайного эмиссара британского

правительства. У первого министра имелась своя "система" - управление с

помощью парламентских подкупов, часто осуществлявшихся в форме назначения на

доходные должности. Очевидно, такие синекуры имелись у сэра Роберта и в его

разведывательной службе. В августе 1725 г. Ло отправился с тайной миссией в

Мюнхен. Его целью было способствовать отходу Баварии от союза с Австрией,

которая как раз в это время противопоставила себя действовавшим в согласии

Англии и Франции. Для маскировки же подлинной цели поездки Ло получил

документы, аккредитовывавшие его в качестве британского дипломата в Венеции.

Нужда в услугах Ло вскоре отпала - баварский герцог Максимилиан Эммануил

скончался в феврале 1726 г., а его преемник и так был настроен против

австрийского союза. Он через Ло пытался прощупать возможность получения

английской субсидии, а шотландец - как-то оправдать свое нахождение на

секретной службе пересылкой детальных сведений о баварской армии. Наконец из

Лондона в ответ на просьбы Ло последовало разрешение ему отправиться в

Венецию. Здесь мы можем покинуть знаменитого авантюриста и возвратиться от

"системы Ло" к "системе черных кабинетов", которые по примеру его

покровителя д'Аржансона стали распространяться в не виданных прежде размерах

по Европе.

Кауниц, будучи австрийским канцлером с 1753 по 1794 г., учредил "черные

кабинеты" в разных городах - Франкфурте, Нюрнберге, Аугс-бурге, Майнце,

Эйзенахе и многих других. Он широко использовал также подкуп иностранных

дипломатических курьеров. Так, его людьми выплачивалось жалованье всем

прусским курьерам (за исключением двоих). На австрийской границе эти курьеры

передавали свои депеши чиновникам канцлера на время, которое необходимо для

снятия с них копий. Копии, естественно, отсылались в Вену, где производилась

дешифровка полученных материалов.

Английский посол в Вене Кейт как-то пожаловался Кауницу, что порой

венская почта доставляет ему не подлинники депеш, посланных из Лондона, а

снятые с них копии. В ответ Кауниц лишь сделал попытку отшутиться: "Такой уж

это неуклюжий народ!"

Усердие "черного кабинета" в Берлине при прусском короле Фридрихе II

было также общеизвестно. Французский посол в Пруссии граф де Гинь однажды

сдал на почту свою депешу с запиской, что это очень важная и спешная

корреспонденция и что он отправляет ее раньше времени, в 7 часов утра, дабы

чиновники успели снять с нее копии и отослать с курьером в 7 часов вечера, а

не дожидались следующего курьера. Однако ирония не помогла, в чем пришлось

убедиться преемнику Гиня маркизу де Попу. Посол и его жена, находившаяся в

Версале, одновременно послали друг другу письма, и каждый получил с

берлинской почты... свое собственное послание: чиновники, сняв копии,

попросту перепутали конверты.

В Англии на протяжении XVIII в. корреспонденция (с 1765 г. фактически

вся корреспонденция) иностранных дипломатов подвергалась тщательному

просмотру. Депеши расшифровывали и копии их передавали министру иностранных

дел. Кроме того, прочитывали и другие письма, если предполагалось, что они

могут содержать разведывательную информацию (в частности, из-за того, что

они направлялись по подозрительным адресам). Первым официальным

дешифровалыциком был Уильям Бленкоу. Он был внуком уже известного нам Джона

Уоллиса и получил назначение после смерти деда в 1703 г. Бленкоу покончил

самоубийством через девять лет, его преемник Джон Кейл оказался неспособным

к выполнению порученных ему непростых обязанностей. В 1716 г. пост

дешифровалыцика занял священник Эдуард Уиллес, и эта должность передавалась

в его семье по наследству вплоть до ее ликвидации в 1812 г. Почему-то она

считалась особенно подходящей для духовных лиц, принадлежащих к

государственной англиканской церкви. Полагавшееся дешифровалыцику скромное

жалованье дополнялось, однако, щедрым пожалованием таких доходных постов,

как декан и даже епископ.

Для "обработки" перехваченной корреспонденции была создана организация,

которую обычно называли секретным бюро, а официально именовали иностранным

секретариатом. По мере расширения секретного бюро в его составе был создан

особый дешифровальный отдел, включавший не только экспертов по кодам, но и

переводчиков, специалистов по вскрытию писем без повреждения пакетов,

граверов, умевших делать печати, химиков, знакомых с невидимыми чернилами,

различных мастеров по подделке писем и документов. Секретное бюро

непосредственно подчинялось министрам иностранных дел. Перлюстрация

официально была прекращена лишь в 1844 г., но на деле не исчезла и получила

дальнейшее развитие в XX в.

Важным центром перехвата иностранной дипломатической документации была

ганноверская почта, через которую, в частности, проходила переписка между

Парижем и Стокгольмом. (Напомним, что с 1714 г. английский король был и

ганноверским курфюрстом.) Перлюстрация была доведена в Лондоне и Ганновере

до совершенства - удавалось не оставлять никаких следов тайного вскрытия

пакетов. Тем не менее о существовании секретного бюро было известно

французскому послу в Лондоне, в 1771 г. жаловавшемуся на сокращение числа

прикомандированных к нему курьеров и на необходимость использовать почту для

перевозки важных депеш. Возможно, что посол был осведомлен о работе

аналогичного "черного кабинета" в Париже (и в других столицах). Не

исключено, что в 80-х годах XVIII в. некоторые шифрованные депеши, которые

направлялись в Париж из французского посольства в Англии, содержали

дезинформацию в расчете, что их прочитают в Лондоне.

Кроме того, английские агенты подкупали почтмейстеров в различных

городах для получения доступа к письмам. Так, в начале 20-х годов XVIII в.,

когда отношения между Англией и Россией были прерваны, английский тайный

агент в Данциге Джошуа Кенуорзи организовал снятие копий с донесений

французских представителей в Петербурге. В 1722 г. Кенуорзи предложил своим

лондонским хозяевам просматривать всю дипломатическую корреспонденцию,

проходившую через Данциг. Подкуп почтовых служащих, по его расчетам, должен

был стоить 1590 ф. ст. в год. (В Лондоне сочли, что это слишком дорогая

затея.) Известный английский шпион Джон Маки, автор опубликованных в 1733 г.

"Секретных мемуаров", организовал переговоры между английским

премьер-министром Робертом Уолполом и директором почты в Брюсселе Жупейном,

обязавшимся посылать в Лондон из всех стран Европы копии писем, которые

могли представлять интерес для британского правительства. Подобного рода

секретные соглашения заключались и с почтмейстерами других стран. Такая

широко поставленная перлюстрация писем использовалась английским

правительством не только в разведывательных целях, но и для контршпионажа,

выявления иностранных агентов, а также для наблюдения за собственными

дипломатами и тайными агентами.

Чтобы избежать "черного кабинета", наиболее важные депеши по традиции

отправляли со специальными курьерами, но и это не давало гарантий. На

курьеров нападали, бумаги выкрадывали тем или иным способом.

Уже в 1700 г. французский дипломат де Торси пришел к выводу, что

говорить правду - лучший способ обмануть иностранные правительства, которые

наверняка будут исходить из предположения, что все сказанное иностранными

дипломатами - ложь. К этому средству стал прибегать известный нам Стенгоп

(позже, уже в XIX в., к такому оригинальному способу не раз обращались

Пальмерстон и Бисмарк).

Один из крупных полководцев времен войны за австрийское наследство,

которая велась в 40-х годах XVIII в., маршал Морис Саксонский сыграл большую

роль в организации французской разведки. Он обращал особое внимание на

необходимость действий, которые ввели бы в заблуждение неприятеля.

"Проведение подготовки к неправильному размещению своих частей, - писал он,

- имеет гораздо большее значение, чем обычно принято думать, при том

условии, конечно, что это размещение делается преднамеренно и осуществляется

таким образом, что может быть в кратчайший срок превращено в правильное.

Ничто так не обескураживает противника, рассчитывающего на победу, как

военная хитрость подобного рода". В 1745 г. в битве при Фонтенуа маршал,

прибегнув к такой уловке, одержал крупную победу над британскими войсками.

Морис Саксонский не только широко использовал шпионов, но и написал трактат

об искусстве разведки. В числе его советов было вербовать агентов из местных

жителей, а также среди служащих интендантства, поскольку, определив размеры

и характер собранных неприятелем запасов продовольствия, можно судить о его

планах. Агенты не должны были знать друг друга, кроме случаев, когда это

требовалось в интересах дела. Морис Саксонский особенно предостерегал против

опасности, которую представляли шпионы-двойники.

Как и разведкой, контр шпионажем занимались многие ведомства - и

военное, и морское, и почтовое, и иностранных дел. В сферу контрразведки

время от времени вторгались также и другие министерства, таможенники,

полицейские власти городов, магистраты, мировые судьи, наделенные не только

судебными, но и административными полномочиями. Одним словом, самые

различные звенья постепенно формировавшегося, еще плохо слаженного и

неуклюжего государственного аппарата, структура которого отражала и

традиции, и традиционные предрассудки, и особенно, конечно, сложный баланс

интересов господствующих классов, а также локальных, семейных выгод и

влияний.

На протяжении всего периода (начиная с конца XVII столетия), когда

велась борьба Англии с Францией за колониальное и торговое преобладание,

внимание британской разведки сосредоточивалось, конечно, на "исконном

враге". Обстановка побуждала смотреть на каждого француза как на

потенциального или действующего шпиона. Это прямо утверждали, например, граф

Ноттингем в конце XVII в. и почти через 100 лет после него британский

посланник в Париже Даниель Хейлс, который обвинял в шпионаже герцога

Лианкура, побывавшего в Англии, и других важных лиц. Эти страхи, возможно,

были связаны с тем, что французское правительство получало отчеты о

парламентских заседаниях, хотя они тогда были закрытыми (журналисты,

пытавшиеся публиковать в газетах сведения о прениях в парламенте, должны

были делать это иносказательно, печатая отчеты якобы о дебатах в "сенате

лилипутов", и прибегать к другим аналогичным уловкам). Но источником

сведений для французского посольства чаще была не его агентура, а

оппозиционные члены английского парламента, на которых, естественно, не

распространялись строгие запреты не допускать посторонних на заседания обеих

палат.

Одной из контрразведывательных задач, возлагавшихся на дипломатов, было

выявление шпионов-двойников. В 1738 г. барон Гораций Уолпол (брат

премьер-министра Роберта Уолпола), не раз занимавший важные дипломатические

посты, уведомил посланника в Гааге, что письмо, которое тот переслал с одним

из своих секретных агентов британскому посланнику в Швейцарии, оказалось на

столе французского первого министра.

Контрразведка старалась не допустить проникновения неприятельских

агентов в штат британских прсольств и миссий. Это удалось в июле 1755 г.

английскому послу в Петербурге Уильямсу, который получил своевременное

предупреждение из Вены от своего коллеги Кейта. Тот, выудив информацию у

самого императора Франца I, послал специального курьера в Петербург с

известием, что некий Месонье, которого Уильяме был готов принять на службу,

был французским шпионом. Джон Мэррей, бывший с 1766 по 1775 г. английским

послом в Константинополе, оказался менее удачливым - среди его служащих

находился французский разведчик, длительное время сообщавший в Париж

содержание всей корреспонденции британского дипломата и ключи к

использовавшимся им шифрам.

Наконец, стоит упомянуть еще об одном нововведении XVIII в., хотя,

строго говоря, и оно имеет давнюю историю, - о создании негосударственной

разведки и контрразведки. Подобную организацию имели еще в конце XVII

столетия пираты, охотившиеся за своей добычей в водах Карибского моря. Не

пренебрегали разведкой и работорговцы, вывозившие негров для продажи на

американские плантации. Позднее, в начале XIX в., это занятие было объявлено

незаконным, и столкновение с военным кораблем грозило капитану и членам

команды рабовладельческого судна серьезными неприятностями, точнее,

большинство из них ожидал печальный удел - висеть на реях. Однако вместо

того, чтобы бросить выгодный промысел, торговцы невольниками пытались

получить через своих осведомителей в портовых городах подробную информацию о

передвижении военных кораблей.

Английское правительство прибегало и к помощи такой своеобразной

организации, как частная разведка двух предприимчивых сицилианских аббатов

Карачоло и Платания, обосновавшихся в 30-х годах XVIII в. в Париже.

Потребителями их "товара" были и другие правительства, включая французское.

Английский историк Б. Уильяме считает, что информация, поступившая из этого

источника, серьезно повлияла на решение Уолпола не вмешиваться активно в

войну за польское наследство (1733-1735 гг.).

В истории известны также многие случаи создания собственной разведки и

контрразведки в уголовном мире. В начале XVIII в. в Париже действовала шайка

знаменитого разбойника Картуша, в которую входило около 2 тыс. человек.

Награбив огромные суммы денег и другие ценности, Картуш подкупил и превратил

в своих агентов многих полицейских, чинов тюремной администрации, судей и

военных, даже наиболее видных врачей, ухаживавших за ранеными участниками

шайки. Сотни трактирщиков выполняли роль хранителей и скупщиков краденого.

Чтобы окончательно сбить с толку полицию, Картуш имел целую дюжину

двойников. Полицейские - даже те, которые не были подкуплены, - не хотели

ловить Картуша: пока он находился на воле, им выплачивали повышенное

жалованье (лишних 30 су в день)... за участие в поисках знаменитого

разбойника. Людям Картуша удавалось проникать и в покои регента герцога

Орлеанского.

Чтобы одурачить воров, регент приказал не употреблять во дворце

драгоценной посуды и заказал себе шпагу без золота и бриллиантов, со

стальной рукояткой. Впрочем, рукоятка была с очень тонкой отделкой и

обошлась в 1500 ливров. Когда регент выходил из театра, шпага исчезла. В

Париже смеялись, уверяя, что Картуш наказал главного вора Франции, который

хотел надуть своих незнатных коллег.

Картуш имел в разных городах своих соглядатаев. Они заранее извещали

его о поездках богатых людей и агентов правительств или торговых фирм,

перевозивших большие суммы денег. Особенно ловким шпионом был молодой лекарь

Пелисье, вхожий в самые знатные дома Лиона. Он не только сообщал о посылке

денег из этого города, но и сам не раз возглавлял банды, нападавшие на

путешественников. Во время одной из таких дерзких попыток ограбления Пелисье

был схвачен полицией. Однако даже под пыткой он не выдал своих сообщников и

был казнен. Власти не узнали от него ничего важного о шайке Картуша.

По слухам, когда полиция организовывала настоящую охоту за королем

парижских разбойников, он несколько недель скрывался в Англии, где

встретился с "лондонским Картушем" - Мекинстоном. Они условились заранее

извещать друг друга об отъезде вельмож и толстосумов, которых можно было

хорошенько потрясти, повстречав на большой дороге.

Картуша схватили лишь в результате предательства Дюшатле, одного из

членов шайки, который после ареста решил спасти себе жизнь и получить

большую награду, обещанную за поимку главаря разбойников. Но и в тюрьме

Картуш похвалялся, что ему удастся выбраться на волю, и только особые меры

предосторожности помешали его бегству. Уже на эшафоте, чтобы наказать своих

сообщников за то, что они не спасли его, Картуш назвал имена членов своей

шайки, после чего в Париже были произведены сотни арестов. Банда Картуша и

ее разведка перестали существовать. Но попытки создать такие организации

неоднократно делались преступниками и в другие эпохи.

Олений парк

В 1745 г. начала всходить звезда маркизы Помпадур, которая сумела два

десятилетия сохранять место главной фаворитки, несмотря на быструю смену

других привязанностей любвеобильного Людовика XV. А это уже имело

политическое значение. Маркиза получила решающий голос при назначении и

смещении министров. Во второй половине 50-х годов Помпадур активно

содействовала сторонникам переориентации французской внешней политики от

союза с Пруссией, которая заключила соглашение с Англией, к союзу с

Австрией. Эта крутая перемена противоречила прочным традициям французской

политики, нацеленной на борьбу с Англией на море и с притязаниями Габсбургов

на главенство в Европе. И хотя Австрия давно уже перестала представлять

прежнюю силу, новый курс политики Версаля вызывал серьезные сомнения.

Поэтому свалить Помпадур пытались не только ее многочисленные соперницы, но

и опасавшиеся за свое положение министры, и противники австрийского союза,

и, наконец, действовавшие заодно с ними агенты прусского короля Фридриха II.

Маркиза взяла на себя руководство перлюстрацией писем. Директор почт

докладывал Помпадур ежедневно о результатах работы "черного кабинета" и по

другим вопросам, связанным с секретной корреспонденцией. Помпадур возложила

на начальника полиции Беррье, содержавшего обширную шпионскую сеть, задачу

развлекать вечно скучавшего короля подробными скабрезными "рапортами" о

происшествиях в публичных домах, в частности при тайном посещении сих мест

иностранными дипломатами. (Парижский архиепископ Кристоф де Бомон после

настойчивых просьб добился, чтобы ему доставляли копии этих отчетов.)

Монаршее благоволение вскоре выразилось в форме приказа, повелевавшего

включать в отчеты и пикантные материалы, добываемые от перлюстрации частной

переписки. Вместе с тем расторопному генерал-лейтенанту полиции было

предписано строго-настрого следить за точным исполнением королевского указа

от 8 июня 1747 г. Этот указ запрещал печатать и распространять книги,

содержание которых противно религии и отеческой заботе Людовика о чистоте

нравов.

Историк А. Кастело объясняет поведение Людовика "генетическим фурором":

в королевских семьях браки заключались между родственниками, и король имел

лишь 28 предков в шестом поколении вместо 64, как все другие люди. Зато он

не имел недостатка в незаконных отпрысках, которые все вместе, как подсчитал

Ж. Валинзель в книге "Дети Людовика XV", могли бы составить население целого

городка.

Некоторые французские биографы Людовика XV делят его любовниц на два

ранга - больших и малых; последние, часто сменяясь, не нарушали влияния

настоящих фавориток. А маркиза Помпадур, принявшая на себя заведование

увеселениями монарха, сама регулировала отбор и поставку малых - а нередко и

малолетних - метресс своему повелителю.

Порой фаворитками становились сразу несколько сестер; например, молва

утверждала, что пять дочерей маркиза де Флавакура были удостоены королевской

милости. Впрочем, очень благосклонные к Людовику его новейшие биографы

считают это явным преувеличением, полагая, что из списка надо исключить

третью и четвертую дочь, а первая, Луиза, почти совсем лишилась милости,

когда наибольшую силу в 1742 г. забрала младшая Мария-Анна, которая получила

титул герцогини де Шатору и поместья, приносившие 80 тыс. ливров ежегодного

дохода ("в компенсацию за ее преданность королеве", как значилось в акте

дарения). Постепенно Людовик пришел к мысли, что нельзя зависеть от случая.

Воспитание будущих фавориток было поручено специальному закрытому пансионату

(Оленьему парку), покровительницей которого стала Помпадур. От дворянских

семей, желавших пристроить дочерей в столь перспективное учебное заведение

(после его окончания выдавалось 100 тыс. ливров), не было отбоя, так что

отбор претенденток пришлось вверить заботам дотошного Беррье.

"Что только не думали об этом скверном месте, которое памфлетисты конца

века рисовали ареной оргий и гнусных махинаций, рассчитанных на совращение

бедных невинных девушек! - с негодованием писал в 1965 г. историк Ж. Леврон.

- Какой бы тяжелой ни являлась действительность, кажется, нет надобности

рисовать ее в еще более черных красках". Нужды в этом и вправду нет. Все

происходило проще. С полицейской точки зрения Олений парк был очень даже

удобным предприятием, если бы не все новые королевские причуды, при которых

альковные секреты не раз вплетались в перипетии тайной войны.

Опасным моментом для Помпадур и руководимого ею "пансионата" была весна