1870 Г. Прусская армия вторглась во Францию, обладая знанием всего того, что

могло пригодиться для захвата и ограбления страны. Напротив, французы, по

позднейшему признанию Наполеона III, не имели никаких сведений о противнике.

Во время самой войны Штибер был одним из организаторов беспощадного

террора против мирного французского населения. Смертной казни подвергали за

самые ничтожные или даже мнимые провинности, по простому подозрению. Однако,

когда война приобрела для Франции характер освободительной борьбы против

прусского нашествия, успехи Штибера заметно уменьшились. Сотни и тысячи

людей, рискуя жизнью, пробирались с важными донесениями в осажденные

пруссаками французские города, и контрразведка Штибера не смогла победить в

этой тайной войне.

В январе 1871 г. в прусскую ставку для переговоров прибыл французский

министр Жюль Фавр. Штибер вырядился лакеем и в течение переговоров Бисмарка

с Фавром тщательно просматривал корреспонденцию французского представителя.

В первый раз Штибер не успел сделать копии с некоторых документов, тогда

Бисмарк нарочно под каким-то предлогом отложил на день заседание. Копии были

сняты.

В своих мемуарах Штибер без удержу хвастает, что ему удалось провести

Жюля Фавра. "Я вспоминаю, - иронически писал Штибер, - что я, стоя наверху

лестницы, наблюдал, как карета, увозившая Фавра обратно в Париж, исчезала

вдали. Почти падая от усталости, вызванной двумя бессонными ночами, я не мог

все же не улыбаться, когда сжимал и бренчал монетами, которые вложил мне в

руку Фавр".

Бахвальство Штибера не совсем лишено основания: он имел дело с матерым

политиканом и, главное, с адвокатом, который был не только знаком со всеми

преступными уловками своих клиентов, но и сам при случае пускал их в ход.

После окончания войны Штибер приступил к организации шпионской сети во

многих европейских странах. Секретные фонды, расходуемые на шпионаж, выросли

в 10-15 раз. Агентами Штибера были служащие отелей, продавцы в табачных

лавках или гувернантки в богатых домах, странствующие ремесленники и

фешенебельные кокотки, модные парикмахеры и скромные чиновники почтового

ведомства. Шпионами у Штибера служили немцы, швейцарцы, бельгийцы, а также

жители страны, в которой проводилась шпионская "работа".

В эти годы произошел один из колоритных эпизодов в деятельности Штибера

- случай с французским генералом Сиссе. Этот генерал попал в плен во время

франко-прусской войны. С ним обращались подчеркнуто хорошо. Генерал жил на

вилле около Гамбурга и под честное слово не делать попыток к бегству получил

разрешение пользоваться, в известных пределах, свободой. В Гамбурге он

близко познакомился с молодой красавицей баронессой Каулой. Бездарный

генерал оказался, несмотря на свои пожилые годы, отличным и искусным

любовником. Связь стала настолько приятной, что разомлевший старик едва

нашел в себе силы после войны покинуть место, где проходили столь приятно

дни плена, и возвратиться во Францию. Его назначили командиром одного из

корпусов версальских войск. По приказу Сиссе были расстреляны сотни

коммунаров.

В 1875 г. Сиссе оказался на посту военного министра. Время было

тревожное. Бисмарк замышлял новую войну, чтобы окончательно сокрушить

Францию, быстро оправлявшуюся от военного разгрома. Штибер вызвал баронессу

Каулу и попросил ее отправиться в Париж для новой встречи с генералом Сиссе.

Просьба была равносильна приказу. Но он был излишним. Баронесса явно не

имела ничего против возобновления знакомства с пускай не молодым, но пылким

французским поклонником. Штибер щедро снабдил своего агента деньгами, и

перекочевавшая во французскую столицу Каула быстро восстановила прежние

связи с генералом. Ее роскошный дом был куда богаче квартиры Сиссе,

вынужденного ограничиваться не очень большим жалованьем. Отдыхая в этом доме

от трудового дня, Сиссе, облачась в халат и ночные туфли, часто рассказывал

своей любовнице о трудностях и превратностях службы, о планах реорганизации

французской армии. Все это напоминало скверный фарс, но на карту было

поставлено слишком многое.

Французская контрразведка - Второе бюро - вскоре заинтересовалась

баронессой и установила, что она встречается со Штибером. Но Второе бюро

могло ограничиться лишь тем, что Каулу быстро выдворили из Франции как

нежелательную иностранку: президент Мак-Магон и правительство любой ценой

стремились избежать скандала.

Однако победителем все же оказался Штибер. К тому времени, когда Каула

была выслана в Германию, немецкая разведка знала все о французских планах,

что ей было нужно.

Позднее великосветскую красавицу в роли главного немецкого шпиона

заменил скромный кучер экипажа, принадлежавшего другому военному

министру-генералу Мерсье. Под этой маской скрывался немец Людвиг Виндель.

Вместе с Мерсье он объездил многие крепости и укрепленные районы Франции,

которые посещал во время своих инспекционных поездок глава военного

ведомства.

Виндель издал в Америке мемуары, к которым приложил гравюру,

изображавшую его на козлах министерской кареты.

Начав свою службу разведчика в качестве офицера, прикомандированного к

генеральному штабу, Виндель быстро продвигался по службе. Однажды ему было

дано деликатное поручение - разузнать, кто являлся автором анонимных писем,

в которых сообщалось много разоблачений относительно жизни великосветского

общества. Виндель пришел к выводу, что автором этих наделавших много шума

писем был близкий родственник кайзера Вильгельма II герцог

Шлезвиг-Гольштинский. Доказательства Винделя были признаны неубедительными,

и он сразу впал в немилость. После этого ему ничего не оставалось, как

согласиться на службу ча границей. Совершая частые поездки по Франции,

Виндель сумел добиться ряда заметных успехов: он разоблачил одного

шпиона-двойника и, переодевшись в мундир французского артиллерийского

офицера, посетил секретные армейские маневры. В 1893 г. Винделю было

приказано проверить полученное известие о том, что французы выкрали чертежи

немецкого торпедного аппарата и намереваются испытать его в Тулонском

арсенале. Виндель на лодке приблизился к запретной зоне. Часовой подал ему

знак остановиться. Тогда Виндель сделал вид, что оступился, и перевернул

лодку. Потерпевшему была оказана помощь, а он тем временем успел разглядеть

все, что ему было нужно, на территории арсенала. Вопреки полученным в

Берлине сведениям, французы не собирались проводить испытания нового оружия.

Виндель уверял, что ему удалось в 1896 г. похитить портфель начальника

французского генерального штаба генерала Буадефра с бумагами, раскрывавшими

французский мобилизационный план, а в 1897 г. выкрасть план фортификаций

Парижа.

В 1875 и 1884 гг., когда Бисмарк предполагал спровоцировать новую войну

против Франции, немецкие агенты подготовили планы разрушения французских

железных дорог. О существовании разведывательной сети Штибера было широко

известно, но большинство европейских стран не создало эффективной системы

контршпионажа. Штибер же придавал большое значение контрразведке.

Интересный случай произошел уже после смерти Штибера. В 1893 г.

немецким судом были осуждены два французских морских офицера - Дежуи и

Дельге Малава, обвиненные в попытке составить карту укреплений Гельголанда.

На суде выяснилось, что о путешествии этих офицеров на яхте к Гельголанду

немецкая полиция узнала еще до того, как оба француза покинули Париж.

Наряду со шпионажем Штибер занимался налаживанием системы полицейской

слежки, запугивания и шантажа внутри Германии.

Одним из нововведений "короля шпионов", как назвал Штибера восхищенный

его успехами Вильгельм I, было создание в Берлине "Зеленого дома", или

просто фешенебельного публичного дома под непосредственным управлением

министра полиции. Любезно приглашавшиеся туда буржуазные политики и вообще

власть имущие (вплоть до родственников императора) вначале втягивались в

"обыкновенный" разврат, который вскоре дополнялся всеми видами извращений.

Широко использовались также наркотики. Штибер позаботился, чтобы "уровень"

разврата в его "Зеленом доме" был выше, чем где-либо в Европе. В результате

в отношении жертв этого аристократического притона можно было проводить

политику "кнута и пряника". Пряник мог легко обратиться в кнут; угроза

позорного разоблачения дополнялась часто не менее мучительной для жертвы

угрозой лишить ее услуг "Зеленого дома". Штибер получил такие дополнительные

рычаги власти, что стая одним из наибелее влиятельных людей в стране. Быть

может, лучшим доказательством страха, который внушал Штибер, была

нескрываемая и почти неприличная веселость толпы на его похоронах: это был

действительно для многих праздник освобождения от угроз и вымогательств со

стороны полицейской тени "железного канцлера".

Канцлер и карлик

Хотя регулярно выпускаемые памфлеты или пришедшие им на смену

еженедельные и - значительно позднее - ежедневные газеты получили

распространение в Европе еще в XVII в., долгое время их не считали имеющими

отношение к возможному разглашению государственных секретов. Даже как орудие

пропаганды эти издания имели ограниченное значение, повышавшееся во времена

острых политических кризисов, таких как английская буржуазная революция

середины XVII в., Фронда во Франции, война английских колоний в Северной

Америке за независимость (1775-1783 гг.). Положение резко изменилось в годы

Великой французской революции. После установления власти Наполеон I поставил

печать под строгий полицейский контроль, который включал в себя и военную

цензуру. С другой стороны, пресса, начиная с правительственного "Монитера",

широко использовалась для распространен ния официальной пропаганды, в том

числе путем преувеличения успехов и замалчивания неудач на войне, а также

для введения в заблуждение противника. Это достигалось не столько печатанием

фальшивых газетных номеров, которые, как мы помним, Шульмейстер передал

австрийскому генералу Маку, сколько помещением ложной информации в самых

подлинных французских изданиях. Вместе с тем Наполеон из английских газет

узнал ряд важных новостей, в частности о передвижении армии Веллингтона на

Пиренейском полуострове. Веллингтон писал, что "содержание всех газет - это

разведывательные данные для неприятеля, на основании которых он строит планы

своих операций".

Во время Крымской войны в январе 1855 г. лорд Раглан, командующий

английскими войсками, которые совместно с французскими войсками осаждали

Севастополь, писал военному министру о представителе газеты "Тайме" У.

Расселе: "Я задаю вопрос, мог ли платный агент русского императора лучше

служить своему хозяину, чем это делает корреспондент газеты, имеющей самый

большой тираж в Европе". Впрочем, возможно, Раглан больше опасался критики

своих действий, чем действительно раскрытия военной тайны. По крайней мере

после войны Рассел письменно запросил русского командующего М. Д. Горчакова,

узнавал ли он какие-либо секреты из его корреспонденции. Горчаков ответил,

что никаких, которых бы он не знал заранее. Правда, царю Александру II

приписывали утверждения противоположного характера.

Во время гражданской войны в США правительство президента Линкольна

столкнулось с фактом выдачи газетами многих секретных сведений о

передвижении войск. Поскольку на большей части театра военных действий не

существовало сплошной линии фронта, эти газеты быстро попадали в руки южан.

Разглашение военных секретов порой носило злосгный характер, было

результатом враждебности "медноголовых" - влиятельных кругов на Севере,

которые стремились к компромиссному миру с рабовладельцами. Газеты "медянок"

нередко печатали ложную военную информацию с целью ввести в заблуждение не

противника, а население северных штатов. В 1864 г. газеты "Нью-Йорк уорлд" и

"Нью-Йорк джорнел оф коммерс" напечатали поддельную прокламацию президента

Линкольна, в которой давалась мрачная оценка военного положения и

провокационно объявлялось о мобилизации в армию еще 400 тыс. человек. Обе

газеты отделались легко - запрещением выхода на три дня. Известный генерал

Севера Шерман, обнаружив присутствие в его армии корреспондента "Нью-Йорк

геральд" Т. Нокса, не получившего на это специального разрешения, приказал

отдать репортера под суд как вражеского шпиона. Журналист был признан

виновным, но президент Линкольн отменил приговор. Разгневанный

вмешательством сверху, Шерман заявил: "Если уж американцы требуют и должны

получать информацию, даже правдивую, но все же информацию, - пусть получают.

Только они будут напоминать по своим привычкам пьяницу, у которого настолько

испорчены природные наклонности, что он находит удовлетворение лишь в

коньяке". Когда Шерману сообщили, что несколько корреспондентов пропали без

вести, он лишь пробурчал, что теперь будет получать к завтраку новости из

ада. Шерман и Грант даже думали подать в отставку из-за разглашения газетами

военных тайн. Шерман предлагал распространять в газетах ложные известия,

чтобы подорвать доверие к печатавшейся там правильной секретной информации.

Южный командующий генерал Роберт Ли тщательно изучал газеты северян; у него

были даже любимые издания, сообщавшие особо ценные сведения, например

"Филадельфия инкуайер".

Впрочем, немало тайн было выдано и южными газетами. На основании

печатавшихся в них известий "Нью-Йорк геральд" в начале войны опубликовала

сведения о численности армии южан, списки офицеров, причем военный министр

Конфедерации признал потом, что эта информация была столь же точной, как и

та, которой располагал он сам. В последний период войны президент

рабовладельческой Конфедерации Д. Девис, чтобы приободрить население

Джорджии, разболтал в своих речах планы борьбы против наступавшей армии

Шермана. Некоторые современники уверяли, впрочем, без достаточного

основания, что Шерман заимствовал из южных газет идею своего марша к морю, в

результате которого территория Конфедерации была рассечена на две части и

вскоре ее армия была разгромлена.

Примеры разбалтывания военных секретов печатью очень многочисленны. Во

время франко-прусской войны 3-я немецкая армия после сражения при Верте,

двигаясь на запад, разминулась на два-три перехода с французскими войсками

Мак-Магона, наступавшими на восток. Однако немцам попалась французская

газета, сообщавшая, что армия Мак-Магона находится в Реймсе. Немецкое

командование направило свои войска на север и воспрепятствовало планам

французов. Утверждают, будто незадолго до сражения при Седане Мольтке

получил из английских газет точную картину расположения французской армии.

Примером преступного разглашения военной тайны может также служить

"Вестник маньчжурской армии", издававшийся царским командованием во время

русско-японской войны. В нем печатались сообщения о прибытии на Дальний

Восток различных воинских соединений, отчеты о расположении частей, приказы,

содержавшие данные о составе и состоянии различных корпусов и дивизий. В

"Вестнике" публиковалось множество объявлений о розыске военнослужащими

родных и друзей. Эти объявления давались офицерами, указывавшими свои

адреса, что еще более раскрывало картину дислокации русских войск на Дальнем

Востоке.

Военная цензура не только как средство пресечения утечки военных

секретов, но и как орудие дезинформации противника и военной пропаганды

широко применялась пруссаками во время войн против Франции. Этим делом

занимался Штибер.

Методы разведки использовались и журналистами с целью добывания

информации для своих газет.

...28 марта 1871 г. рабочие Марселя, следуя примеру Парижа, захватили

власть в главном портовом городе Южной Франции. Революционеры овладели

почтой и телеграфом, установили контроль над отправлявшейся

корреспонденцией.

Глава версальского правительства Тьер поручил восстановление

буржуазного "порядка" в Марселе генералу Эспивану де ла Вильбоне. Это был

тупой монархист и клерикал, сделавший карьеру угодливостью в гостиных

знатных дам и выказавший полную неспособность в войне против Пруссии. Теперь

этот чванливый и жестокий палач, обрадованный приказом кровавого карлика из

Версаля, собирался взять реванш в сражении с коммунарами, не имевшими ни

патронов, ни продовольствия. И тут генералу предложил свои услуги другой

карлик - франтовато одетый, маленький толстый человечек на непомерно

коротких кривых ножках и с огромной уродливой головой. Жирное лицо карлика,

окаймленное "солидными" баками, украшали рачьи глаза и оттопыренная нижняя

губа. Его жена, разъяснил он, сдавала внаем в своем доме квартиру Восточной

телеграфной компании, которая имела свой собственный кабель до города Орана

в Алжире. Компания разрешила присоединить этот провод к кабелю, идущему в

Версаль. Так была установлена связь с правительством Тьера, и генерал

Вальбоа получил окончательные инструкции о расправе с инсургентами.

Марсельская коммуна была потоплена в крови. А супруг домовладелицы за

свои шпионские заслуги был уполномочен лично сообщить об этом в Версаль.

Карлик на кривых ножках звался Генрих Георг Стефан де Бловиц. Он

родился в 1825 г. в Чехии в немецкой дворянской семье. Однако мы знаем

историю ранних лет жизни Бловица только из его собственных "Мемуаров", а они

скорее напоминают не воспоминания, а плутовской роман, правда, очень

подпорченный непомерным тщеславием автора и главного героя этого

повествования. Если верить Бловицу, когда ему было 16 лет, цыганка в глухой

деревне на хорватской границе предсказала его дальнейшую судьбу.

"Когда колдунья подошла ко мне, - рассказывает Бловиц, - она внезапно

оживилась и ее тусклые глаза засверкали.

- Никогда еще не видела такую руку, как у тебя, - сказала она. - Тебя

ждет завидная судьба.

- Что именно? - спросил я.

- Ты будешь сидеть рядом с королями и обедать вместе с принцами".

И действительно, воспоминания Бловица до краев заполнены рассказами о

его непрерывных успехах в высшем свете, о благосклонности монархов, дружбе с

министрами и встречах с другими титулованными особами рангом, конечно, не

ниже графов и князей. Нет недостатка, разумеется, и в галантных

приключениях, в которых герой с дипломатическими бакенбардами нередко

представал в амплуа первого любовника. Как-то раз, повествует он, Бисмарк и

германская разведка подослали к нему прекрасную и коварную красавицу княгиню

Кральта разузнать важную тайну. Находясь вечером в салоне княгини, Бловиц

был настолько покорен ее красотой и несравненным обаянием, что готов был

проболтаться. Но тут он обратил внимание на одну необычную вещь: "Я заметил,

что пламя свечи в канделябре, стоявшем у зеркала, отклонилось и стало вдруг

мерцать. Меня это удивило, так как двери и окна были заперты. Я не мог

определить, откуда идет ток воздуха, отклонявший пламя свечи. Подойдя к

канделябру, я почувствовал, что дует от зеркала. Тут я сразу понял, что

попал в ловушку. Внимательно исследовав зеркало, я заметил, что оно состоит

из двух створок, между которыми теперь был слабый промежуток. Очевидно, там

стоял кто-то и подслушивал. Я указал княгине на мерцающую свечу и на

скважину в зеркале и сказал возможно более спокойно:

- Сударыня, ваши хитрости бесполезны. Я понял все. Княгиня взглянула на

меня и нажала пуговку электрического звонка. Явился лакей. Не глядя на меня,

она указала мне на дверь".

Однако далеко не во всех случаях нашему галантному рыцарю указывали на

дверь. Часто он подвизался и в роли благородного спасителя таинственных

молодых красавиц (тоже, конечно, сплошь принцесс и герцогинь), при этом

угрожая их преследователям - все больше владетельным князьям - чуть ли не

военными действиями со стороны концерта великих держав.

На деле влияние Бловицу обеспечила сила, которую называли шестой

великой европейской державой, - английская газета "Тайме". Настоящая карьера

Бловица началась в кровавые майские дни 1871 г., когда опьяневшие от крови

версальцы творили чудовищную расправу с пленными коммунарами под

восторженное улюлюканье злорадствующей толпы буржуазных дам. Кровавая оргия

в Париже вызвала некоторое смущение даже у вполне респектабельных

консервативных газет за рубежом. Тьеру хотелось, чтобы отчеты о массовых

зверствах версальских войск печатались с оговорками и умолчаниями,

способными как-то смягчить общую картину. Поэтому он был очень доволен,

когда узнал, что давно уже знакомый ему Бловиц, бывший ранее второстепенным

журналистом, получил временно должность помощника парижского корреспондента

"Тайме".

Оба карлика хитрили: Тьер хотел превратить Бловица в орудие для

осуществления своих целей, а Бловиц - Тьера. Используя свое знакомство с

главой французского правительства, Бловиц добывал первоклассную информацию,

которую не получали другие корреспонденты. Однажды Бловиц заметил издалека,

что Тьер говорит с одним иностранным (очевидно, немецким) послом. Когда

Бловиц подошел к Тьеру, беседа уже закончилась. Глава правительства, имевший

несколько смущенный вид, разъяснил временному корреспонденту "Тайме", что

посол сообщил ему о своем удовлетворении некоторыми шагами, предпринятыми

правительством Тьера. Но Бловиц был не меньшим шулером, чем его собеседник,

и по виду премьера понял, что тот лжет. Бловиц воздержался от посылки в

"Тайме" сведений, полученных от Тьера, а путем расспросов ряда знакомых

сумел установить истинное содержание разговора: посол заявил резкий протест

против действий французского правительства. Когда в "Тайме" появилось

сообщение о встрече изворотливого премьера с послом, все соперники Тьера

пришли в восторг, а тот, конечно, был в совершенной ярости. "Я никому не

говорил о беседе с послом! - кричал он Бловицу. - Вы подслушали нас! Вы не

смели писать об этом!" Но Бловица словами было не пронять, а ссориться даже

с временным корреспондентом "Тайме" - не расчет. Карлики вскоре снова нашли

общий язык.

В 1874 г. Бловиц сумел наконец получить место постоянного парижского

корреспондента "Тайме", занять которое стремилось немало влиятельных особ.

"Маленькому великому человеку", как стали звать Бловица, удалось в 1875

г. заранее сообщить о намерении Германии начать новую "превентивную" войну

против Франции, и это не могло снискать ему благосклонность Бисмарка. А

между тем в 1878 г. в Берлине собрался международный конгресс, который

должен был в очередной раз решать "восточный вопрос" - о судьбах народов и

территорий, расположенных в европейской части турецкой империи, или, иначе

говоря, о судьбе Балкан и о режиме проливов Дарданеллы и Босфор.

От Бисмарка ждать информации было, конечно, нечего. "Уполномоченный

Франции, - вспоминал потом Бловиц, - был робок, английские дипломаты из

принципа ничего не сообщали журналистам, русские дипломаты не доверяли

представителю английской газеты, австрийцы, страшась Германии и России,

молчали как немые. Что же касается турецких дипломатов, то они трепетали

даже от собственной тени". Учитывая все это, Бловиц создал свою частную

разведку. Он послал вперед нанятого им авантюриста, который под видом

богатого молодого человека из почтенной семьи должен был втереться в доверие

к одному из дипломатов.

Авантюрист вскоре был принят этим сановником на службу в качестве

секретаря без жалованья, обучающегося тонкостям сложной дипломатической

профессии. За всеми канцеляристами очень следили, поэтому Бловиц и его агент

делали вид, что незнакомы друг с другом. Они лишь обедали в одном и том же

ресторане, который посещали многие дипломаты и журналисты, и... носили

одинаковые цилиндры. Легко догадаться, что при уходе Бловиц надевал цилиндр

своего агента, под шелковой подкладкой которого находились краткие протоколы

заседаний конгресса и переговоров между отдельными державами. Но и эти

протоколы именно из-за их краткости были недостаточны для того, чтобы

заполнить ими длинные корреспонденции в Лондон. Отталкиваясь от того

немногого, что успевал записывать его агент, Бловиц начинал обход знакомых

дипломатов и по крохам восполнял все звенья, которых недоставало для полного

рассказа об очередном заседании конгресса.

Пронырливость, мертвая хватка в разговорах и чутье ищейки не раз

помогали корреспонденту "Тайме". Газета напечатала подробное изложение речи

русского канцлера Горчакова. Бловицу удалось заранее узнать, что после

долгих столкновений английские и русские делегаты пришли наконец к

соглашению по основным вопросам и отъезд в Лондон, которым угрожал

британский премьер Дизраэли (был даже демонстративно заказан специальный

поезд), так и не состоится. Телеграммы Бловица предотвратили панику на

бирже, знавшей, что отъезд премьера - это почти наверняка война с Россией...

Тем временем агент, доставлявший информацию Бловицу, стал возбуждать

подозрение. Бловицу пришлось, щедро снабдив деньгами, отправить его в

качестве эмигранта в Австралию, а до этого тот нашел себе заместителя.

Конгресс шел к концу, и новый агент обещал заранее раздобыть точную копию

трактата, который будет подписан на заключительном заседании. "Теперь мне

нужно было преодолеть два препятствия, - рассказывал впоследствии в своих

мемуарах Бловиц. - Во-первых, конгресс закрывался 13 июля, в субботу.

Трактат был мне необходим 12-го, чтобы он появился в газете 13-го, так как

по воскресеньям газеты не выходят. В понедельник было бы уже поздно.

Во-вторых, мало было достать трактат. Для меня было также важно, чтобы

другие журналисты не имели его. Немецкие газеты были сердиты на Бисмарка за

то, что он не принял их представителей. Я рассчитывал, что канцлер даст им

трактат, чтобы успокоить их. Если документ появится в немецких газетах в

субботу, то я потерплю поражение. Я был в отчаянии. Как помешать Бисмарку?

Как протелеграфировать о трактате в Лондон? Из Берлина было невозможно. Из

Парижа было бы поздно. Я остановился на Брюсселе".

Бловицу удалось обвести вокруг пальца бельгийского посланника в Лондоне

и получить от него разрешение на передачу длинной телеграммы в любое время

дня и ночи. С помощью сложных маневров Бловиц помешал своим коллегам

получить драгоценный документ. А в пятницу агент Бловица выкрал еще не

подписанный трактат. Получив его, Бловиц, изображая печаль на лице,

отправился на вокзал и сообщал всем знакомым, что окончательно потерял

надежду получить текст договора. На брюссельском телеграфе вначале было

отказались передавать телеграмму, когда убедились, что она содержит важное

дипломатическое соглашение, но записка от посланника уладила дело.

Когда делегаты конгресса еще только подписывали трактат, машины уже

отпечатали субботний номер "Тайме" с полным текстом договора. Бисмарк был в

ярости, а Штибера едва не хватил апоплексический удар. Современники уверяют,

что Бисмарк, заходя в свой служебный кабинет, сразу же заглядывал под стол -

нет ли там Бловица. Но дипломатический корреспондент "Тайме", как и все

английские дипломаты, предпочитал воевать чужими руками.

В 1883 г. при встрече с Бловицем Бисмарк допытывался, как ему удалось

получить текст договора. Бловиц уклонился от ответа. Он рассказал, как было

дело, только в своих мемуарах, опубликованных в 1903 г., но и тогда утаил

имена своих агентов.

Приближение бури

Первой мировой войне предшествовала длительная подготовка, в том числе

и в форме тайной войны. Немецкая разведка, возглавляемая специальным

управлением генерального штаба, едва ли не единственная из всех разведок

европейских государств пыталась насадить массовую агентуру в пограничных

районах своих будущих противников. Немецкими разведчиками были наводнены

восточные департаменты Франции и западные губернии России. Германская

разведка - также, кажется, одна среди всех остальных - составляла обширную

картотеку ("черную книгу"), включавшую десятки тысяч имен жителей других

стран, которых можно было бы завербовать на службу. На каждого внесенного в

"черную книгу" была заведена особая карточка. В ней отмечались

имущественное, служебное и семейное положение указанного лица, его

наклонности, слабости, тайные пороки. Опираясь на эти сведения, при вербовке

прибегали в одном случае к запугиванию, в другом - к подкупу, в третьем - к

обману.

В XX в. германскую разведку считали непревзойденной в Европе. Однако ее

руководители столь же уступали Штиберу, сколь посредственные политики,

сменявшие друг друга на посту германского канцлера, - Бисмарку. Новые

главари германского шпионажа были лишены изворотливости и гибкости,

являвшихся неотъемлемыми качествами старой полицейской ищейки. Правила,

установленные Штибером, выродились в шаблоны, применявшиеся без воображения

и изобретательности и, что еще важнее, нередко без учета изменившихся

условий. Даже главный "принцип" Штибера - массовость шпионажа - иногда

становился источником неудач. У Штибера крупицы сведений, сообщаемых ему

агентами, складывались как малый, но необходимый элемент в мозаике, как

частички, которые помогали составить ясную общую картину.

Теперь же такие крупицы собирались в груду малоценных и часто не

поддающихся проверке известий, в которой могли отсутствовать самые основные

звенья. Эта информация создавала лишь иллюзию осведомленности, тем самым

парализуя стремление исправить дело...

Несмотря на это, немецкая шпионская служба выделялась среди разведок

других стран, к примеру - Великобритании. Здесь уместно сделать несколько

предварительных замечаний.