1794-1795 Гг. И 1804 г.). Интерпретация Луиго базируется на том, что

"молодой Капет", как мы знаем из ряда свидетельств, страдал от нервного

заболевания. Больного лечил доктор Бартелеми Химели - широкоизвестный

специалист по заболеваниям нервной системы. К 1804 г. доктора уже не было в

живых, и речь шла о предоставлении временного убежища потерявшему память

больному. Доктор Химели был врачом прусского короля Фридриха II и после его

смерти дернулся в Женеву, сохранив тесную связь с придворными кругами

Берлина. Семейство Химели, видимо, было знакомо с прусским дипломатом

Гарденбергом (впоследствии министром и главой правительства). В 1794 г. он

был губернатором Невшателя - владения прусского короля - и послом в Берне.

Вскоре после вступления на престол нового прусского короля Фридриха

Вильгельма III сын доктора пастор Жан Жак Химели и его 10-летний племянник

Фридрих Лешот посетили Берлин и были приняты королем и королевой Луизой,

известной в истории Пруссии.

Отцом Фридриха был Жан Фредерик Лешот (1746-1824 г.), до революции

живший во Франции. Он участвовал в создании кукол-автоматов, рисовавших или

игравших на музыкальных инструментах. Эти куклы были модной забавой в

Версале накануне 1789 г. Жан Фредерик в 1786 г. женился на Сюзанне Екатерине

Химели, дочери доктора Бартелеми Химели. Его кузен Тите ди Генри Лешот

(1752-1792 гг.) служил в швейцарской гвардии короля и был женат на

Елизавете, кузине Сюзанны Екатерины. Оба Лешота были лично знакомы с членами

королевской семьи. После падения монархии Жан Фредерик под псевдонимом Леба

помогал роялистам бежать в Швейцарию. А его жена Сюзанна Екатерина

рассказала своей внучке Марии Лешот (тогда маленькой девочке), что

поддерживала переписку с Шарлоттой Робеспьер и сожгла эту корреспонденцию в

присутствии Марии. Елизавета, овдовевшая в 1792 г., оставалась в Париже.

Наряду с Жаном Фредериком Лешотом (по-немецки - Фридрихом), о котором уже

шла речь, в семье были младший сын Георг, ставший отцом Марии Лешот (автора

"Мемуаров), и две сестры, старшая была с 1805 г. замужем за неким Луи

Шеневьером. Он некоторое время жил в Англии и лишь в 1798 г. отправился в

Швейцарию, где выявились его тесные связи с известным роялистским шпионом

Фош-Борелем (о нем ниже), который под маской книгоиздателя являлся

руководителем разведывательного центра, работавшего на графа Прованского (и,

добавим, в какой-то мере также на английскую разведку). По мнению Луиго,

"Шеневьер и его единомышленники пытались раскрыть тайну дофина с чувствами

Ирода к Иисусу". Однако он не проник в тайну, которой владели другие члены

семьи, хотя тщетные поиски следов дофина от Вандеи до Рима и были причиной

ссоры между ним и его шурином Фридрихом Лешотом.

После 9 термидора "тайну Тампля" знали лишь Гарденберг, Бартелеми

Химели и его племянница Елизавета Лешот, остававшаяся в Париже. Самый факт

похищения, не более того, был известен Сюзанне Екатерине Лешот и Шарлотте

Робеспьер. Все это и тогда, и в последующие годы совершенно ускользнуло и от

находившегося поблизости в Соле-ре центра группы конституционных

монархистов, и от Фош-Бореля, который к тому же перебрался из Невшателя на

север Германии, в Гамбург, продолжая свою активность в качестве роялистского

разведчика. Местная легенда утверждает, что на ферме семьи Химели жил

ребенок, которого считали французским принцем. Он исчез из поля зрения,

когда в 1803 г. к нему было привлечено внимание наполеоновской полиции

(Швейцария была тогда оккупирована французскими войсками).

В 1806 г. Фридрих неожиданно уехал, не сообщив родным о том, куда

направляется. Позднее стало известно, что он принял участие в боевых

действиях вольных стрелков против французских войск в Германии и был одно

время заключен в тюрьму в Страсбурге (о том же рассказывал и Наундорф).

После освобождения Фридрих совершил еще несколько таинственных путешествий

и, как узнали родители, вновь был арестован французами в Вестфалии. На

выручку Фридриха был послан Шеневь-ер, хотя трудно было сделать худший

выбор. Шеневьер недолюбливал или даже ненавидел брата жены и в своих

последующих рассказах родственникам пытался представить его в крайне

невыгодном свете. Вместе с тем Шеневьер не догадался, кем является какой-то

бродяга, которому покровительствовал Фридрих. В бродяге было легко узнать

На-ундорфа. Все это как будто подтверждают рассказы Наундорфа о его

"бегстве" из Тампля и последующей жизни, вплоть до появления в Берлине.

Первые мемуары Наундорфа появились в 1834 г., но потом были дезавуированы и

заменены в ноябре 1836 г. новыми, озаглавленными "Очерк истории несчастий

дофина, сына Людовика XVI". Они были напечатаны в Лондоне адвокатом Грюо де

ла Баром и другими советниками Наундорфа, без сомнения, с его полного

согласия.

Наундорф не перенапрягал свою фантазию. Другой кандидат в дофины -

Ришмон ловко включил в свой рассказ для придания ему правдоподобия Фротте,

Шаррета и еще нескольких известных персонажей. Новый же претендент не

упоминал ни одной фамилии. "Он рассказывал совершенно фантастическую

историю, которая ни с чем не совмещалась и не допускала никакой проверки, -

отмечал М. Гарсон. - Не известно, ни кто вмешался в его судьбу, ни каким

образом этот неизвестный смог проникнуть в Тампль... Далее следовала цепь

загадочных приключений, ни одно из которых не могло быть увязано с

каким-либо известным фактом..."

Во втором, более подробном варианте своих воспоминаний Наундорф

демонстрирует лучшее знание бытовых деталей жизни в Тампле, сообщает о ряде

эпизодов, которые либо были уже известны из опубликованных сочинений, либо

не поддаются проверке. Он вдобавок намекает, дабы избегнуть неприятных

вопросов, что ему приходится многое скрывать, хотя неясно, какие мотивы

требовали в Лондоне в 1836 г. сохранения в секрете происшествий,

происходивших в Тампле более чем за 40 лет до этого, в 1794 г. В рассказе

содержится настоящая басня о том, что у него в Тампле была даже какая-то

неизвестная гувернантка. Далее следовало повествование, как его, подменив

манекеном, перевели из комнаты на втором этаже в тайник на четвертом этаже,

где он провел сравнительно долгое время. Потом манекен заменили немым

ребенком, а того, в свою очередь, - рахитичным мальчиком, который вскоре

умер.

После посмертного вскрытия труп перенесли в тайник, а дофина, которому

дали большую дозу опиума, спустили на второй этаж. Далее его положили в

гроб, который поставили в фургон. По дороге дофина спрятали в ящике на дне

повозки, набили гроб старыми бумагами, чтобы он сохранял прежний вес. После

того как гроб был зарыт в братской могиле, дофин и его друзья вернулись в

Париж. (Заметим, что, как явствует из официальных документов, гроб ребенка,

умершего 8 июня 1795 г., был отнесен на руках, а не доставлен в карете на

кладбище Сен-Маргерит в сопровождении муниципальной стражи.) Как

повествуется далее, в каком-то неизвестном месте в Швейцарии дофина поручили

заботам гувернантки, он стал говорить по-немецки, забыл свой родной язык.

Однажды ночью дом, где он жил, подвергся нападению, его увезли силой,

провели через подземный ход в одиночную камеру, через некоторое время

заставили принять снотворное и доставили связанным по рукам и ногам в

какое-то огромное здание и поместили в сводчатом зале. Дофин ожидал, что его

убьют, но в этом помещении появился закутанный в плащ человек с потайным

фонарем в руках. Он вывел дофина в коридор, где тот увидел труп сторожившей

его жестокой старухи тюремщицы. Спаситель проводил мальчика в какой-то

гостеприимный дом, где поручил заботам молодой девушки по имени Мария.

Вскоре, однако, было решено, что этот дом является недостаточно

надежным убежищем, и дофин вместе со своим покровителем отправился в дорогу.

Их путь лежал через Милан в Венецию. В Триесте спутники сели на корабль и

после долгого путешествия и страданий, причиненных морской болезнью,

высадились в незнакомом месте, про которое рассказчику сообщили, что оно

находится в Северной Америке. Там дофин вновь встретился со своей

гувернанткой, у которой брал уроки немецкого языка. Эта женщина вышла замуж

за часовщика, который обучил его своему ремеслу. Часовщик и его жена умерли.

Оставшись один на свете, дофин в свои 15 лет обручился с Марией. Вскоре на

сцене появился его прежний спаситель, сопровождаемый человеком, которого

называли "охотником". Тем временем неизвестные преследователи снова напали

на след дофина. Пришлось спешно бежать. Его дом оказался заминированным и

взлетел на воздух после их отъезда. Беглецы скрывались в пещере, потом сели

на корабль, не подозревая, что его капитан был в числе преследователей.

Мария и спаситель были отравлены, а дофин и "охотник" доставлены во Францию

и брошены в тюрьму. Вскоре после этого дофина с завязанными глазами в

закрытой карете доставили в какую-то небольшую комнату, где от него тщетно

требовали подписать отречение от престола. Однажды в комнату, где содержали

дофина, вторглись трое незнакомцев в черных масках. Они привязали его к

стулу, двое при этом держали его силой, тогда как третий вынул из кармана

какой-то портрет и, кидая взгляд то на последний, то на связанную жертву,

подал знак своим сообщникам, которые вооружились небольшими инструментами с

множеством острых шипов, напоминающими связки иголок. Этими инструментами

они искололи лицо юноше, нанеся бесчисленные ранения. Дофин истекал кровью.

Люди в масках губкой, пропитанной какой-то жидкостью, обмыли лицо, что

только еще больше изуродовало его, и удалились с сатанинской усмешкой, не

произнеся ни единого слова. (Это происшествие, как отметил М. Гарсон, легко

объясняет недоумение, которое могло бы возникнуть из-за несхожести некоторых

черт лица Наундорфа с сохранившимися портретами Шарля Луи, что, впрочем, не

помешало сторонникам претендента "узнать" в нем дофина.)

Через несколько дней незнакомцы в масках вернулись и усадили дофина в

карету. У одного из незнакомцев случайно сдвинулась маска, и дофин с

изумлением узнал в нем "охотника". Тот сразу же подал ему знак молчать.

"Охотник" втерся в ряды преследователей, чтобы спасти его. Карета

опрокинулась, воспользовавшись этим, дофин и "охотник" бежали, сумели

встретиться в Эттенгейме с герцогом Энгиенским, близким родственником

королевской семьи. Потом беглецов снова поймали и препроводили в тюрьму

Страсбурга, а оттуда дофина увезли и бросили в подземную темницу какого-то

замка. Дофин с помощью "охотника" опять бежал, его поймали, ему снова

удалось спастись и после многих приключений добраться до герцога

Брауншвейгского. Тот дал ему эскорт, который подвергся нападению. Дофина еще

два или три раза заключали в тюрьму, откуда он снова и снова спасался

бегством. Ему приходили на помощь какие-то старики и старухи. Однажды в

дороге он встретил неизвестного, который дал ему паспорт на имя Наундорфа,

что позволило ему обосноваться в Берлине в качестве часовщика. Там он

передал бумаги, которые сумел сохранить и которые устанавливали его

подлинное имя и происхождение, полицей-президенту Берлина Лекоку. Бумаги

бесследно исчезли, и он был лишен возможности доказать, кем является.

Впрочем, один эпизод, хотя он тоже не поддается полной проверке, все же

сам по себе не выглядит неправдоподобным. Первоначально в своем заявлении

властям Бранденбургской тюрьмы 23 сентября 1825 г. и впоследствии в своих

рассказах Наундорф утверждал, что в 1810 г. на границе Чехии вступил в отряд

вольных стрелков под руководством герцога Брауншвейгского - Эльса, который

вел партизанскую войну против наполеоновских войск, расквартированных в

Германии. В стычке под Дрезденом "дофин" был тяжело ранен, попал в плен и

после излечения был направлен этапом во Францию. Там в одной церкви, где

колонна пленных остановилась на отдых, ему вместе с неким Фридрихом удалось

бежать. Они отправились в Берлин и пытались поступить в гусары. Наундорфу

как иностранцу это не было разрешено. Тогда-то он и явился к

полицей-президенту Берлина Лекоку. Пленных стрелков, которых французские

власти рассматривали как преступников, действительно направили на каторгу в

Тулон, откуда они были освобождены по амнистии в следующем году. Нет ничего

невероятного в том, что в данном случае Наундорф передает подлинный эпизод

из своей жизни, который, разумеется, не подтверждает ни одну из остальных

частей его повествования.

Рассказ Наундорфа о последовавших событиях, в отличие от всего

предшествующего, легко поддается проверке. Из Берлина он перебрался в

Шпандау, потом в Кроссен, был (разумеется, ложно, по его уверениям) обвинен

в фальшивомонетничестве и тогда открыто объявил о своем подлинном имени.

Рассказ Наундорфа заполнен ссылками на анонимных "покровителей" и

"преследователей", мотивы действий которых не поддаются разумному

истолкованию, а все повествование составлено так, что не допускает

возможности никакой проверки. Нередко явно для достижения такого результата

Наундорф заявлял, что в том или ином случае опускал ряд подробностей и

эпизодов, поскольку, мол, это необходимо из каких-то только ему известных

соображений предосторожности. Рассказ этот вдобавок, как справедливо

напоминал М. Гарсон, повествует о времени, когда во Франции, Австрии и

Пруссии, где происходили эти таинственные и не оставившие ни малейших следов

в документах аресты, преследования, бегства, существовали четко

действовавшая полиция и судебная система. М. Гарсон назвал рассказ Наундорфа

"попросту смешным романом". Краткий пересказ этих мемуаров не способен

передать их характер, по словам А. Кастело, "колеблющийся между абсурдным и

невозможным".

Напротив, А. Луиго, отвергая некоторые несуразицы мемуаров, готов

видеть доказательства правдивости рассказа Наундорфа в его... явной

неправдоподобности, поскольку выдумать можно было бы нечто не столь

невероятное. Однако, сколь ни кажутся вымышленными отдельные эпизоды, они

свидетельствуют, что Наундорф продолжал все это время находиться под

наблюдением каких-то закулисных политических сил. Сторонники Наундорфа

ссылаются на важные показания, приписываемые целому ряду лиц, причем

показания, будто бы зафиксированные письменно, но все соответствующие бумаги

неизменно оказываются исчезнувшими. Читателю предлагают основываться на

пересказах из третьих рук, причем отделенных полувековым, а то и вековым

промежутком от самих свидетельств. А. Луиго, опять возведя нужду в

добродетель, предлагает видеть в этом существование таинственной руки, из

"государственных интересов" систематически уничтожавшей "опасные" документы.

Как уже отмечалось, Луиго хотел бы видеть доказательство правдивости

Наундорфа из материалов, которые обнаруживаются при изучении "швейцарского

следа".

Можно было бы согласиться с Луиго, если не вспомнить, что все поездки

Фридриха Лешота и Шеневьера нам известны лишь из рассказа племянницы

Фридриха Марии, которая, по ее собственным словам, узнала о них маленькой

девочкой из уст своей бабушки через почти 40 лет после описываемых событий,

и что сама Мария Лешот впервые поведала об этом миру еще через полстолетия с

лишним, уже в конце XIX в. Стоит ли добавлять, что в 1845 г. - год смерти

Наундорфа - его претензии и рассказанные им приключения были широко известны

и вполне могли повлиять на "признание" бабушки, которой, кстати, было в то

время уже 90 лет, своей внучке, которой было всего 11 Неясно также, что

побуждало Марию Лешот молчать более чем полстолетия. Именно этих

соображений, думается, достаточно, чтобы не следовать за рассказом Марии

Лешот о дальнейшей судьбе Фридриха Лешота, который, видимо, с умыслом или

без такового был написан для того, чтобы подкрепить утверждение Наундорфа.

Как мы упоминали, в рассказах Наундорфа о его приключениях немалое

место занимает некий "охотник", "егерь Жан", который, как позднее

выяснилось, носил фамилию Монморен. Это наводило на мысль, что речь,

возможно, идет о каком-то родственнике королевского министра иностранных дел

Монморена. Однако в 1929 г. была сделана попытка другой идентификации

личности "егеря Жана". Майор Казенав де ла Рош, наундорфист, в книге

"Людовик XVII; или Заложник революции" на основе изучения архивов

наполеоновской полиции утверждает, что "Монморен" - псевдоним Казимира

Лесейньера, морского офицера. Вымышленную фамилию он использовал, подвизаясь

в качестве агента уже известной нам "Корреспонданс", крупной

разведывательной организации, созданной английской разведкой в

сотрудничестве с роялистами и действовавшей в 1792 г. в течение целых

полутора десятков лет.

Из официальной переписки о Лесейньере, в которой участвовали сам

наполеоновский министр полиции Фуше, министр внутренних дел Шампаньи,

генералы, префекты, видно, что он предпринимал неоднократные попытки как-то

легализовать свое положение во Франции в годы Директории, Консульства и

империи, даже стремился занять место мэра юрода Сен-Валери, чрезвычайно

важного пункта для переправки шпионских донесений и занятия контрабандой.

Французские власти, в целом отлично осведомленные о роли Лесейньера в

"Корреспонданс" и других подобных организациях, решительно пресекли его

планы заделаться мэром и другие подобные прожекты, но от соблазна

использовать опытного разведчика в качестве шпиона-двойника, видимо, не

удержались, хотя и не строили на его счет никаких иллюзий. В качестве

капитана корабля Лесейньер совершил в 1801 г. путешествие на острова

Карибского бассейна, в Вест-Индию, а не в Ост-Индию, как первоначально давал

понять. На обратном пути его корабль был перехвачен англичанами, но потом

отпущен. Вернувшись в Гавр, он на короткий срок посетил Швейцарию. Лесейньер

стал, видимо, шпионить в пользу Англии, наблюдая за передвижением

французских кораблей. В 1808 г. Лесейньер исчез из Гавра, имея при себе

необходимые документы на право поездки, но больше уже не возвращался. Майор

Казенав, обследовавший место рождения разведчика, не обнаружил среди

документов, отражающих акты гражданского состояния родственников Лесейньера,

никакого свидетельства о его смерти.

А. Луиго считает, что ничто не противоречит отождествлению

Лесейньера-Монморена с "егерем Монмореном" в рассказах Наундорфа. Мы не

будем следовать за А. Луиго в его стремлении подыскать приемлемые

"кандидатуры" для Марии и ее отца, найти свидетельства, подтверждающие их

путешествие в Европу и гибель, роль во всем этом "егеря Монморена", из

"Мемуаров" отождествить других лиц, там упоминаемых, с реальными персонажами

во Франции и Ирландии, объяснить все неувязки тем, что Наундорф пережил во

второй раз нервное потрясение, приведшее к полной потери памяти, и т. п.

В 1908 г. появилась книга некоей Джорджины Уэлдон, бывшей актрисы

варьете, заполненная по большей части различными фантазиями по поводу "тайны

Тампля". В частности, Дж. Уэлдон утверждала, что в XVIII в. в Пруссии под

именем графа Наундорфа проживал Александр Тронсон дю Кудре, которого считали

незаконным сыном Людовика XV. Из этой информации можно извлечь, что,

возможно, в Пруссии фамилия Наундорф была псевдонимом для "незаконных"

отпрысков династии Бурбонов. Книга Уэлдон, из которой А. Луиго позаимствовал

многое для своей концепции, была написана в начале XX в., в годы расцвета

антимасонского мифа. Уэлдон, а вслед за ней и Луиго, как и следовало

ожидать, включили многие детали этого мифа в свои сочинения. А. Луиго

ссылается на вышедшую в 1970 г. действительно фундаментальную монографию Л.

Ле Форестье об оккультном течении в германском масонстве XVIII в., но ссылки

на этот труд служат лишь для утверждения решительно отвергнутых современной

наукой слухов, будто ордена "иллюминатов" и "золотых розенкрейцеров"

существовали и после их роспуска в 80-е годы XVIII в. Это, мол, был лишь

отправной пункт "секретного движения", которое глубочайшим образом затронуло

французскую революцию, стояло за борьбой партий, в частности политических

группировок внутри якобинского блока в 1794 г., и, конечно, за увозом дофина

из Тампля. Не будем останавливаться на этих давно опровергнутых вымыслах.

Вызывает вопросы или по крайней мере чувство недоумения содержание

договора, заключенного между голландским правительством и Наундорфом 30 июня

1845 г., менее чем за два месяца до смерти претендента. Согласно этому

договору, часовщик из Берлина неизвестного происхождения назначался

директором Политехнической мастерской с выплатой ему в первые четыре года 72

тыс. флоринов, а после доработки его изобретений - фантастической суммы - 1

млн. флоринов. Хотя "бомба Бурбона", изобретенная Наундорфом, использовалась

потом в голландской армии в течение целых 60 лет, тем не менее, как писал в

1953 г. голландский архивист Остербан, этот документ напоминает все же не

деловую сделку, а галлюцинации, знакомые по романам Гофмана. Мотивы,

определившие поведение голландского правительства, остаются неясными.

Объяснения эвазионистов, утверждавших, что оно диктовалось желанием раскрыть

наконец тщательно охранявшуюся (в течение целого полувека!) тайну, в

сохранении которой было заинтересовано несколько европейских держав, весьма

невразумительны. Но не очень убедительным кажется и предположение М.

Гарсона, что это поведение было продиктовано желанием голландского короля

Вильгельма II и его правительства путем такого признания "прав" Наундорфа

причинить неприятности французскому королю Луи Филиппу, войска которого в