XV с помощью разведки усердно пытался подорвать позиции собственной

дипломатии.

Казалось, Людовик считал обременительным для себя принуждать министра

иностранных дел и послов придерживаться своей политической линии. Зато у

него хватало терпения противопоставлять им целую сеть тайных агентов,

которые должны были разрушать усилия официальной французской дипломатии.

Порой того или иного французского посла посвящали в "секрет короля", и тогда

его обязанностью становилось в одно и то же время выполнять инструкции

министра иностранных дел и мешать их выполнению. Чаще, однако, последние

функции поручались секретарю посольства или мелкому служащему, который

дополнительно должен был и шпионить за послом.

Постепенно король все более втягивался в организацию заговоров против

самого себя, в игру с таинственными переодеваниями, фальшивыми паспортами и

другим реквизитом, прочно вошедшим в арсенал авторов авантюрных романов.

Более того, продолжая эту игру, Людовик начал создавать наряду с, так

сказать, официальным "секретом короля" другой, неофициальный, действовавший

не только за "спиной первого, но и часто опять-таки вопреки ему.

"Секрет короля" имел не только своих дипломатов в дополнение к

официальным французским представителям, но также своих особых шпионов и даже

собственный "черный кабинет" для перлюстрации всей корреспонденции

министерства иностранных дел. В письме к одному из руководителей "секрета

короля", Терсье, Людовик жаловался, что сам уже с трудом разбирается в

созданном им лабиринте. Эти две, потом три и четыре секретные дипломатии и

разведки, тянувшие каждая в свою сторону, вносили совершенный хаос в дела и,

конечно, крайне вредили интересам Франции. Но подобные "пустяки",

разумеется, мало интересовали Людовика XV.

Во время, к которому относится наш рассказ, то есть в середине

50-х годов XVIII в., "секретом короля" руководил принц Конти. Ему-то и

поручил Людовик направить Дугласа и его спутницу - и отнюдь не для осмотра

саксонских рудников, а для прощупывания возможностей возобновления

переговоров между Парижем и Петербургом. Отношения между двумя державами в

силу ряда существенных и совсем несущественных причин были испорчены до

предела. Послы были отозваны. Французская дипломатия подготовляла крутой

поворот, о чем упоминалось выше: от традиционного векового соперничества с

австрийскими Габсбургами к союзу с ними для противодействия крайне

беспокоившей обе страны политике Фридриха II. Прусский король не только

пытался рядом захватов изменить в свою пользу соотношение сил в Германии, но

и вступил в союз с Англией, которая продолжала упорную борьбу против Франции

за колониальное и морское преобладание.

В этих условиях позиция России имела огромное значение для Парижа,

занятого формированием антипрусской коалиции. А между тем в Петербурге

настолько еще преобладали настроения, враждебные Людовику XV, что он

опасался официально предложить возобновление обмена послами, боясь

наткнуться на отказ, болезненный для престижа французского двора. Даже

посылать тайных послов было небезопасно: один из них, шевалье Вилькруассан,

был без всяких церемоний признан шпионом и посажен в Шлиссельбургскую

крепость. Пограничная стража получила приказ отправлять за решетку и других

французских агентов. Так что во всех столицах Людовик имел не менее двух

послов (одного - явного, другого - тайного), а в Петербурге - ни одного. Вот

почему поднимала пыль на бесконечных дорогах Восточной Европы карета Дугласа

и его племянницы.

Данное ему деликатное поручение совсем не располагало к экстравагантным

поступкам, и Дуглас, конечно, не предполагал облачаться в традиционный

национальный костюм - шотландскую юбочку. Этого нельзя было сказать о его

спутнице, которая не только не была его племянницей, но и, кажется, не

более, чем бравый якобит, имела основания обряжаться в женские одежды.

"Племянница", или иначе - шевалье д'Эон де Бомон, родился в 1728 г.

Некоторые биографы утверждают, что в детстве его одевали как девочку, а лишь

потом заставили носить мужское платье. Объясняют это желанием не совсем

нормального отца обязательно иметь дочь, которое он решил осуществить

вопреки самой природе. А иногда более прозаически - с помощью такого

маскарада родители надеялись получить для своего ребенка какое-то выгодное

наследство, которое иначе ускользнуло бы из фамильного владения. Однако

пари, которые заключались на большие суммы относительно пола д'Эона, и споры

по этому вопросу, продолжавшиеся долгое время, давно уже решены. Имеются

неопровержимые доказательства, что д'Эон несомненно был мужчиной. (Об этом

говорит и протокол медицинского вскрытия его тела после кончины.)

Причины, по которым он в ряде случаев должен был продолжать

мистификацию, одеваясь в женское платье, остаются не всегда понятными.

Наименьший вес при этом имеют заявления самого д'Эона, не отличавшегося

твердостью во мнении, к какому полу он принадлежал. Некоторые французские

исследователи на этом основании даже делают вывод о "женском" непостоянстве

взглядов, но мы убедимся, что в этом непостоянстве была система.

Если верить мемуарам д'Эона (а им и их издателю вряд ли можно доверять

хоть в чем-нибудь), он однажды шутки ради явился на придворный бал в женском

костюме, и это переодевание понравилось Людовику XV. Однако откуда у короля

возникла шальная мысль посылать д'Эона в женском платье в Россию, так и

остается загадкой. Ясно лишь, что этот французский разведчик нисколько не

собирался в духе героев модных тогда плутовских романов проникать переодетым

в женский монастырь или мусульманский гарем. Новоиспеченной девице,

разумеется, по положению вещей было неразумно злоупотреблять кокетством.

Наоборот, приходилось принимать робкий, застенчивый вид, чтобы не подпускать

близко ретивых поклонников. Это было не очень удобно, но считалось, что в

женском наряде д'Эону будет легче втереться в круг приближенных императрицы

Елизаветы Петровны и нашептывать ей вещи, угодные "секрету короля".

Надо заметить, между прочим, что руководитель "секрета" принц Конти

имел и собственные галантные планы. Именно поэтому он довольно щедро за

личный счет снабдил д'Эона роскошными женскими туалетами. Честолюбивый принц

собирался ни более ни менее как предложить себя в супруги царице, а если это

дело не выгорит, то просить, чтобы Елизавета предоставила ему, Конти,

командование русскими войсками или уж, на худой конец, посадила его на

престол какого-либо княжества, например Курляндии. (О своих планах

заделаться польским королем Конти предпочитал пока помалкивать.) Скажем

заранее, что из всех этих планов, конечно, ничего не вышло. А несколько

позже русский посол уже сообщал из Парижа о раздорах принца с маркизой

Помпадур: "Конти с Помпадуршей был в великой ссоре". После ссоры принцу,

понятно, пришлось расстаться и с "секретом короля".

Но случилось это, повторяем, позднее, а пока Конти условился с Дугласом

и д'Эоном о шифре. Самому Дугласу разрешалось отправить из Петербурга только

одно письмо. Поскольку он должен был демонстрировать интерес к торговле

мехами, то и шифр был составлен соответствующим образом. Так, усиление

австрийской партии должно было обозначаться как "рысь в цене" (под рысью

подразумевался канцлер А. П. Бестужев-Рюмин), а при ослаблении ее влияния

следовало сообщить, что "соболь падает в цене"; "горностай в ходу" означало

преобладание противников австрийской партии; "чернобурой лисицей" именовался

английский посол. Собственно говоря, для того чтобы "чернобурая лисица" не

пронюхала ни о чем, и составлялся прежде всего этот код.

Но он был не единственным. Явившись на тайное свидание с вице-канцлером

М. И. Воронцовым, которого считали сторонником улучшения отношений с

Францией, новоявленная мадемуазель де Бомон была буквально нашпигована

шифрами и тайными бумагами. При ней была книга Монтескье "Дух законов". В

кожаный переплет этой книги, предназначавшейся для Елизаветы, были вложены

секретные письма Людовика XV. В подошве ботинка оборотистая девица носила

ключ от шифрованной переписки. Наконец, в корсете было зашито полномочие на

ведение переговоров.

Конечно, не стоит переоценивать роль, сыгранную новоявленной "чтицей

императрицы", которой, похоже, устроился ловкий авантюрист. Недаром

некоторые серьезные исследователи, и среди них Вандаль и Рамбо, отрицали

достоверность всей этой истории в целом и утверждали, что д'Эон появился в

Петербурге лишь в 1756 г. Напротив, Гайярде, Бутарик, а из авторов новейших

работ - А. Франк, А. Кастело не сомневались в ее правдивости: (Намеки на

поездку "Лии де Бомон" встречаются в корреспонденции французского дипломата

де Л'0питаля и в письме самого Людовика XV от 4 августа 1763 г.,

адресованном д'Эону.) Миссия Дугласа и д'Эона удалась, конечно, больше всего

потому, что у самих руководителей русской политики появились серьезные

основания для сближения с Версалем. Вернувшись на короткий срок в Париж,

д'Эон снова отправился в Петербург уже в качестве секретаря посольства

(поверенным в делах стал Дуглас). Д'Эон продолжал некоторое время служить

посредником между обоими дворами даже после того, как в 1757 г. в Петербург

прибыл официальный французский посол де Л'0питаль. Когда же после ссоры с

"Помпадуршей" Конти был заменен другими лицами - Терсье и Моненом, д'Эон

получил новые шифры, и переписка не прекращалась.

Еще в молодости д'Эон проявлял склонность к сочинительству и даже

написал трактат о доходах, что подало Людовику XV мысль занять будущую "Лию

де Бомон" в финансовом ведомстве. Эта склонность, как мы увидим, не пропала

у него и в зрелые годы. Не будем останавливаться на тех придворных и

дипломатических интригах, в которые был вовлечен в Петербурге д'Эон. Его

роль и в них была, вероятно, значительно меньшей, чем он это представляет в

своих мемуарах. Именно во время второго пребывания в русской столице д'Эон,

по его словам, и сумел похитить из самого секретного императорского архива в

Петербурге копию "завещания" Петра I.

Рассказ об этом выглядит более чем неправдоподобно и рассчитан на

большой запас легковерия у читателя. Но еще более разоблачает д'Эона текст

"завещания". Достаточно самого беглого анализа, чтобы сделать бесспорный

вывод: этот документ не исходил и даже не мог исходить от Петра. А вот от

д'Эона и его начальников по "секрету короля" он вполне мог исходить!

Временами это "завещание" весьма напоминает ответ на вопросник, который был

включен в тайную инструкцию для Дугласа и д'Эона.

Сфабриковал ли "завещание" сам д'Эон? Во всяком случае, оно,

несомненно, было составлено лицом, обладавшим самым приблизительным знанием

русской политики. Среди массы нелепостей и очевидных выдумок вкраплены и

"планы", действительно отражавшие цели политики царского правительства. Но

это мог сделать любой современник, сколько-нибудь знакомый с дипломатической

историей первой половины XVIII в. Нет сомнения, что д'Эону было чрезвычайно

выгодно похвастать перед Людовиком XV якобы выкраденным в Петербурге

документом. А проверить точность снятой копии все равно было невозможно - не

обращаться же было Людовику в Петербург с подобной просьбой! Впрочем, тогда

французское правительство не придало документу особого значения. Копия эта

так и оставалась в архивах, пока не попалась на глаза Лезюру в 1812 г. Тот,

решив, вероятно, что не стоит текстуально воспроизводить явно поддельное

"завещание", пересказал его в сокращенном виде. Возможно, что Лезюр так

поступил по указанию Наполеона. А потом, при издании тоже в основном

подложных мемуаров д'Эона, был уже напечатан полный текст фальшивки, откуда

она перекочевала в бесчисленные сочинения антирусски настроенных литераторов

и журналистов.

Как же сложилась дальнейшая судьба предполагаемого автора (или одного

из авторов) фальшивого "завещания"?

Послужной список д'Эона включает различные "художества": пребывание в

драгунском полку в чине капитана, руководство французским шпионажем в Англии

и заключение - через подставных лиц - крупных пари о том, к какому полу

принадлежал шевалье, являвшийся посланником версальского двора; официальные

переговоры с представителями британского Форин оффиса и кража при случае

портфеля заместителя министра иностранных дел Роберта Вуда; совмещение

должности советника посольства, обязанного проводить линию французской

внешней политики, и агента "секрета короля". И главное, наконец,

разыгрывание роли верного слуги этого самого "секрета короля", когда шевалье

им давно уже перестал быть и занялся шантажом Людовика XV, крайне

опасавшегося за важные компрометирующие бумаги, которые правдой и неправдой

раздобыл бывший шпион. При этом на "девичью честь" драгунского капитана, -

на которую любил ссылаться д'Эон, не прекращавший небезвыгодную игру вокруг

вопроса о его поле, - полагаться было трудно. Французская разведка пыталась

похитить наглого авантюриста, но напала на человека более ловкого, чем она

сама, и дело сорвалось. Вдобавок Людовик XV не мог объяснить ни своей

властной фаворитке мадам Помпадур, ни своим дипломатам, чего следует

опасаться от д'Эона, так как они, в отличие от него, не были посвящены в

"секрет короля". Попытки через французского посла де Герши добиться выдачи

д'Эона оставались неудачными. Дело приобрело скандальную огласку,

последовали осуждение д'Эона за клевету в печати, его бегство, суд в Лондоне

и контрпроцесс, начатый против де Герши. Злополучному послу пришлось отбыть

на родину, но тайники д'Эона были полны бумаг, которые жаждали получить в

Версале. Однажды д'Эон услышал стоны и крики, доносившиеся как будто из

стены его комнаты. Он ткнул рапирой в печную трубу и заставил спуститься

вниз трубочиста, признавшегося, что он подкуплен французским послом

изображать призрака. Расчет строился на том, что д'Эон будет рассказывать о

загадочных стенаниях, раздающихся из стены, и что это может послужить

предлогом для объявления его впавшим в безумие и заключения в сумасшедший

дом.