§ 4.3. Стилеобразующие факторы

Стилеобразующие факторы оказывают существенное влияние на общий принцип и отдельные стороны организации языкового мате­риала, отличительные особенности конкретного функционального стиля. Так, спонтанный характер разговорной речи и ее ситуатив- ность, с одной стороны, и непосредственный личный контакт участ­ников акта речевого общения (межличностная коммуникация), обу­словливающий устную форму речевого общения, — с другой, во многом определяют своеобразие разговорного синтаксиса.

В заключение комментария к дефиниции функционального сти­ля важно подчеркнуть принципиальную значимость в этом опреде­лении понимания стиля (функционального стиля) как комплекса ти­пических признаков (на это неоднократно обращает внимание Виноградов¹); внутренняя структура стиля определяется главным для него стилеобразующим фактором¹ или его основной направленно­стью, речевой функцией коммуникации.

Примечание. Стилеобразующий фактор — это то обстоятельство, кото­рое влияет на принципы организации языковых средств в той или нной функци­ональной разновидности, на способы, приемы их использования в текстах конк­ретного стиля, на актуализацию определенных разрядов лексики, грамматических категорий или форм в данной функциональной разновидности (напрнмер, особая роль терминологии в научном стиле) н т.п.

Для публицистического стиля стилеобразующим фактором вы­ступает общий конструктивный принцип чередования экспрессии и стандарта — определяет основные направления в организации язы­ковых средств в текстах этого стиля; диалогичность разговорной речи обусловливает широкое распространение эллиптических конст­рукций в текстах разговорной речи (в диалогах).

Стилеобразующим фактором может быть основное функцио­нальное назначение конкретной функциональной разновидности в речевой коммуникации, форма выявления языка (письменная/ устная речь), вид коммуникации, в рамках которой «действует» дан­ный функциональный стиль (массовая, групповая, межличностная коммуникация), и т.п.

Покажем на сопоставительном анализе текстов разной функцио­нальной принадлежности, написанных об одном и том же «предме­те», как использование языковых средств определяется функцио­нальным назначением тех стилей, к которым они (тексты) относятся, их целями и задачами.

Первый научный текст — статья из Большой Советской энцик­лопедии «Белуха», второй — отрывок из рассказа Ю. Казакова «Бе­луха» — «представитель» языка художественной литературы.

I. Белуха, Белуга, млекопитающее сем.[сйства) дельфинов подотряда зубатых китов. Дл.(ина] тела до 6 м, весит до 1,5 т. Окраска взрослых б. Белая (отсюда на-

эваннс). Распространена круглополярно, населяет арктические моря, встречаясь и среди льдов. Кожа нмеет толстый (до 2 см) слоЛ рыхлого эпидермиса. Питается рыбоЛ, ракообразными и моллюсками. В погоне за рыбоЛ часто входит в большие реки по Амуру иногда подымается вверх по течению на 2000 км и более. Жи­вет стадами. Совершает регулярные сезонные миграции. Самки рождают одного детеныша дл. 140—160 см. Окраска Б. резко меняется с возрастом: новорож­денные — аспндно-снние, затем Б. становятся серыми, светло-серыми (голубые), только взрослые Б. — белые. Объект промысла — используется шкура и жир.

2. В эти короткие миги, жадно озирая их, успевая схватить какие-то подроб­ности в их движении, в их выражении — поразился я какой-то нх нездешности, их уродливой красоте... Они казались первобытно-слепыми, как какой-нибудь бледный подэемныЛ червь, потому что глаза нх были смещены назад и в стороны, а спереди — только этот мертвенный, ничего не выражающиЛ, тупой лоб.

Было в них еще что-то от тритона. Когда они по очереди н сразу выходили, выставалн, как говорят поморы, из воды дохнуть воздухом и опять погружались в зеленую пучину — вот тогда в их выгнутых острых хребтах в миг погружения чу­дилось мне что-то от саламандры, от тех земноводных, которые один жилн ког­да-то на земле, залитой водоЛ.

Но еще были они и прекрасны. С гладкоЛ, как атлас, упругоЛ коже Л, стре­мительные, словно бы даже ленивые в своеЛ мощи и быстроте...

Но разглядев белух, я вдруг остыл и положил винтовку.

В первом тексте научно-информационного содержания и назна­чения даны самые необходимые сведения о белухах: определено их место в зоологической систематике; сообщены данные о внешнем виде, возрастных особенностях, образе жизни и хозяйственном зна­чении. В этом описании преобладают терминология и лексика конк­ретно-описательного характера: длина, кожа, слой, детеныш, ново­рожденный, моллюски, жир, окраска; весит, питается, населяет; белый, аспидно-синий, светло-серый, голубой.

Все слова используются в прямом значении, прилагательные вы­полняют информативную функцию, т.е. только обозначают признак, свойство предмета. Синтаксис текста характерен для «энциклопеди­ческого» жанра: преобладают простые и сложносочиненные (с пере­числительной интонацией между их частями) предложения, а также неполные предложения, в основном без подлежащего, которое легко восстанавливается по первому (назывному) предложению: Распро­странена круглополярно^-. Питается рыбой.

И синтаксис, и лексика номинативного характера (т.е. исполь­зование лексики в прямых, номинативных, значениях, для того чтобы назвать, обозначить предмет, действие, понятие, их призна­ки, свойства) создают атмосферу объективности научного изложе­ния. Это соответствует целям, задачам энциклопедии как особого жанра научного стиля: дать точные сведения, строго научное опи­сание, объяснение и истолкование понятий, явлений, событий и т.д.

Во втором тексте тоже говорится о белухах. Здесь задача авто­ра — рассказать о своем впечатлении от этих красивых, мощных жи­вотных, поразивших его какой-то первобытной, «неземной* внеш­ностью, передать свое поэтическое видение природы, возвышенное, глубоко человечное отношение к ней.

Использование автором лексики обусловлено его общей установ­кой на создание образной речи. Выразителен (особенно на фоне первого текста) и синтаксис, передающий динамику мысли и эмоци­онального состояния автора; подключена отчасти морфология.

Обращает на себя внимание продуманный отбор слов, отличаю­щихся большой точностью и экспрессивностью. Так, Казаков оста­навливается на слове миг (В эти короткие миги..., в миг погруже­ния...), хотя мог бы взять и мгновение, тем более что для этого слова форма множественного числа обычна. Однако короткое миг лучше передает быстроту, динамизм движения белух, тех мгновений, когда они выныривали. Форма множественного числа миги, потенциально возможная (это подтверждает и данный текст), не соответствует об­щепринятой норме употребления существительного миг только в единственном числе. Однако эта «поэтическая вольность», отступле­ние от нормы извинительно в художественном тексте, поскольку мо­тивировано определенным авторским намерением.

Здесь уместно сделать одно замечание. Если в научном тексте форма множественного числа квалифицируется как внутристилевая норма научной речи (ср.: нефти, масла, сахара), то в художественном тексте аналогичный факт расценивается как отклонение от литера­турной (общелитературной) нормы, допустимое в силу своей моти­вированности авторским намерением, заданием, замыслом.

Для более динамичной, «изобразительной» передачи впечатления от выныривания белух Казаков прибегает к диалектизму, уточняю­щему глагол выходили (из воды): Когда они по очереди и сразу выходи­ли, выставили, как говорят поморы, из воды... (и тут же используется просторечное дохнуть — ...чтобы дохнуть воздухом... — наглядно ри­сующее энергичность сильного вдоха белух).

В этом отрывке очень показательна архаизированная лексика с оттенком некоторой торжественности. Присутствие таких слов объ­ясняется тем огромным впечатлением, которое произвели на автора величественность и необычность всего происходящего.

Слова озирая, поразился, пучина, чудилось имеют нейтральные си­нонимы. Однако именно эти слова (в силу своей экспрессии) не только помогают автору придать тексту приподнятую тональность. Они ярче, объемнее выражают смысл: озирать — это не только «осматривать» что-либо, но и взглядом, взором охватывать весь

предмет, всю картину сразу; поразиться — не просто «удивиться», а в очень сильной степени; чудилось — не столько «казалось», сколько увиденное представлялось иным, чем в реальности, чем-то необыч­ным, может быть, даже сверхъестественным; пучина — слово фоль­клорное, вызывающее образные, романтические ассоциации с таин­ственной, манящей и губительной стихией морской воды.

Интересно потенциальное слово (т.е. слово, которого нет в язы­ке, но которое в принципе можно создать по действующим словооб­разовательным моделям) нездешность. Автор мог бы написать поту­сторонность, однако это слово наделено серьезным философским содержанием. Существительное нездешность, несмотря на отвлечен­ный книжный суффикс -ость, сохраняет аромат непосредственно­сти, свойственный разговорной речи, непринужденному общению (что вполне допустимо в художественном тексте).

В общем ансамбле выразительных средств выделяются редкие, но емкие живописующие прилагательные: мертвенный (лоб) — в составе градации этот мертвенный, ничего не выражающий, тупой лоб\ упругая (кожа); стремительные, зеленый в качестве постоянного эпитета к пучине, а также экспрессивный оксюморон (объединение логически несовместимых понятий), всегда украшающий текст точной парадоксальностью. В рассмотренном отрывке он исполь­зован дважды, очень уместно, подобно завершающим аккордам в музыкальной пьесе, заключая фразу усилением: ...поразился я ка­кой-то их нездешности, их уродливой красоте-, с гладкой, как атлас, упругой кожей, стремительные, словно бы даже ленивые в своей мощи и быстроте.

Многозначительно настойчивое обращение автора, обусловлен­ное общим настроем, к средствам выражения неопределенности: не­определенным местоимениям (как какой-нибудь червь', что-то от са­ламандры; жили когда-то на земле) и сравнительному обороту с частицей бы (словно бы), а также глаголам казаться (они казались пер- вобытно-слепыми), чудиться (в их выгнутых хребтах... чудилось мне что-то от саламандры).

В синтаксисе данного фрагмента среди специфических черт сле­дует отметить инверсию (поразился я..., глаза их...), актуализирован­ный порядок слов, помогающий автору расставить нужные смысло­вые акценты, усилить эмоциональность фразы: Было в них еще что-то от тритона; Но еще были они и прекрасны. К последней фразе с той же целью смыслового и эмоционального усиления добавлена присоединительная конструкция: С гладкой, как атлас, упругой ко­жей, стремительные, словно бы даже ленивые в своей мощи и быстро­те. Использование присоединительных конструкций еще со времен

Пушкина — испытанный и широко распространенный прием экс­прессивного синтаксиса, весьма популярный в современной художе­ственной прозе и публицистике. Вместе с основным предложением присоединительная конструкция составляет единый, достаточно ди­намичный и выразительный синтаксико-лексический комплекс внутри анализируемого фрагмента.

В своем рассказе Казаков говорит от первого лица. Эта исходная позиция авторского повествования сказывается на всем тексте и принципиально важна для характеристики стилевых особенностей художественного текста в его противопоставлении, в частности, тек­сту научному и официально-деловому, где такого рода построение принципиально исключено.

Конечно, и художественные тексты могут строиться (и чаще все­го строятся) в объективной (от третьего лица) манере изложения. Язык художественной литературы характеризуется удивительным разнообразием авторских пристрастий и фантазий в построении тек­стов, в комбинировании разных композиционно-речевых вариантов. В этом отношении научный (и особенно официально-деловой) стиль отличается строгой «дисциплиной» в композиционном строении и манере изложения.

Форма изложения «от первого лица» помогает создать атмосферу непринужденной беседы, дает возможность включить в повествова­ние элементы «разговорности», сделать синтаксические конструкции более гибкими, экспрессивными.