Глава 5. Стилистическое и стилевое распределение лексических единиц

§ 5.1. Предварительные замечания

Стилистическая окраска слов предполагает наличие у них, с од­ной стороны, оттенка речевой сниженности или приподнятости, а с другой — коннотативных оттенков, ассоциирующихся с их лексиче­скими значениями. Большинство русских слов стилистически ней­тральны. Они не имеют сниженных или приподнятых и коннотатив- ных оттенков, а следовательно, выполняют только номинативную функцию — называют те или иные предметы, их действия, признаки

и т.д.

К стилистической характеристике лексики близка, но не тожде­ственна ее стилевая характеристика. Если первая имеет в виду прежде всего коннотативные оттенки, присущие слову, то вторая учитывает преимущественное использование его в том или ином функциональном стиле. Большая часть лексического запаса русского языка употребляется во всех его стилях, т.е. является межстиле- вой. Меньшая часть лексики употребляется только или преимуще­ственно в одном из функциональных стилей: научном, деловом, пуб­лицистическом, которым противостоит разговорный, а также в стиле (языке) художественной литературы. Последний может рассматри­ваться как «смешение» или объединение всех названных стилей, по­скольку в нем возможно использование в принципе любых разрядов слов и выражений.

§ 5.2. Лексические единицы со стилистической стороны

Стилистическая характеристика лексических единиц как бы двухслойна. Один слой представляет собой соотнесение их с лекси­кой сниженной или приподнятой по сравнению с нейтральной.

Стилистически сниженными являются прежде всего сло­ва и выражения, носящие разговорный характер, не употребляемые в строго нормативной речи, например в официальной обстановке. От­метим некоторые структурные особенности разговорной лексики:

• образования с предметным или агентивным суффиксом -к(а) (визитка, бизнесменка, бродяжка)-, с уменьшительно-ласкательным суффиксом -к(а) (валютка, малышка), с суффиксом -шс(а), -ш(а) лица женского пола (бомжиха, дворничиха, бизнесменша, миллионер-

и др.;

• бессуфиксальные образования (беспредел, нал);

• сложносокращенные слова (бомж, генсек);

• слова, образованные посредством семантического стяжения словосочетаний с использованием суффиксации (вечерка — вечерняя газета, гуманитарка — гуманитарная помощь).

Стилистически снижены также просторечия, которые делят­ся на две группы: просторечные лексические единицы, стоящие на ^гРани литературного употребления и находящиеся за этой гранью, в частности грубопросторечные, например многие ругательства. Ср.: Нейтральные мобильный радиотелефон, разговорное мобильник и про-

сторечное мобила\ нейтральные электронная почта, книжные имэйл, e-mail, просторечное мыло. Чтобы еще более наглядно показать раз­личие между всеми этими разрядами лексических единиц, приведем отрывок из повести Ю. Скопа «Техника безопасности».

• Ошарашила меня нынче моя Агриппина. Прямо-таки как обухом по баш­ке. Ни сиом, ни духом не думал. Мы, значит, с ней погуляли маленько, покуша­ли, она и красненького приняла, отгул у нее ссдня... Поездили и так далее, в об­щем, прекрасно провели время, а после, вот только что, она мне и говорит... Тьфу ты! Как ты, говорит, относишься, если я от тебя понесла?.. Мне. говорит, очень важно это от тебя знать, чтобы, следовательно, и веста себя дальше. <...>

• Я понимаю, — кивнул Михеев.

• У меня, говорит, на тебя никакой надежды не имеется. Ты, говорит, шо­ферюга... включил зажигание н — привет... Ну и в слезы. И понесла на меня, рта не дает открыть... Езжай, говорит, отсюда, пока цел. Все вы, говорит, одним ма­зутом мазаны... Я было к ней, давай унимать, а она дверь ногой бух! — н шипом на меня, это чтобы в общежитии другие не слыхали, катись, мол, н все... Прямо с ума сошла. Разогрелась так... Я дверь прикрыл и говорю ей — ты погоди, дура-ба­ба, охолоиь малость, воды испей... Ты же. говорю, для меня дорогой человек... Это же мне в радость, если ты родишь мне... Памаешь, говорю, и на живот ей по­казываю, — только во вред такая вот вшизофрения...

В этом отрывке, представляющем разговорную речь, употребля­ются прежде всего лексические единицы разговорного характера: ни сном, ни духом не думать, маленько, красненького принять, не иметься надежды, понести на кого-либо, быть мазанным одним мазутом. К стилистически сниженным в этом отрывке принадлежат также про­сторечные слова и выражения: ошарашить, обухом по башке, тьфу ты, понести от кого-либо — забеременеть, шоферюга, включить за­жигание — здесь: собраться и уехать, бух, шипом — шепотом, ка­тись — здесь: убирайся, дура-баба; сёдня, охолонь — остынь, пама­ешь — понимаешь. Последние три словоформы находятся за преде­лами литературного языка.

Поскольку и собственно разговорные, и просторечные слова одинаково относятся к стилистически сниженной лексике и, кроме того, не всегда и не всеми различаются, а бывает их и объективно трудно различить, некоторые лингвисты применяют к ним родовое название разговорно-просторечные.

В принципе к сниженным лексическим единицам принадлежат также жаргонизмы (см. § 4.4).

Стилистически при поднятой является книжная лекси­ка, используемая чаще всего в письменной речи, преимущественно в научной, реже в публицистической, в сфере интеллектуального об­щения. Например: плюрализм, плюралист, плюралистический, при­мат — преобладание, главенствующее значение чего-либо; приори­тет — преобладающее, главенствующее значение чего-либо.

Книжная лексика — в определенной степени антипод разговор­ной. К ней близка официальная лексика, которая тоже неуместна в обыденном общении. Например: потребитель — любой человек (семья, коллектив) как член общества, приобретающий что-либо (товары, услуги); сертификат — деловая бумага, подтверждающая какой-либо факт или право на что-либо; сертификация — подтверж­дение соответствия продукции определенным требованиям, конкрет­ным стандартам и выдача соответствующего свидетельства (сертифи­ката); сертифицировать.

К официальным близки так называемые казенные, сухие слова. Их употребляют те, кому часто приходится выступать по одному и тому же поводу, вследствие чего в их речи вырабатываются как бы готовые фразы, лишенные эмоциональной окраски. Эти фразы и слова используются в определенных ситуациях и призваны сокра­тить до минимума какой-либо неприятный комментарий или ненуж­ное объяснение. Например, при неудачной операции можно услы­шать от врачей: «Мы не можем предвидеть и предупредить все послеоперационные осложнения». Как пишет по такому поводу хи­рург Н.М. Амосов, «жалкий лепет оправдательных слов, произнесен­ных с серьезным, уверенным видом».

К приподнятой лексике относятся также лексические единицы, при которых в словарях стоит помета высокое, т.е. «употребляемое в торжественных актах коммуникации или в патетических текстах (ораторской или поэтической речи, в публицистике)».

Каждая эпоха порождает свое понятие высокости. В советское время такими словами были, например, исторический и судьбо­носный.

Большинство крупных мероприятий, проводившихся КПСС (съезды, конференции, кампании), нередко заранее, а тем более по­сле «претворения» их решений, объявлялись «историческими». В год Первого международного конкурса им. Чайковского (1958) было принято партийное Постановление «Об исправлении ошибок в оценке творчества ведущих советских композиторов». Речь шла о Постановлении десятилетней давности о борьбе с формализмом в музыке. И само Постановление 1948 г., и его воплощение, выразив­шееся в травле Д. Шостаковича, С. Прокофьева и других крупней­ших композиторов середины XX в. в советской прессе, назывались не иначе как «исторические». По этому поводу сам Шостакович не­однократно шутил: «великое историческое постановление» (1958) об отмене «великого исторического постановления» (1948).

В перестроечные годы употребление прилагательного-определе­ния исторический в пропагандистском лексиконе заметно снизилось по той простой причине, что ореол величия, окружавший деятель­ность КПСС, к этому времени в значительной степени был разру­шен. Перед общественностью предстала организация, не способная справиться со стоящими перед страной задачами. Но все же опреде­ленные амбиции у ее руководителей сохранились. Продолжались по­пытки представить деятельность КПСС как имеющую решающее значение для судеб страны и его народа. Отсюда возникло и получи­ло распространение прилагательное-определение судьбоносный с теми же коннотативными оттенками, что и эпитет исторический: Чем шире разворачивается перестройка, тем понятнее становится ее более общий смысл и судьбоносное значение для социализма (Правда. 1988). Однако в постперестроечное время это прилагательное тоже потеря­ло свою высокую стилистическую окраску и приобрело даже ирони­ческий оттенок: Возросшая конкуренция в телевизионном эфире, с од­ной стороны, конечно, была благо, но с другой — большое неудобство. Того и гляди, проглядишь что-нибудь судьбоносное (Дело. 1993); А что происходит в стане болгарской сборной, которой завтра предстоит судьбоносное сражение с командой Аргентины? (Российская газета. 1994). В настоящее время, судя по публикациям в СМИ, и то, и дру­гое прилагательное употребляются в официальных оценках сравни­тельно редко и не восстановили полностью своих прежних «высо­ких» стилистических свойств из-за того, что многие широко разрекламированные обещания и планы, спускаемые «сверху», оста­ются по большому счету не выполненными. Скорее всего, какие-то события и решения можно называть историческими или судьбоносны­ми по прошествии определенного времени, когда появятся результа­ты, воочию подтверждающие их историчность или судьбоносность.

Второй слой стилистической характеристики состоит в указании на оценочные и эмоциональные свойства лексических единиц и мо­жет совмещаться с первым. К этим свойствам относятся: неодобри- тельность (брежневщина, митинговщина, номенклатурщина, нувориши, самостийность), презрительность (интеллигентик, сексот), иронич­ность (политтусовка, прорицатель, радетель), шутливость (барабаш­ка — в представлении суеверных людей: невидимое существо, посе­ляющееся в доме, оказывающее помощь или вред; извозчик — кто за­нимается извозом), бранность (пес, собака — о человеке).

Однако можно не просто обидеть, а оскорбить человека и не прибегая к грубой или нецензурной лексике. В языке хватает пропи­танных ядом слов, внешне как будто бы особенно не примечатель­ных, которые, будучи адресованными неготовому к их восприятию человеку, ранят его в самое сердце. И. Падерин в романе «Ожоги сердца» приводит один из таких эпизодов.

Нарядчица не ответила на просьбу молодого человека. Она лишь вскинула на него глаза и промолчала.

А когда еще кто-то повторил, нельзя ли побыстрее, она встала и ушла за пе­регородку к кассирше, как бы говоря: «Не люблю, когда подгоняют, мы тут тоже не бездельничаем...»

Прошло минут десять. Плечистый мужчина с костылем склонил голову, при­слонился лбом к стеклянной стенке перед окошечком, и мне бросился в глаза багровеющий шрам на его шее.

• Девушка, — сказал я, подойдя к окошечку, — вас ждет инвалид войны, больной. Обслужите до обеденного перерыва хотя бы его.

• Много вас тут таких, а я одна, — ответила она скрипучим голосом. Сквозь стекло я увидел ее ангельское лицо, и мне стало грустно, даже страшно, потому что совершенно не подозреваешь, где подстерегает опасность. Опасность быть сраженным лишь одной фразой: «Много вас тут...»

Спорить с ней нельзя: в ее руках учет всех деталей и технических возможно­стей станции. Пошлет в пустой бокс, будешь загорать там двое суток. Однако очередь загудела. Появился сменный мастер.

• Бэлла, — сказал он, — инвалидов положено обслуживать без очереди. Вы­пиши ему накладную, я смотрел его машину: профилактика и замена рулевых тяг...

• Пусть после обеда приходит. — ответила она. — Мне тоже обедать вовре­мя положено.

• Бэлла! Тебя инвалид войны ждет, — повторил мастер.

• Подождет... Сейчас оформлю... Все воевали, не один он, — огрызнулась она и. вернувшись к столу, спросила: — Ну что у вас?..

Я уже не мог смотреть на нее, закрыл глаза. Но она не унималась. Получив из рук инвалида заявку и технический паспорт «Запорожца», продолжала выки­дывать из себя ядовитые слова:

• Везет же людям: машина бесплатная и ремонт в первую очередь...

Инвалид отпрянул от окна, будто кипяток выплеснули ему в лицо. И, как бы

ища защиты от таких упреков, повернулся к нам.

Каждое из выделенных слов, взятое в отдельности, не содержит в себе ничего обидного для адресата, но, объединенные в словосочета­ния и фразы и скрепленные желчной интонацией, они превращают­ся в гремучую смесь, способную физиЧески и морально уничтожить человека.

Выразительность, как и значение слова, может быть ситуатив­ной, индивидуальной, присущей слову лишь в определенной речевой обстановке. Вернемся к эпизоду со студенткой-практиканткой, опи­санному С. Залыгиным в романе «Тропы Алтая*. Руководитель дал ей задание идти по склону горы и делать определенные наблюдения над лиственницей. Но спустя какое-то время небо затянулось обла­ками, выпал туман, подступила темнота, и девушке долго пришлось подниматься на вершину по краю пропасти, почти на ощупь. Когда °на вернулась, руководитель спросил: «Жива?» Девушка долго мол­чала, потом подтвердила тихо: «Жива...» Этот обычный вопрос, «не­складный и грубый, насмешливый, поразил ее*. Она поняла, что че-

ловек, оказавшийся виновником ее злоключений, очень рад ее благополучному возвращению, а он ей далеко не безразличен. И этот случай не выходил из ее головы.

«Жива?* — спросил се Лопарев на Семинском хребте. Какой раз она об этом вспоминала! И все потому, что тогда это было самое значительное слово для нее, самое необходимое: ей нужно было убедиться, что она действительно жива, и Ло­парев ее в этом убедил.

Она тогда еше не ждала такого слова, еше не эналв о его существовании и только позже подумала: «Значит, есть такие слова, которые могут выразить тебя всю и приходят тогда, когда они больше всего на свете нужны тебе?»

Итак, даже обычное слово может вызвать в человеке смятение чувств, поразить его своей необыкновенностью в какой-то новой для него обстановке. И как часто не хватает одного-единственного слова, одного ощущения, одной какой-то мысли. Придет это слово, и заслы­шится целая песня.

Выразительность приобретают даже повседневные слова, если говорящий по каким-либо причинам хочет их выделить, если поче­му-либо обозначаемые ими понятия кажутся ему удивительными. Один из таких примеров превращения обыденного, стилистически нейтрального слова в эмоционально окрашенное находим у А. Ма­ковского. В описание представлений боевого летчика, направленно­го в тыл, в большой город, «где нет затемнения, где по улицам де­вушки ходят в обычных... гражданских платьях», автор вставляет в скобках после определения обычных как бы его антоним «нет, в не- обычных!¹.». Этим подчеркивается новизна впечатления фронтовика, для которого обычным представляется на женщинах необычная в мирное время военная форма и необычным в военное время одежда гражданская.