1997. December 22. P. 21.

В этом контексте Запад вынужден выбирать, какую роль -- эффективного

инвестора, щедрого жертвователя или строгого руководителя -- играть ему в

наступающем столетии. В 70-е и 80-е годы постиндустриальные страны

склонялись к исполнению первой роли. Учитывая стремительное распространение

западных ценностей во всем мире, а также начало индустриализации в Латинской

Америке и Азии, многие эксперты выступали с весьма оптимистичными

прогнозами. Они не были поколеблены ни долговым кризисом 80-х годов, ни

проблемами, с которыми столкнулись восточноевропейские экономики, ни

мексиканским дефолтом 1995 года. Вплоть до начала азиатского кризиса

почтенные эксперты утверждали, что темпы роста восточноазиатских экономик в

1997-2005 Годах составят не менее 8 процентов в годовом исчислении, тогда

как соответствующий показатель для развитых стран не превысит 3,5

процента^[546], и полагали на основе подобных выкладок, что к 2010

году развивающиеся страны смогут обеспечивать более 50 процентов мирового

ВНП^[547]. Однако сегодня становится очевидным, что подобным

прогнозам заведомо не суждено сбыться; в новых условиях экологические

опасности, исходящие от многих развивающихся стран, оказываются гораздо

более существенными, нежели тот вызов, который, как могло показаться, они

способны были бросить постиндустриальным державам в хозяйственной сфере.

На протяжении последнего десятилетия укреплялось понимание

необходимости оказать странам "четвертого мира" помощь, которая

способствовала бы их гуманитарному прогрессу и обеспечила бы перелом

тенденции к разрушению среды обитания человека. Такие идеи высказывались еще

до встречи в Рио; впоследствии неоднократно предпринимались попытки убедить

общественность развитых стран в том, что эти расходы не только безусловно

необходимы в нынешней ситуации, но и в том, что они не окажутся излишне

тяжелым бременем. Отмечалось, что подобные затраты составят не более 0,7

процента суммарного валового национального продукта развитых индустриальных

стран^[548], а А. Гор заявлял, что такая задача посильна даже

одним только Соединенным Штатам, хотя и признавал, что в этом случае общие

расходы приблизятся к 2 процентам их ВНП^[549], то есть той доле,

которая была использована в послевоенные годы для оказания экономической

помощи Западной Европе в рамках "плана

^[546] - См.: Marber P. From Third World to the World Class.

P. 17.

^[547] - См.: World Economic Outlook. October 1997. P. 15.

^[548] - См.: Weiwaecker E. V., von, Lovins A.B., Lovins L.H.

Factor Four. P. 219.

^[549] - См.: Gore A. Earth in the Balance. P. 304.

Маршалла", на долгие десятилетия обеспечившей стабильность на

европейском континенте. Между тем сегодня большинство западных стран

начинают пересматривать свои позиции, в первую очередь под влиянием

отмечавшихся выше неспособности и нежелания государств "четвертого мира"

использовать предоставляющиеся ресурсы по их прямому назначению и

продолжающегося ухудшения экологической обстановки в абсолютном большинстве

развивающихся стран.

На пороге XXI века складывается ситуация, в которой страны "четвертого

мира" неэффективно распоряжаются средствами, направляемыми как на

обеспечение их хозяйственного развития, так и на осуществление

природоохранных мероприятий. Это во многом объясняется тем, что если в

развитых государствах последние в целом экономически выгодны и затраты на их

проведение через определенный срок окупаются, то в остальных регионах мира

они неспособны принести в обозримом будущем никакого экономического эффекта.

Поэтому перспектива зависит от того, способны ли постиндустриальные общества

решительно действовать в мировом масштабе во имя поддержания устойчивости

планетарной экосистемы, а следовательно, и своего собственного развития. При

этом, однако, оказывается, что "в отношениях между суверенными государствами

не существует органа управления, обладающего властью для проведения

принимаемых решений в жизнь командно-управленческими или экономическими

методами" ^[550]. Развивающиеся страны не рассматривают ухудшение

своих природных экосистем или снижение показателей гуманитарного развития

как экономический ущерб, хотя во всем мире такой подход находит все более

широкую поддержку^[551]; в силу этого хозяйственный рост в

"третьем мире" может считаться весьма эффективным только с большой долей

условности, ибо фактически он имеет гораздо более высокую цену, чем

аналогичные успехи развитых стран^[552].

Два года назад мы отмечали, что в будущем развивающиеся страны "смогут

также оценить и чисто хозяйственные преимущества использования современных

природоохранных систем, что обеспечит их быстрое распространение; Япония

дает прекрасный пример подобного типа развития: совершив в 60-е - 80-е годы

радикальный индустриальный прорыв, она сегодня имеет один из самых высоких

показателей затрат на природоохранные меропри-

^[550] - Bowers J. Sustainability and Environmental

Economics: An Alternative Text. Edinburg Gate, 1997. P. 217.

^[551] - См.: Shaikh A.M., Tonak E.A. Measuring the Wealth of

Nations. The Political Economy of National Accounts. Cambridge, 1994. P. 17.

^[552] - См.: Sandier Т. Global Challenges. P. 90-91.

ятия и обеспечивает самый низкий уровень загрязнения окружающей среды в

расчете на единицу производимого валового национального продукта.

Аналогичные процессы развернутся в ближайшие десятилетия и в других молодых

промышленно развитых странах Азии, а через двадцать-тридцать лет охватят

также и Китай, крупнейшую экономическую систему региона" ^[553].

Сегодня следует признать ошибочность этого прогноза. События последнего

времени убедительно показывают, что в течение ближайших нескольких

десятилетий ни одна из развивающихся стран (за исключением фактически

достигших высокого уровня индустриального развития Тайваня, Южной Кореи и,

возможно, стран Персидского залива) не окажется способной последовательно и

целенаправленно решать возникающие на ее территории экологические проблемы.

Подавляющее большинство стран "четвертого мира" также не сможет эффективно

справляться с проблемами гуманитарного характера -- от простого поддержания

ныне существующего уровня жизни населения и противостояния эпидемиям до

борьбы с разрушением крупных природных экосистем, являющихся средой обитания

их граждан. Не менее 20 государств в ближайшие пять лет столкнутся с

абсолютным снижением ВНП на душу населения, и большинство из них уже сегодня

являются беднейшими странами мира. По подсчетам, проводившимся еще до

последнего драматического снижения сырьевых цен и финансового кризиса, темпы

роста ВНП на душу населения в Центральной и Южной Африке в ближайшие десять

лет не превысят 0,5 процента в год^[554]; однако велика

вероятность, что в реальности они окажутся отрицательными. Таким образом,

сегодня нам следует согласиться со знаменитым шведским экономистом и

лауреатом Нобелевской премии Г.Мюрдалем, который еще в 60-е годы утверждал,

что в условиях нынешнего ускорения хозяйственного прогресса в западных

странах, нарастания непропорциональности обмена между Севером и Югом и

отсутствия в развивающихся странах серьезного источника внутреннего

прогресса "рыночные силы в своей совокупности будут усугублять неравенство

между странами" ^[555]. Последние годы свидетельствуют также о

том, что методы вовлечения развивающихся стран в разного рода программы

развития под эгидой

^[553] - Inozemtsev V.L. The Constitution of the

Post-Economic State. Post-Industrial Theories and Post-Economic Trends in

the Contemporary World. Aldershot-L., 1998. P. 380.

^[554] - См.: Barro R.J. Determinants of Economic Growth. A

Cross-Country Empirical Study. Cambridge (Ma.) - L., 1997. P. 44.

^[555] - Myrdal G. Rich Lands and Poor: The Road to World

Prosperity. N.Y., 1957. P. 55.>

ООН и других международных финансовых организаций, за что ратовал

Г.Мюрдаль, вряд ли могут принести должные результаты в условиях отсутствия

единого центра, из которого они могли бы жестко координироваться и

направляться.

* * *

Выводы, которые, как представляется, могут быть сделаны из

рассмотренных тенденций, находятся в явном противоречии с идеями построения

глобальной гуманистической цивилизации, основывающейся на принципах

"открытого общества".

Мы полагаем, что в современном мире среди "развивающихся" стран

существует две группы государств, радикально отличающихся друг от друга по

динамике и направлениям своего развития. К первой относятся страны,

принявшие на вооружение парадигму индустриализации; следование ей не

позволяет, как мы показали выше, когда-либо в будущем достичь уровня,

который будет к тому времени характеризовать постиндустриальный мир, однако

локальное "догоняющее" развитие способно вывести эти страны в положение

некоего арьергарда западной цивилизации с уровнем технологического

отставания в 15-20 лет. Сохранение этого отставания будет постоянно

поддерживаться тем, что источники информационных и технологических новшеств

по-прежнему локализованы в пределах постиндустриальной цивилизации. Ко

второй группе относятся страны, неспособные, как показывает практика

последних тридцати лет, к принятию индустриальной парадигмы и остающиеся

либо в полном смысле слова аграрными, либо допускающими доминирование

аграрного сектора, что сопряжено, как правило, с авторитарными методами

правления, крайне низким уровнем жизни населения и вопиющим имущественным

расслоением. Учитывая, что в рамках первой группы стран основной импульс

развития находился вне самих этих государств и был обусловлен потребностями

переноса ряда промышленных производств за пределы постиндустриального мира,

можно предположить, что без соответствующего внешнего воздействия (только

гораздо более мощного) странам второго эшелона также не суждено

инкорпорироваться в мировую экономику. Такое предположение тем более

достоверно, что в большинстве беднейших стран невозможно обнаружить как

стремление к развитию, так и минимальное ощущение возможности такового. На

протяжении нескольких десятилетий значительный объем западных инвестиций и

помощи не произвел здесь никаких реальных позитивных перемен. Большая часть

средств была израсходована совершенно нерационально или же просто присвоена

местной политической верхушкой.

Неспособность правительств этих стран обеспечить хотя бы минимальное

повышение жизненного уровня своих народов вызвало кровопролитные гражданские

войны, отсутствие медицинского обслуживания привело к развитию эпидемий, а

постоянная угроза голода подталкивала население к хищнической эксплуатации

естественных ресурсов, в результате чего экосистемы целых государств пришли

в глубокий упадок. Разделение развивающихся стран на "третий" и "четвертый"

миры произошло именно на протяжении последних двух десятилетий и создало

перспективу того, что в ближайшее время три региона -- Северная и

Центральная Африка, некоторые страны Южной Азии и наиболее отсталые

государства Латинской Америки, суммарно производящие менее 2 процентов

мирового ВНП, -- окажутся реципиентами более четырех пятых всей

экономической помощи, выделяемой постиндустриальным миром в пользу

слаборазвитых стран^[556].

Представляется, что в подобных условиях должна быть решительно изменена

сама основа отношений между западной цивилизацией и "четвертым миром". На

наш взгляд, это не противоречит идеологии "открытого общества", ибо

определяющей целью остается повышение жизненного уровня народов, населяющих

бедные регионы, и предотвращение глобальной экологической катастрофы.

Сегодня трудно не видеть тенденцию к замыканию постэкономического мира, в

силу чего, с одной стороны, хозяйственное положение аграрных и

ресурсодобывающих стран может в ближайшие десятилетия радикально

осложниться, а с другой -- может существенно уменьшиться импульс

правительств западных стран и контролируемых ими международных финансовых

организаций к оказанию помощи и поддержки "четвертому миру". В определенной

степени эти два фактора взаимосвязаны, так как снижающаяся экономическая

значимость депрессивных регионов естественным образом будет притуплять

общественное внимание к их проблемам. Кроме того, проблема социального

неравенства в самих западных странах, обострение которой кажется нам

неизбежным в условиях перехода к постэкономическому обществу, станет

дополнительным фактором резкого ослабления внимания постиндустриальных

держав к их отдаленному окружению.

Однако в противостоянии экологическим опасностям и глобальной

гуманитарной катастрофе постиндустриальный мир будет вынужден постоянно

предпринимать разнообразные меры по минимизации отрицательного влияния

процессов, происходящих в "четвертом мире", на экономическую, политическую и

соци-

^[556] - См.: Duchin F., Lange G.-M., et al. The Future of

the Environment. Ecological Economics and Technological Change. P. 21.

альную ситуацию в собственных пределах. Более того, мы полагаем, что в

первой половине XXI века устойчивость политической ситуации на планете будет

связана именно с перспективой решения проблем "четвертого мира".

Отсюда следует, что в ближайшие 10-15 лет потребуется радикально

изменить линию поведения развитых стран. Мы считаем возможным

охарактеризовать эту парадигму как систему обновленного колониализма. Она

основывается на очевидном положении: система ценностей "открытого общества",

которое пропагандируют сегодня западные социологи и философы, способна

естественным образом сформироваться только на прочном фундаменте устойчивого

хозяйственного роста и не может быть ни принята, ни усвоена там, где царят

экономический упадок и гуманитарное запустение. Этот тезис находит

подтверждение в том, насколько отличен эффект инвестиций в страны Азии с их

традициями патернализма или Восточной Европы, где никогда не прекращалась

хозяйственная эволюция, и в беднейшие государства Ближнего Востока,

Карибского бассейна и Африки. В контексте такого подхода было бы правильно

отказаться от надежд на сколь-либо заметную отдачу от уже осуществленных

капиталовложений и помощи странам "четвертого мира" и перейти к более

избирательной политике, основанной на понимании той опасности, которую

представляет для постиндустриальных стран развитие событий в том или ином

регионе. Такой подход уже имеет своих сторонников, однако в большинстве

своем они выступают с весьма половинчатыми заявлениями. Так, авторы Доклада

о положении в мире высказывают не до конца последовательные предложения,

когда пишут: "Кредиторам пора ликвидировать основную часть обязательств

правительств... 32-х наиболее обремененных долгами стран... -- примерно 200

млрд. долл., -- в обмен на гарантии безопасности людей: должникам следует

взять на себя обязательства сократить свои военные расходы и численность

вооруженных сил и инвестировать ресурсы, которые в противном случае пошли бы

на погашение долга, в социальную сферу и охрану окружающей среды"

^[557]. На наш взгляд, подобная программа не приведет к реальным

позитивным изменениям, поскольку сэкономленные средства, как показывает

практика, скорее всего не будут использованы на необходимые нужды, а

проблемы военной и политической напряженности отнюдь не потеряют всей

остроты.

^[557] - Brown L.R., Flavin Ch., French H., et al. State of

the World 1997. P. 131.

На первом этапе следовало бы, с нашей точки зрения, определить те

страны, ситуация в которых требует немедленного и радикального

вмешательства. Сюда относятся прежде всего те государства, в которых

показатель ВНП на душу населения сокращался на протяжении не менее чем пяти

из последних десяти лет, где коэффициент Джини превышает значения 0,50-0,55,

где снижается средняя ожидаемая продолжительность жизни населения, военные

расходы составляют наибольшую статью бюджетных трат, а экосистемы находятся

в катастрофическом состоянии. Эти страны должны быть лишены своего

суверенитета в течение ближайших десяти лет посредством вмешательства

международных сил на основе мандата ООН или иного подобного нормативного

акта, а управление ими передано группам международных наблюдателей и

экспертов, опирающимся на войска ООН. На протяжении следующих 15-20 лет

после установления такого режима на средства, централизованным и

согласованным образом выделяемые из бюджетов ведущих постиндустриальных

стран и предоставляемые международными финансовыми организациями, должны

быть проведены мероприятия по предотвращению дальнейшей деградации природных

экосистем, обеспечению минимального прожиточного уровня для всех граждан

этих стран, формированию производственного потенциала на основе

сбалансированных аграрных технологий. Кроме того, должны быть предприняты

меры, направленные на создание эффективной системы здравоохранения и

начального образования. Ввиду того, что в качестве "первой волны" подобного

эксперимента могут быть избраны не более 15-20 стран, совокупный ВНП которых

сегодня составляет менее 1 процента мирового валового продукта, операции по

реформированию их социальной и экономической структуры, а также проведению

необходимых природоохранных мероприятий не потребуют гигантских средств.

Важно при этом, чтобы развитые страны изначально отказались от извлечения

какой-либо односторонней выгоды от подобных мероприятий. Природные ресурсы

государств, которым оказывается помощь, их производственные мощности или

финансовые средства не должны рассматриваться в качестве какой бы то ни было

формы компенсации постиндустриальному миру за проведенные мероприятия.

Результаты первого этапа "неоколониалистских" преобразований определят

ход развертывания второго этапа. На наш взгляд, само начало "неоколонизации"

может пройти относительно добровольно: для этого достаточно провозгласить

прекращение любой помощи и инвестиций со стороны Запада терпящим бедствие

территориям до того момента, пока не последует отказа от суверенитета

национальных правительств и передачи управления в руки международной

организации или отдельных стран в рамках органа, который получил бы вновь,

причем в расширенном масштабе, функции ранее упраздненного Организацией

Объединенных Наций Совета по опеке. Существует большая вероятность, что в

начале первой стадии "неоколонизации" западные страны столкнутся с прямым

сопротивлением "колонизируемых" в связи с продолжающейся и сегодня борьбой

отдельных клик и этнических группировок внутри развивающихся стран; однако

дальнейшее развитие данной стратегии должно происходить исключительно

ненасильственным путем и основываться на восприятии "колонизируемыми"

нациями открывающихся преимуществ. Вполне может показаться, что предлагаемая

концепция фантастична, а современный мировой порядок стабилен и незыблем. Но

сегодня широко распространены гораздо более гипотетические концепции, в

частности, доктрина "экологического налога", который мог бы взиматься за

расточительное использование ресурсов и направляться на решение

природоохранных проблем в "третьем мире" (а не там ли наблюдается как раз

наиболее эффективное использование энергоносителей и сырья?); кроме того,

именно последние десятилетия со всей яркостью показали, что политические

трансформации, которые ранее не могли даже предполагаться, становятся

реальностью.

Мы не можем сегодня пытаться заглянуть еще дальше в будущее, однако

представляется, что в ближайшей перспективе концепция "обновленного

колониализма" способна оказаться исключительно действенной. В современных

условиях развитые страны представляют собой достаточно тесно сплоченный блок

держав, не раздираемых непреодолимыми противоречиями и сознающих, что

основная опасность исходит сегодня от непредсказуемых политических режимов

"третьего мира", а также от гуманитарной и экологической катастроф, которые

могут произойти в беднейших регионах планеты. С первой проблемой можно

пытаться справиться исключительно политическими методами, вторая же, на наш

взгляд, требует радикального и незамедлительного вмешательства. В настоящее

время для этого существуют необходимые материальные ресурсы, а общественное

мнение западных стран достаточно одобрительно воспримет подобную политику,

как подтверждающую особую миссию постиндустриального мира и

свидетельствующую о его приверженности устойчивому развитию человечества.

Если она окажется успешной, постепенно сформируются новые по своим

очертаниям и значению политические союзы, что фактически исключит проведение

враждебной по отношению к постиндустриальному миру политической линии в

любом регионе мира.

В заключение подчеркнем, что наша книга отнюдь не обосновывает ту точку

зрения, что политика "обновленного колониализма" представляет собой комплекс

оптимальных или единственно возможных мер по реформированию современного

мирового порядка; вместе с тем мы твердо убеждены, что современные методы

распространения ценностей "открытого общества" остаются гораздо более

уязвимыми и менее действенными, нежели изложенные.

* * * * *

Драматические события последних тридцати лет, особенно те из них, что

произошли в 90-е годы, зримо свидетельствуют о наличии всех предпосылок для

становления однополюсного мира, где доминирующая роль будет принадлежать

сообществу стран, формирующих постэкономическую цивилизацию. Этот факт можно

приветствовать, можно им возмущаться -- вопреки любым эмоциям современная

реальность не позволяет сомневаться в том, что постиндустриальный социальный

порядок предоставил развитым странам такие возможности хозяйственного,

политического и даже чисто военного влияния на остальной мир, о каких ранее

даже невозможно было помыслить.

Анализ проблем, с которыми столкнулись государства, пытавшиеся

посредством ускоренного развития обеспечить себе место среди первых в

хозяйственном отношении мировых держав, показывает, что они весьма сильно

отличались друг от друга по целому ряду важнейших параметров. Некоторые

стремились к национальному возрождению, другие находились в плену

идеологических догм, третьи добивались политического и военного

доминирования в своих регионах. Однако все они допустили на своем

историческом пути (и не могли не допустить!) одну принципиальную ошибку,

заключавшуюся в безусловной недооценке роли личности и ее творческого

потенциала. Именно поэтому прогресс в данном случае ассоциировался прежде

всего с индустриальной экспансией, богатство -- с накоплением финансовых

резервов, а хозяйственный потенциал -- с массой основных производственных

фондов и доступных естественных ресурсов. Именно поэтому предполагалось, что

благополучное общество можно построить по заранее предначертанному плану,

подчиняя ему все возможности государства и его граждан. Именно поэтому ни в

одной исповедующей принцип "догоняющего" развития не сложилось

демократической системы, уважающей права и свободы собственного народа.

Именно с таких позиций можно понять как успехи "догоняющего" развития в

создании развитых индустриальных структур, так и их неспособность обеспечить

переход общества на более высокую ступень развития, где ни прямое

принуждение, ни деньги не могут заменить ту одухотворенность и

самодостаточность деятельности человека, которая присуща постэкономическому

типу цивилизации.

Сегодня, однако, наиболее принципиальным является вопрос не о том,

могли ли шедшие по пути ускоренного развития государства влиться в

постиндустриальный мир, -- отрицательный ответ на него представляется

очевидным, -- а о том, к чему пришли эти страны и какой тип взаимодействия

между ними и зарождающимся постэкономическим миром будет характеризовать

наступающее столетие. В этой части нашего исследования мы рассмотрели только

одну сторону данной проблемы и показали, что в современных условиях

фактически ни одна страна "третьего", а тем более "четвертого" мира не

способна к динамичному развитию на основе только лишь собственного

ресурсного, промышленного и человеческого потенциала. Но это не только не

снимает вопроса о характере их взаимодействия с постиндустриальным миром,

но, напротив, ставит его в ряд наиболее актуальных.

Едва ли сегодняшние знания об этом предмете позволяют дать

исчерпывающий ответ на такой вопрос, однако некоторые тезисы могут быть

сформулированы вполне определенно.

Во-первых, следует отметить, что традиционные экономические меры

совершенно не адекватны решению основных проблем, встающих перед современной

цивилизацией, и это выступает одной из главных причин разделенности

современного мира. Те средства, которые могут дать быстрое развитие

индустриальным хозяйственным системам или способствовать восстановлению

временно нарушенной целостности общественных структур, несущих в себе

постиндустриальные начала, не могут быть применены для непосредственной

трансформации индустриальных социумов в постиндустриальные.

Во-вторых, при всей условности подобной формулировки, укрепляется

тенденция непредсказуемого поведения стран "третьего мира". Все чаще

развивающиеся там кризисные явления трактуются в качестве ошибок западного

мира, навязывающего им собственную модель хозяйственного прогресса. Нельзя

исключить, что в ближайшие десятилетия западный мир окажется для тех стран,

в развитие которых он вложил значительные финансовые и материальные ресурсы,

мишенью не только критики и поношения, но и вполне осязаемых враждебных

акций, как политических, так и военных. Значит ли это, что развитые

государства должны вечно спонсировать остальной мир только ради поддержания

относительно ровных отношений с ним? Такой вопрос мог игнорироваться

несколько лет назад, когда эксперты ожидали первого с довоенных времен

синхронизированного экономического роста во всех регионах мира; сегодня же

он со всей очевидностью выходит на первый план.

В таких условиях, и это будет третий наш тезис, активизация финансовой

и иной хозяйственной помощи, а также наращивание инвестиционных потоков

оказываются действительно эффективными только при условии политической

интеграции тех или иных стран в структуру западного мира, только при

передаче центральным наднациональным органам, которые надлежит создать,

пользуясь опытом ООН, части суверенных прав данных государств. Хотя на

первый взгляд подобное предложение выглядит излишне радикально, оно тем не

менее реализуется сегодня (причем достаточно успешно) в Старом Свете, где

Европейский Союз в первом десятилетии следующего века намерен решительно

продвинуться на восток. Нет большого риска в предположении, что

хозяйственные и социальные перспективы стран Восточной Европы, интегрируемых

в ЕС, окажутся гораздо более предпочтительными, чем перспективы бурно

развивавшихся на протяжении нескольких десятилетий азиатских "драконов", а

положительный эффект, приносимый всему континенту продуманной инвестиционной

политикой, не только в количественном, но и в качественном отношении

превзойдут результаты финансовых вливаний в терпящие бедствие экономики

Азии, Латинской Америки и бывшего Советского Союза.

Однако, какой бы ни была опасной хозяйственная нестабильность

развивающегося мира, сколь ни значительной оказывалась бы экологическая

проблема и, наконец, какая бы враждебность ни порождалась в мире действиями

самих западных стран, главная угроза цивилизации исходит не из этих

направлений. Таким образом, наш четвертый, и, пожалуй, наиболее важный,

тезис гласит, что максимальная опасность дестабилизации современного

мирового порядка заключена в недрах самого Запада. Сегодня, когда

осуществляется переход от индустриального типа хозяйства к информационному,

когда знания становятся основным производственным ресурсом, порождаемое

этими процессами неравенство раскалывает не только мир в целом, но и сами

развитые нации. Но если в планетарном масштабе этот раскол происходит

достаточно открыто и зримо (в первую очередь в силу фактической

невозможности воздействия на политику тех или иных национальных

правительств, действия которых обнажают хозяйственную несостоятельность их

стран), то в постиндустриальных нациях они протекают гораздо менее заметно,

так как вся мощь государства оказывается направленной если не на преодоление

негативных тенденций, то, по крайней мере, на снижение их деструктивного

эффекта. Между тем противостоять до конца подобному объективному процессу

вряд ли возможно. Уже сегодня масштабы перераспределения средств,

необходимых для поддержания социального равновесия, превосходят все разумные

пределы, и с каждым годом их объем должен будет лишь нарастать. Все это

настоятельно требует определиться в вопросе о том, что представляется

наиболее важным: сдерживать возможности социального взрыва в собственных

странах или оказывать помощь "третьему миру". Для ответа на этот вопрос мы

должны обратиться к более глубокому анализу источников и современного

состояния проблемы социального неравенства в западных обществах, чему и

посвящена следующая часть этой книги.

Часть четвертая.

Социальные противоречия постэкономического общества

Постэкономическое общество вызывается к жизни преобладанием творчества

в общественном производстве; в основе экономического же общества лежит труд.

Таким образом, главные характеристики этих двух типов общества не просто

различны; они различаются так, как никогда ранее не различались

фундаментальные черты двух сменяющих друг друга исторических состояний.

Важнейшие социальные противоречия прошлых эпох определялись хозяйственными

закономерностями и воплощались в отношениях по поводу распределения

производимых в обществе материальных благ. Формирование постэкономического

строя означает перемену основных принципов организации нового общества; из

сферы производства и распределения благ они перемещаются в область

социопсихологии, ведающей законами формирования самосознания людей. Одно

только это обусловливает потенциально конфликтный характер перехода к

постэкономическому обществу: так как становление личности не происходит

мгновенно, а усвоение ценностей нового типа и укоренение мотивов,

побуждающих к творческому отношению к жизни, зависит от принадлежности людей

к различным социальным стратам, в течение продолжительного периода неизбежно

сосуществование в рамках единого общественного организма как минимум двух

социальных групп, чьи ценностные установки - отличаются самым принципиальным

образом.

Можно ли назвать эти социальные группы классами, а конфликт между ними

-- имеющим классовую природу? Этот вопрос чрезвычайно сложен. С одной

стороны, современное социальное развитие протекает в форме, не затрагивающей

непосредственным образом основные классы индустриального общества.

Становление ценностных ориентации, характерных для постэкономического

общества, происходит подспудно и не порождает нового класса в его

традиционном, правильнее даже сказать -- марксистском, -- понимании. С

другой стороны, определение класса как социальной группы, отличающейся от

других общественных групп особым отношением к средствам производства, не

является в современных условиях исчерпывающим. Общественные классы могут

отличаться и по их функциональным признакам, по месту в организации

общественного производства, по принятым в их среде ценностям, по степени их

исторического динамизма и открытости в будущее, по тем производственным

ресурсам, с которыми они ассоциируются. Понятие класса настолько широко

применяется в социологии, что им охотно пользуются для обозначения

общественных групп, отличающихся друг от друга по названным признакам, --

без оглядки на строгость классических определений, данных в работах К.Маркса

и М.Вебера. С этими оговорками картина современной социальной трансформации

безусловно может восприниматься как масштабное изменение классовой структуры

общества.

Может ли постэкономическое общество быть названо классовым обществом?

Едва ли; скорее его можно было бы, под этим углом зрения, определять как

общество максимальной социальной гармонии. Однако при переходе к этому

новому социальному устройству страта, воспринявшая постматериалистические

ценности в качестве основных, оказывается противостоящей материалистически

ориентированной части общества, и это противостояние можно рассматривать как

классовое. Новый постматериалистически мотивированный класс обретает на этом

этапе решающий контроль над общественным производством, так как фактически

устанавливает монополию на основной хозяйственный ресурс, которым являются

информация и знания. Принадлежность к этому новому классу не определяется

наследственным происхождением человека, и потому он более мобилен, однако

грань, отделяющая его от остального общества, оказывается исключительно

жесткой, так как основой отнесения к высшему классу становятся хотя и не

передаваемые по наследству, но при этом неотъемлемые свойства и качества

человека. Таким образом, доминирующая роль этого класса в обществе

базируется на неотчуждаемой собственности его представителей на их знания и

навыки; поэтому новое классовое разделение оказывается гораздо более

принципиальным, нежели все предшествующие. Напротив, для представителей

низшего класса из-за ограниченности их способностей оказывается невозможным

войти в интеллектуальную элиту или найти себе применение в наукоемких

отраслях производства. Следовательно, в силу их роли в общественном

производстве, они вынуждены будут руководствоваться материалистическими

мотивами и соображениями, конкурировать за сокращающиеся рабочие места в

традиционном секторе и бороться против увеличения пропасти, разделяющей

стандарты качества жизни двух этих классов.

Проблема адаптации низшего класса к реалиям постэкономического строя,

социального обустройства этой "экологической" ниши будущей общественной

жизни выходит за рамки нашего исследования. Мы можем лишь утверждать, что на

этапе перехода к постэкономическому обществу социальный конфликт будет иметь

ярко выраженный материалистический оттенок. С развитием информационного

сектора хозяйства, усилением доминирующей роли высшего класса в его пользу

перераспределяется все большая часть общественного достояния; это

достигается уже не ужесточением эксплуатации класса наемных работников, а

отделением производства от труда, соответствующим самой сути информационной

экономики. Низшие же классы, напротив, сталкиваются с постоянным сокращением

своей доли в национальном доходе на фоне роста собственной численности.

Таким образом, объективное развитие постиндустриального типа хозяйства

усугубляет социальный раскол и наращивает потенциал конфликтности в

общественных отношениях. Еще раз подчеркнем, что мы говорим здесь о

классовом конфликте постэкономического общества не потому, что он имманентно

присущ развитым его формам, но потому, что он вызывается к жизни сложнейшим

процессом постэкономической трансформации, рассмотренным выше. В современных

же условиях этот конфликт приобретает вполне конкретное экономическое

содержание. Люди, относящиеся к возникающей высшей страте, получают в свое

распоряжение все большие объемы материальных благ, хотя далеко не всегда

преследуют именно такую цель. Напротив, представители низших классов,

стремящиеся к повышению своего материального благополучия, не могут этого

достичь, так как фактически вытесняются из процесса высокотехнологичного

производства и утрачивают активную роль в обществе. Возникает дилемма: с

одной стороны, постэкономическое общество не может сформироваться без того,

чтобы постматериалистические ценности не распространились в социуме в

качестве базовых; с другой стороны, по мере становления информационного

хозяйства и нарастающей социальной поляризации большая часть общества

оказывается поставленной перед необходимостью ежедневной борьбы за повышение

своего жизненного уровня, и, как следствие, ее экономическая мотивация,

вместо того чтобы сходить на нет, становится выраженной все более отчетливо.

Таким образом, становление постэкономического общества чревато социальным

конфликтом, назревание которого явно прослеживается на протяжении последних

двух десятилетий. Ниже мы подробно рассмотрим этот процесс, его

экономические и неэкономические аспекты, представим обзор современной

социальной ситуации в постиндустриальных странах. Однако, предваряя эту

часть нашей работы, следует со всей определенностью отметить, что вопрос о

возможностях преодоления такого конфликта остается сегодня открытым; на наш

взгляд, перспективы относительно "спокойного" выхода человечества за пределы

экономического общества и вероятность социального взрыва в ходе данного

перехода, сопровождающегося последующей деструкцией основ современного

общества с малопредсказуемыми последствиями, -- это, к сожалению, два

одинаково предсказуемых варианта развития событий.

Глава одиннадцатая.

Формирование основ новой социальной структуры

Становление постэкономического общества представляет собой самое

масштабное социальное изменение из всех, что выпадали человечеству на

протяжении последних столетий. Переход к этому новому состоянию предполагает

радикальные перемены во всех сферах общественной жизни, и, разумеется,

важнейшими среди них являются изменения в социальной структуре и основных

общественных институтах.

В отличие от прежних социальных преобразований -- а единственным

достаточно подробно документированным среди них является становление

индустриального общества, -- переход к постэкономическому состоянию не

сопровождается радикальной ломкой классовой структуры. В ходе этой

трансформации прежде всего происходят, как мы неоднократно отмечали,

изменения в отношениях личности и общества, поэтому на начальных ее этапах

поверхностные формы общественной жизни остаются на первый взгляд, в

неприкосновенности.

Между тем уже на этих этапах теоретические аспекты проблемы

взаимодействия между традиционными классами индустриального общества и

новыми социальными группами, порожденными информационной революцией,

оказались в центре внимания философов и социологов. При этом характерно, что

в течение продолжительного времени, вплоть до 90-х годов, анализ социальной

стороны этого вопроса проводился относительно изолированно от его

экономической составляющей, в результате чего многие развивавшиеся в

постиндустриальном обществе процессы не получали адекватной оценки. Даже

сегодня, когда стала признанной недостаточность такого подхода, в западной

философской и социологической литературе все же не принято связывать

наиболее

острые социальные проблемы постиндустриального общества со становлением

адекватной постэкономическому строю классовой стратификации.

В силу этих обстоятельств мы начнем наш анализ с рассмотрения тех

подходов к данным проблемам, которые появились в литературе в 60-е годы и с

определенными модификациями сохраняются по сей день.