41 Процента бельгийцев[42]. В 1996-1998 годах в сша администрации

ряда округов шести крупнейших штатов -- Калифорнии, Флориды, Нью-Йорка,

Аризоны, Техаса и Нью-Джерси -- возбудили официальные судебные иски против

федерального правительства, требуя компенсировать их финансовые потери,

вызванные излишней либеральностью национального иммиграционного

законодательства, причем суммы исков колебались от 50 млн. до более чем 33

млрд. долл. ^[43] Отнюдь не укрепляется и стабильность ситуации в

мировом масштабе: за период с начала 1990-го по конец 1997 года Организация

Объединенных Наций объявляла состояние опасности для международного мира 61

(!) раз, тогда как за предшествующие 45 лет ее суще-

^[39] - См.: Shilling A. G. Deflation. How to Survive and

Thrive in the Coming Wave of Deflation. N.Y" 1999. P. XI.

^[40] - См.: Braunstein E., Epstein G. Creating International

Credit Rules and the Multilateral Agreement on Investment // Michie J.,

Smith J.G. (Eds.) Global Instability. The Political Economy of World

Economic Governance. L.-N.Y., 1999. P. 115.

^[41] - См.: Ayres R.U. Turning Point. An End to the Growth

Paradigm. L., 1998. P. 87.

^[42] - См.: Newsweek. Special Issue. November 1998 -

February 1999. P. 76.

^[43] - См.: Sassen S. Globalization and Its Discontents.

N.Y., 1998. P. 11-12.

ствования она делала это лишь в шести случаях^[44]. Подобные

примеры можно продолжать бесконечно; они вполне убедительно свидетельствуют

о том, что тенденция к "глобализации" не столь однозначна, а в своей

неоднозначности не столь позитивна, как то обычно представляется.

Здесь мы подходим ко второму важнейшему вопросу сегодняшнего дня,

который обычно решается с не менее косных и условных позиций, нежели вопрос

о самом понятии глобализации. Его рассмотрение, однако, следует предварить

некоторыми замечаниями относительно изменения акцентов, которое произведено

в исследованиях глобализации событиями последних лет.

Как мы уже отмечали, середина 90-х годов оказалась для социологов и

экономистов точкой наивысших позитивных ожиданий. Эксперты Международного

валютного фонда в 1996-м пришли к выводу о том, что начиная с 1997 года,

который представлялся им первым после окончания первой (!) мировой войны

годом, в котором мировая экономика должна была продемонстрировать

синхронизированный рост, "в течение последующих лет экономической рост

наблюдался в большем числе стран, чем когда-либо в этом столетии"

^[45]. В конце 1996 года Г. Роуэн, известный специалист по

проблемам глобализации, писал: "В настоящее время полным ходом идет процесс,

в результате которого большинство населения планеты станет богатым или, во

всяком случае, богаче, чем сегодня. Более того, произойдет, вероятно,

сближение доходов населения развивающихся и развитых стран. Из этого

вытекает целый ряд важных следствий. Одно из них то, что мир станет более

демократичным; другое -- что снизится угроза военных конфликтов"

^[46] . Уже через несколько месяцев стало очевидно, что те страны,

которые стремятся сегодня использовать плоды стратегии "догоняющего"

развития, по определению не могут рассчитывать на достижение результатов,

характерных для постиндустриальных держав. Применительно к современной

ситуации Джеймс К. Гэлбрейт отмечает, что "умение хорошо работать здесь ни

при чем: число выигравших в лотерее, в которой победитель получает все

призы, неизбежно составляет лишь ничтожную долю тех, кто вступает в игру.

"Технологическая революция" -- это игра, в которой могут победить лишь

немногие" ^[47], и такое утверждение вполне

^[44] - См.: Mathews J.T. Power Shift: The Age of Non-State

Actors // Neef D., Sies-feld G.A., Cefola J. (Eds.) The Economic Impact of

Knowledge. Boston (Ma.)-0xford, 1998. P.100.

^[45] - Цит. по: The Economist. 1997. January 4. Р. 71.

^[46] - Rowen H.S. World Wealth Expanding: Why a Rich,

Democratic, and (Perhaps) Peaceful Era is Ahead // Landau R., Taylor Т.,

Wright G. (Eds.) The Mosaic of Economic Growth. Stanford (Ca.), 1996. P. 92.

^[47] - Galbraith James K. Created Unequal. The Crisis in

American Pay. N.Y., 1998. P. 164.

справедливо применительно не только к отдельным работникам, но также и

к нациям, и государствам^[48]. Между тем в новых условиях

сторонники концепции глобализации предприняли попытку не столько согласиться

с тем, что предлагаемая ими теория несколько, мягко говоря, преувеличивала

степень активности тех процессов, которые должны были привести к

формированию единого мирового хозяйства, сколько начать упорствовать в своих

заблуждениях, переводя при этом дискуссию в откровенно идеологическую

плоскость.

В последние годы идея глобализации стала усиленно идентифицироваться

ими с идеей так называемого "открытого общества". Характерно, что подобная

иллюзия получила широкое распространение около восьмидесяти лет назад, когда

по окончании первой мировой войны (с того времени мир не видел ни одного

года синхронизированного экономического роста) президент США В.Вильсон

выдвинул свой проект всемирной демократии, призванный объединить

человечество в единое целое на основе гуманистических

принципов^[49]. Альтернативой этому проекту стала, как известно,

не менее знаменитая идея мировой революции, и прекращение начавшегося

противостояния относится лишь к концу 80-х годов. Нельзя не заметить, что

демократические принципы, которые В.Вильсон стремился утвердить в мировом

масштабе, за эти десятилетия ничуть не потеряли оттого, что господствовали

не на всей планете, а лишь на небольшой ее части. Сегодня универсальные

принципы социального общежития, сформулированные еще в эпоху Просвещения,

все чаще провозглашаются основополагающими для нового мирового порядка,

который с легкой руки К.Поппера и его современного ученика и последователя

(а по совместительству и международного финансового спекулянта) Дж.Сороса

называют "открытым обществом". Сам Дж.Сорос, выпустивший недавно книгу под

аналогичным названием, не дает подробного определения "открытого общества",

отмечая лишь, что его следует рассматривать как идеальное

состояние^[50], и называя в качестве характеристик такового

терпимость, торжество рыночных принципов, представительную демократию,

наличие механизма контроля над решениями правительства^[51], а

также целый ряд других критериев, позволяющих фактически

^[48] - Подробнее данный вопрос обоснован С.Латушем,

предложившим оригинальную концепцию "экономического гражданства" (см.:

Latouche S. The Westernization of the World. P. 86-91).

^[49] - Подробнее см.: Habermas J. The Past as Future.

Oxford, 1993. P. 161-162.

^[50] - См.: Soros G. The Crisis of Global Capitalism [Open

Society Endangered]. L., 1998. P. 85-87.

^[51] - См.: Ibid. P. 96.

отождествлять эту модель с утопией В.Вильсона. При этом Дж.Сорос жестко

заявил, что современное положение вещей не соответствует идеалам "открытого

общества" и является потому неприемлемым.

Другим существенным аспектом рассматриваемых проблем стал вопрос о

развитии отдельных стран и народов, неизбежно оказавшийся в центре

исследований в условиях кризиса "догоняющей" модели. Если в 60-е годы

идеология неприсоединения и борьбы за независимость естественным образом

дополнялась в развивающихся странах концепцией ускоренного хозяйственного

развития (казавшегося в то время вполне возможным) ^[52], то уже

во второй половине 70-х становилась очевидной иллюзорность подобных надежд.

Резкое ухудшение положения "третьего мира" в результате преодоления

развитыми странами энергетического кризиса в начале 80-х годов и рост их

суммарной задолженности заставили сомневаться в возможностях "догоняющего"

развития, что нашло отражение в так называемой "теории зависимости"

^[53]. Ее сторонники, которых стали называть dependentistas,

полагали, что в новых условиях успешное развитие стран "третьего мира" в

решающей степени зависит от их взаимодействия с постиндустриальными

державами и масштабов технологической и финансовой поддержки со стороны

последних. Вплоть до конца 80-х годов определенные иллюзии на этот счет

поддерживались коммунистическими режимами, внешняя стабильность которых

казалась в то время незыблемой. Однако уже в начале 90-х бесперспективность

попыток самостоятельного преодоления экономической отсталости стала

очевидной. Как отмечает И. Валлерстайн, "крах коммунистических систем

ознаменовал окончательное крушение идеологии национального развития"

^[54]. Азиатский же кризис окончательно поставил крест на

идеологии "догоняющего" развития. Все эти факты существенным образом

противоречат представлениям современных глобалистов, предпочитающих

рассматривать глобализацию в качестве поступательного и интерактивного

процесса, в котором доминирование западного мира не является абсолютным.

Столкнувшись с проблемами азиатского кризиса, нарастанием разрыва между

Севером и Югом, а также явной неудачей крупномасштабного эксперимента по

построению рыночной экономики в России, экономисты и социологи вынуждены

были признать, что современная глобализация не приняла тех законченных форм,

^[52] - Подробнее см.: Wallerstein I. After Liberalism. P.

114-115.

^[53] - Подробнее см.: Sklair L. Sociology of the Global

System. P. 36-37.

^[54] - Wallerstein I. After Liberalism. P. 18, а также Р.

166-168.

которые, казалось, были уже на расстоянии вытянутой руки. В условиях

интенсивного экономического роста в США и Европе хозяйственные потоки все

сильнее замыкаются внутри группы постиндустриальных стран; в результате

собственно глобализированная экономика оказывается гораздо меньшей по

масштабам, чем это обычно представляется^[55]. При этом, несмотря

на реальные тенденции к развитию глобальных движений, мир оказался

совершенно не готов к проявлению значимых контртенденций, столь заметных

сегодня. Так, М.Элброу, акцентирующий внимание на том, что ныне "даже при

отсутствии мирового правительства страны мира объединены институтами,

имеющими глобальное значение", вынужден несколькими страницами ниже

признать, что "как общая тенденция глобализм в первую очередь присущ таким

общественным движениям, как борьба за права человека, за мир, экологическим

и женским организациям" ^[56], соглашаясь тем самым, что

оптимальный механизм поддержания нового мирового порядка сегодня попросту

отсутствует. В гораздо более жесткой манере высказался по этому поводу

Дж.Сорос, полагающий, что "развитие глобальной экономики не сопровождается

соответствующим развитием глобального общества. Национальное государство

остается основной единицей политической и социальной жизни. Существующее

международное законодательство и международные институты недостаточно

сильны, чтобы предотвратить войны или широкомасштабное нарушение прав

человека в отдельных странах. Экологические проблемы не решаются должным

образом. Глобальные финансовые рынки находятся вне контроля со стороны

национальных или международных властей", и заключающий в этой связи: "я

считаю, что настоящее положение вещей ненормально и нестабильно"

^[57].

В последнее время представления о том, что глобализация должна быть

поставлена под контроль и что важнейшей задачей становится формирование

институтов, способных в случае необходимости адекватно реагировать на

возникающие кризисные ситуации, развиваются экспертами все чаще и

настойчивее. Некоторые из них полагают, что в современной экономике, даже

если считать ее глобалистской, а не высокоинтернационализированной, роль

государства не может быть существенно снижена, а значение политического

регулирования социальных процессов лишь возрастает^[58] . Другие с

еще большим пафосом выступают за укрепление

^[55] - См.: Hirst P., Thompson G. Globalization in Question.

The International Economy and the Possibilities of Governance. Cambridge,

1996. P. 8, 10.

^[56] - Albrow M. The Global Age. P. 123, 142.

^[57] - Soms G. The Crisis of Global Capitalism. P. XX.

^[58] - См.: Hirst P., Thompson G. Globalization in Question.

P. 185.

международного контроля над хозяйственными процессами; так, например,

отмечается, что "глобализация не обязательно приведет к военным конфликтам,

но это может произойти, если не поставить под контроль ничем не ограниченные

силы транснациональной экономики" ^[59]. Поэтому процессы

глобального экономического взаимодействия "могут, в свою очередь, стать

объектом целенаправленной регулирующей деятельности" ^[60].

Что же пугает сторонников глобализации в современных социальных

процессах? Ответ на этот вопрос достаточно прост. С одной стороны, они все

более отчетливо понимают, что у западного мира не хватает возможностей

придать всемирный масштаб созданной им модели. Как отмечают уже цитированные

американские эксперты, "на самом деле глобализация не столь глобальна.

Транснациональная деловая активность сосредоточена в промышленно развитых

странах и в разрозненных анклавах развивающихся экономик. Большинство

населения находится вне этой системы, и ряды неимущих и безработных растут

быстрее всемирной армии занятых работников" ^[61]. Но это

означает, что ставится под сомнение достижимость "открытого общества",

которое западные идеологи провозгласили важнейшей своей целью. С другой

стороны, попытки ускоренного "догоняющего" развития потерпели явную неудачу,

и в новых условиях бессмысленно надеяться, что многие страны, пострадавшие

от кризиса или даже не вкусившие плодов индустриального прогресса, сумеют на

основе собственных ресурсов продолжить формирование рыночной экономики,

конкурентоспособной в мировом масштабе. Все эти сомнения понятны и

обоснованны. Между тем многие социологи приходят на этом фоне к выводу,

который представляется сколь очевидным, столь и неверным. Полагая, что

"открытое общество" эквивалентно глобалистекой экономике, и считая, что оно

может быть создано только в планетарном масштабе, они готовы призвать (как

это, в частности, и делает Дж.Сорос) к массированным мерам поддержки тех

стран, которые оказались сегодня в наиболее сложном положении. Не отрицая

гуманного характера таких мер и благородства намерений их инициаторов, мы

хотели бы отметить, что вся история последних столетии показывает:

наибольшие успехи социумов, так или иначе отвечающих критериям "открытого

общества", приходились на те периоды, когда они (пусть это и воспринимается

как каламбур) развивались во вполне закрытой среде.

^[59] - Martin H.-P., Schumann H. The Global Trap:

Globalization and the Assault on Prosperity and Democracy. Pretoria (South

Africa)-L., 1997. P. 11.

^[60] - Sassen S. Globalization and Its Discontents. P. 214.

^[61] - Bamet R.J., Cavanagh J. Global Dreams. Imperial

Corporations and the New World Order. N.Y" 1994. P. 427.

Это утверждение нуждается в пояснениях. Традиционно историки

противопоставляют не столько периоды "открытости" и "закрытости" социальных

систем, сколько периоды относительной стабильности и нестабильности, причем

первые, как правило, больше обусловлены установившейся гегемонией

определенной страны, чем режимом прочного международного мира. Говоря о том,

что "период с 1990 по 2025/2050 год, скорее всего, будет характеризоваться

отсутствием мира, стабильности и законности", И. Валлерстайн полагает

причиной этого утрату какой-либо одной из стран ее доминирующего положения в

мире. В качестве же исторических примеров он приводит ситуации, порожденные

уникальным положением Объединенных провинций (Голландии) в середине XVII

века, Великобритании в середине XIX и США в середине XX^[62]. Едва

ли можно согласиться с такой трактовкой экономической истории. Не говоря о

том, что ни середина XVII, ни середина XIX, ни, тем более, середина XX века

не отличались особым миром и стабильностью, следует отметить, что результаты

обращенной вовне экспансии и гегемонизма ни в одном из названных И.

Валлерстайном случаев невозможно признать сколь-либо впечатляющими. На наш

взгляд, более продуктивным в современных условиях является анализ не

"стабильных" и "нестабильных" состояний, а периодов "открытости" и

"закрытое" развитого мира. Постоянная смена экспансии и протекционизма

наблюдается на протяжении всей истории человечества, начиная с античной

цивилизации, и нельзя не отметить, что в периоды экспансии ("открытости")

особое значение обретали преимущественно политические процессы, тогда как в

эпохи господства протекционизма ("закрытости") -- экономические и

социокультурные. Так, политическое расширение и военные успехи античных

республик привели в конечном счете к их краху, в то время как реальная база

экономического прогресса времен средневековья была заложена отнюдь не в

эпоху цезаризма, а на протяжении Темных столетий^[63].

Экспансионистская политика эпохи Великой французской революции и

наполеоновских войн обеспечила распространение новой политической и

идеологической системы, но привела к серьезному экономическому ослаблению

Франции, надолго лишив ее лидирующей роли на Европейском континенте. И,

наконец, наиболее очевидный пример являет история Совете -

^[62] - См.: Wallerstein I. After Liberalism. P. 25.

^[63] - Подробнее см.: Иноземцев В.Л., Кузищш В.И.

Исторические формы товарного хозяйства // Вестник Российской академии наук.

Том 68. No 7. 1998. С. 602-611; а также: Иноземцев В.Л. Очерки истории

экономической общественной формации. М., 1996.

кого Союза, принесшего собственную экономику и интересы своих граждан в

жертву экспансионистской по своей сути модели. Заметим также, что

естественным следствием "открытости" становилось последующее замыкание той

или иной страны и долгое неприятие ею ранее исповедовавшихся ценностей

"открытого" общества. Напротив, там, где экономическое развитие шло путем

эволюции, а стремление к мировой гегемонии не доминировало над сознанием

лидеров нации, успехи в построении общества, отвечающего критериям

"открытости", оказывались намного более впечатляющими. Ускоренное развитие

России в конце XIX века, Революция Мэйдзи в Японии и, наконец, прорыв США на

место первой мировой державы в начале нашего столетия -- все эти гигантские

трансформации произошли фактически в полной изоляции от внешнего мира, в

условиях, когда нации были озабочены внутренними проблемами гораздо больше,

нежели судьбами цивилизации.

Мы полагаем, что это обстоятельство не может не учитываться в

современных условиях. Идеологи "открытого" общества совершенно

безосновательно утверждают, что оно может быть построено только во всемирном

масштабе; в действительности они не учитывают целого ряда факторов.

Во-первых, подобная точка зрения серьезно переоценивает нынешнее состояние

процесса глобализации; ее приверженцы не хотят замечать, что взаимодействие

между отдельными регионами или крупными международными компаниями не

охватывает все части мира в одинаковой степени. Такое положение вещей может

быть прослежено по многим направлениям; в последние годы как торговые

потоки, так и движение иностранных инвестиций (как прямых, так и

портфельных), не говоря уже о масштабных финансовых и валютных сделках на

основных международных биржах, во все большей степени замыкаются в рамках

развитых стран. По сути дела, возникает ограниченная "глобальная" экономика,

в рамках которой западные страны максимально возможным образом унифицируют

законодательство, обеспечивают своим компаниям равные условия ведения

бизнеса, снижают негативное влияние таможенных барьеров и других ограничений

на международные товарные и финансовые трансакции. Во-вторых, лишь немногие

специалисты обращаются к исследованию того, в какой степени нынешние

процессы глобализации влияют на социальную стабильность внутри самих

развитых стран. Так, Д.Родрик отмечает по меньшей мере три группы явлений,

которые можно считать следствиями "глобализации": к ним он относит

нарастающие противоречия между людьми, имеющими возможность свободно

передвигаться по миру и лишенными ее; трудности, возникающие из

неунифицированности национальных законодательств; обострение проблем,

возникающих перед правительствами развитых стран в области социального

обеспечения^[64]. На наш взгляд, это далеко не полный список

проблем, порождаемых процессом "глобализации" в ее нынешнем виде. Так,

существенным становится то обстоятельство, что ничем не ограниченное

движение капиталов, товаров и населения между странами мира неизбежно

усугубит противоречия, порожденные в пределах постиндустриальной цивилизации

формированием интеллектуального класса. В этих условиях развитый мир не

сможет контролировать отток интеллектуальных и материальных ресурсов с

периферии в центр и вынужден будет умножать свои усилия по поддержанию

стабильности в малоразвитых регионах, вместо того, чтобы использовать

имеющиеся ресурсы для разрешения своих внутренних проблем. Наконец,

в-третьих, сторонники ускоренной "глобализации" не хотят брать в расчет, что

комплексная мировая система должна, с одной стороны, базироваться на

культурной и социальной совместимости составляющих ее народов и, с другой,

обладать центральными политическими институтами, которые сегодня существуют

только в их богатой фантазии. В этой связи рассмотрим более подробно

реальные, а не мнимые примеры современной социально-политической интеграции.

Выше мы отмечали, что наиболее интенсивное хозяйственное взаимодействие

имеет место в рамках сообщества развитых стран, тогда как их экспансия в

направлении мировой периферии оказывает весьма незначительное воздействие на

те процессы, которые (и то весьма условно) можно назвать глобализацией. В

пределах самого развитого мира пальма первенства, безусловно, принадлежит

Европейскому Союзу. (Здесь хочется заметить, что именно Европа сегодня, как

и в прошлые времена, находится на самых передовых рубежах общественного

прогресса, показывая человечеству единственный, пожалуй, пример подлинной

глобализации -- пусть, как это ни парадоксально, относительно

локализованной.) ЕС выгодно отличается от других ведущих хозяйственных

центров современного мира по целому ряду направлений. Так, европейский

континент имеет продолжительную историю, общую для всех стран и народов и

объединяющую их более прочно, чем любые чисто хозяйственные связи. Далее,

европейское хозяйственное пространство вполне самодостаточно; Европейский

Союз имеет сбалансированную внешнюю торговлю, не допускает дефицита в

экспорте и импорте высокотехнологичной продукции; составляющие его страны

являются крупнейшими в мире экспортерами услуг. Кроме того, как отмечают

многие специалисты, в рамках ЕС

^[64] - См.: Rodrik D. Has Globalization Gone Too Far? Wash.,

1997. P. 4-6.

нет существенных различий в уровне экономического развития отдельных

стран и регионов: даже так называемая "внешняя периферия" (Греция,

Португалия, отдельные районы Испании и Южной Италии) обладает показателями

ВНП, не более чем на треть отличающимися от среднеевропейского уровня, тогда

как наиболее богатые страны превосходят таковой в среднем на одну

четверть^[65]. Наконец, для европейских стран характерны

относительно унифицированные механизмы государственного регулирования

экономики: в каждой из них существует высокоразвитая система социального

обеспечения, государство играет важную роль в перераспределении финансовых

потоков, при этом бюджеты остаются вполне сбалансированными, а политика

обслуживания государственного долга фактически идентична в большинстве

стран, что подтверждается успешным осуществлением мер, предусмотренных в

качестве условия для введения единой валюты, евро, последовавшего 1 января

текущего года.

Европейская интеграция, которая, как мы полагаем, представляет собой

наиболее яркий и обнадеживающий социо-экономический феномен последних

десятилетий, имеет продолжительную историю, насчитывающую более сорока лет.

Развитие этого процесса позволяет извлечь уроки, пренебрежение которыми

вполне закономерно приводит сегодня к нарастающим кризисам во многих других

регионах мира. Во-первых, европейская экономическая интеграция изначально

осуществлялась на основе тщательно разработанных соглашений, а не стихийной

нерегулируемой инвестиционной экспансии. Во-вторых, базируясь на тесной

культурной общности и близости норм национальных законодательств,

европейские страны полностью преодолели ограничения на свободную миграцию

рабочей силы еще в 70-е годы, тогда как данный фактор и сегодня остается

одним из наиболее опасных последствий интернационализации фактически повсюду

вне Европы. В-третьих, государства-члены ЕС устранили любые таможенные и

иные барьеры, препятствующие движению товаров и капитала внутри Сообщества;

это способствовало исключительно быстрому росту объема внутриевропейской

торговли, что, наряду с интенсивным информационным обменом, еще теснее

сплачивало составляющие его нации. В-четвертых, ЕС впервые в мировой истории

инициировало и успешно осуществляет программы массированного инвестирования

средств в развитие периферийных территорий Союза. В-пятых, что особенно

важно, экспансия ЕС вширь осуществляется на базе политического объединения,

а условием инвестиций оказывается (и об этом можно говорить впол-

^[65] - См.: Krugman P. Geography and Trade. Cambridge

(Ma.)-L., 1997. P. 94-95.

не однозначно) согласие на политическое инкорпорирование в Сообщество и

передачу части полномочий его центральным органам; наиболее радикальный

пример являет на этот счет присоединение Восточной Германии к Западной,

менее заметные мы видим на каждом шагу, наблюдая дискуссии об условиях

вступления в ЕС новых членов.

В-шестых, новая Европа представляет собой фактически единственный в

мировой истории (преобразование 13 английских колоний в Североамериканские

Соединенные Штаты в XVIII веке или насильственное объединение бывших

российских территорий в Советский Союз в 1922 году могут не приниматься в

расчет) пример эволюционной передачи власти наднациональным органам

управления, образующим единые правительство и парламент, а также

инициирующим de facto единое гражданство (с 1999 года граждане каждой из

стран ЕС имеют право участвовать в выборах органов власти по месту

фактического проживания, независимо от того, гражданами какой из стран

Сообщества они являются) и эмитирующим единую валюту (с 2002 года евро

поступает в свободное наличное обращение на территории всех стран Валютного

Союза).

Подытоживая опыт ЕС и разделяя представления европейцев о возможности

успешного противостояния Европейского Союза остальным центрам современного

экономического могущества^[66], порождающие подлинный ренессанс

идей евроцентризма^[67], следует ообратить внимание на три

принципиальных момента. Прежде всего, объединение Европы происходит на

основе собственного экономического роста европейских государств, а не

"импортируемого" извне; это обстоятельство резко отличает объединительный

процесс даже от нарастающей интеграции в отношениях США и их

латиноамериканских соседей, не говоря уже о "глобализации" в Азии. Далее, в

этом случае хозяйственная "глобализация" вполне адекватным образом

дополняется политическим объединением, которого так не хватает остальному

миру, сетующему о том, что глобальная экономика не создает глобального

общества. И, наконец, возникающая общность вовсе не прокламирует свою

открытость миру; напротив, ее инвестиции в развивающиеся страны сокращаются,

товарные потоки все больше переориентируются на государства с аналогичным

уровнем развития, а иммиграционная политика остается вполне жесткой и служит

интересам прежде всего самих европейцев. Пример Европейского Сообщества

указывает прямой путь для развития интеграционных процессов в современном

мире. Факти-

^[66] - См.: Martin H.-P., Schumann H. The Global Trap. P.

241-243.

^[67] - См.: Habermas J. The Past as Future. P. 96 ff.

чески европейцы беспрецедентно преуспели в построении подлинно

открытого общества за вполне закрытыми границами, и последние события в

Азии, Латинской Америке и России лишний раз подтверждают не столько

правильность этого курса, сколько то, что в современных условиях он является

единственно возможным. Опыт ЕС представляет собою наиболее удачный пример

формирования локальной постэкономической системы, в рамках которой страны

периферии вовлекаются в хозяйственный прогресс метрополии с учетом ряда

условий. Первым таким условием является если не высокий уровень

экономического развития, то способность достичь такового в будущем, а также

культурная близость государствам Центра (характерно, что относительно

отдаленная Эстония имеет шансы вступить в Сообщество раньше Турции, а

франкого-ворящие Алжир или Марокко вообще не рассматриваются в качестве

кандидатов). Вторым условием служит долгосрочный характер партнерства;

именно поэтому страны Союза готовы инвестировать в экономику новых его

членов значительные средства, не ожидая немедленной коммерческой отдачи.

Очевидно, что такая политика европейцев гораздо более дальновидна, нежели

политика США в отношении Латинской Америки или Японии в отношении стран ЮВА.

Наконец, третье условие заключается в том, что процесс даже такой локальной

"глобализации" не должен излишне форсироваться, а "ценой" присоединения к

развитому миру является интеграция в политическое сообщество, что самым

непосредственным образом предполагает утрату элементов национального

суверенитета. Не следует даже говорить, насколько этот подход отличается от

проповедуемой апологетами "открытого общества" помощи находящимся вне поля

их контроля режимам из "третьего" и даже "четвертого" мира. Таким образом,

Европейское Сообщество, как ни странно это звучит, дает нам наиболее удачный

пример того "обновленного колониализма", о котором шла речь в нашей книге

при анализе перспектив приобщения стран периферии к постэкономической

цивилизации. Оценивая опыт ЕС, следует отметить, что участники этого

эксперимента не проявляют особого недовольства его ходом, в то время как

позиции остальных традиционных центров экономической мощи, при всем их

видимом успехе, становятся сегодня все более уязвимыми. Приверженность

большинства социологов и экономистов полицентристской модели мира

обусловлена в первую очередь тем, что на всем протяжении XX века отдельные

страны или блоки государств противостояли друг другу, и, как казалось, это

обеспечивало некоторое равновесие, устойчивость глобальной ситуации на

планете. Принимая иногда экономические, иногда политические или

идеологические, а иногда и чисто военные формы, это противобороство никогда

не снималось с повестки дня. Кризис индустриализма и становление

постэкономического общества требуют иного взгляда на проблему. Стремление во

что бы то ни стало препятствовать формированию "однополюсного" мира,

сколачивание под флагом этого противостояния союзов мусульманских стран,

сдерживающих американское влияние, потенциальный альянс России и Китая, иные

интеграционные веяния в "третьем мире" - все это объективно мешает

распространению постиндустриальной модели в мировом масштабе. Идеологи этого

нового противостояния не берут в расчет, что наиболее актуальным интересом

их истощенных наций является скорейшее усвоение ценностей постиндустриальной

цивилизации в ходе конструктивного с ней диалога.

Однако не только амбициозность региональных лидеров из развивающихся

стран, неспособных смириться с утратой иллюзии былого величия, превращает

становление моноцентричного мира в трудный, противоречивый и далеко не

быстрый процесс. Гораздо более существенным фактором выступает

ограниченность возможностей самой постиндустриальной цивилизации, о чем

неоднократно упоминалось выше. Глобальной экономики сегодня не существует;

имеет место хозяйственная система, в которой экономическое и социальное

развитие на большей части планеты действительно обусловлено прогрессом

постиндустриального мира и его способностью влиять на развитие событий. Но в

современных условиях Запад не располагает достаточными ресурсами, чтобы

радикально изменить общемировую ситуацию. Тем не менее, практически в той же

мере, в какой руководители развивающихся стран и бывших коммунистических

государств тщатся сегодня вновь играть роль видных политиков, западные

лидеры стремятся к реальному определению судеб мира. Первые уже упустили

свой исторический шанс, когда индустриальная мощь их наций позволяла им

установить контроль над различными секторами единого в своей индустриальной

определенности мира. Вторые же, опьяненные головокружительными успехами

последних лет, пытаются применить постиндустриальные возможности своих стран

для реформирования цивилизации, которая объективно не готова принять новые

ценности.

Быстрая экспансия постиндустриального мира в планетарном масштабе,

которая обычно и понимается как "глобализация", невозможна. Раз за разом,

начиная с тех времен, когда самым грозным оружием были лук и стрелы, история

преподавала людям урок, согласно которому гибель великих империй, казавшихся

нерушимыми, начинается в момент их максимальной территориальной экспансии.

Теперь этим уроком, который никем -- от Александра Македонского до Марка

Аврелия, от Карла Великого до Фридриха II, от Наполеона до Гитлера -- не был

усвоен, не в состоянии оказываются воспользоваться, пусть и в совершенно

специфических современных условиях, лидеры западного мира. Да, теперь они

избегают подчинять мир военными средствами, а пытаются "глобализировать"

его, нести в него плоды экономического прогресса, результаты своих

беспрецедентных хозяйственных достижений. Однако энергия Запада не

безгранична, а противоречия, зреющие в его недрах, не должны

недооцениваться. Расширение орбиты влияния постиндустриальной цивилизации не

должно идти быстрее, чем это могут позволить внутренние закономерности

становления общества, базирующегося на доминирующей роли интеллектуального

класса, -- в этом заключен важнейший урок нашего времени, принесшего наряду

с величайшими достижениями технологического прогресса и те очевидные

проблемы, которые определили картину кризиса, поразившего мировую периферию.

В своей последней книге, характеризуя нынешнее положение США,

Зб.Бжезинский пишет: "Америка занимает главенствующие позиции в четырех

основных областях, в решающей степени определяющих мировое господство: ее

вооруженные силы не имеют себе равных, в области экономики она по-прежнему

является движущей силой, которая тянет за собой остальной мир; в

технологическом плане ей принадлежит ведущая роль на всех передовых

направлениях развития науки и техники; ее культура, несмотря на некоторую

примитивность, обладает удивительной привлекательностью, -- все это наделяет

Соединенные Штаты таким политическим влиянием, с которым не может

соперничать никакое другое государство. Именно благодаря сочетанию этих

четырех составляющих Америка является мировой сверхдержавой в полном смысле

этого слова" ^[68]. Эти слова невольно воскрешают в памяти

величественный силуэт статуи Свободы, господствующий над устьем Гудзона. Она

возвышается над окружающей болотистой местностью не менее контрастно, чем

сами США над современным миром. Но этот образ наполняется особым смыслом,

если вспомнить также слова, начертанные на основании монумента. Не столь

заметные, как силуэт самой статуи, они, однако, чрезвычайно много значат для

понимания того, почему страна, олицетворенная этим монументом, заняла

накануне третьего тысячелетия христианской эры господствующее положение в

мире. "Придите ко мне, усталые, бедные, притесненные, жаждущие дышать

^[68] - Bryynski Zb. The Grand Chessboard. American Primacy

and Its Geostrategic Imperatives. N.Y., 1997. P. 24.

воздухом свободы". Эти слова, вернее -- запечатленная в них мудрость,

сделали Америку великой. Если она сможет следовать им и впредь, если сумеет

найти в себе силы преодолеть соблазн осчастливить не только обратившихся к

ней, но и тех, кто всячески противится самой мысли о подобном обращении,

судьбам постиндустриальной цивилизации не будет угрожать ничто.