4. Общие паттерны

Итак, среди явно дезориентированных было много разных реакций. Большинство заключенных попадало в эту категорию, и свойственные ей элементы дезориентации и поиска присутствовали в той или иной степени у всех, кто пережил «исправление мышления». Но очевидно дезориентированных жителей Запада отличал тот факт, что их дезориентация и поиск были осознанными, и поэтому с ними можно было иметь дело в открытую, в то время как реакции очевидных новообращённых и очевидных сопротивленцев были более жесткими и скрытыми. Однако даже в этой группе большая часть опыта «исправления», — а также более старых эмоций, которые она возвращала к жизни, — должна была вскоре оказаться подавленной.

Когда я видел большинство этих людей, они ставили перед собой задачу возвращения к тому, что было, по существу, их прежней идентичностью, пытаясь при этом решительно заняться только что испытанными влияниями вместо того, чтобы полностью принять или полностью отклонить их. Одним (116:) из проявлений этой задачи было убеждение большинства из них, что если уж отвечать на коммунистический вызов, то в некоммунистическом мире были необходимы и желательны определенные реформы. Как выразился профессор Касторп:

Если между коммунистами и Западом есть конкуренция в сфере социальной реформы, это прекрасно… Возможно, миссия коммунизма состоит в том, чтобы послужить толчком и импульсом, придающим особую силу социальной реформе. У меня сложилось впечатление, что Запад должен сделать это. Если Западная Германия поднимет жизненный уровень, Восточная Германия умрет естественной смертью.

И бизнесмен, хотя и преданный частному предпринимательству, выразил похожие чувства:

Я больше склоняюсь в пользу постепенного развития социальной реформы, а не коммунистической революции… Но должны появиться какие-то средства, благодаря которым богатые будут менее богатыми, а бедные — менее бедными… На это могут уйти сотни лет.

Эти люди должны были выразить столь широкие, терпимые убеждения, чтобы подкрепить личную реинтеграцию в западный мир, придать какой-то смысл своему спасению от влияния «исправления мышления». Поскольку их заставили мучительно осознавать изъяны Запада (во многих случаях слишком реальные), каждому требовалось ощущение альтернативы коммунизму, которая включала бы в себя исправление некоторых из этих недостатков. Акцент, который они делали на экономическую реформу, возможно, был отчасти применением тюремной идиомы; но еще большее акцентирование необходимости сохранять личную свободу при осуществлении этих реформ было, безусловно, отклонением идей «исправления мышления» и подтверждением их западного наследия. (Возможно, нет необходимости добавлять, что мой акцент на лежащих в основе психологических факторах не нацелен на то, чтобы намекнуть, будто такие позиции по отношению к Западу являются неуместными, нецелесообразными³).

По всем этим причинам явно дезориентированные граждане Запада имели тенденцию переживать очень серьезные и заметные кризисы идентичности после освобождения — отчасти потому, что они оказались эмоционально в бедственном положении между этими двумя мирами, и отчасти потому, что они выносили на поверхность эмоции, которые у других остаются скрытыми. (117:)