5. Стили лидерства

Что показывает история этой группы в отношении взаимосвязей между лидером, требованиями среды и поведением группы? Преувеличенное и причудливое качество данного группового опыта четко выделяет принципы помощи (облегчения, подкрепления), которые точно так же, пусть не столь очевидно, действуют в каждодневных ситуациях.

Три человека стали официальными или неофициальными лидерами данной группы западных граждан в период ее существования, и, однако, ни один не был лидером все время своего пребывания в ней. Каждый из этих трех человек создавал стиль лидерства, характерный для той конкретной стадии, когда доминировал именно он. Что было характерно для каждого стиля и что его порождало?

Первый, гегемония Бауэра в период академической стадии, характеризовался интеллектуальным лидерством и уклонением от участия в процессе «исправления». Комбинация, породившая этот стиль, заключалась в следующем: во-первых, нетребовательная среда, которая фактически как бы провозглашала, что пока вы учитесь и делаете вид, что «исправляетесь», вас не будут беспокоить, во-вторых, предварительно деморализованная группа из трех западных граждан, готовых отреагировать на любое проявление силы; и в-третьих, внезапное появление уверенного и эмоционально не затронутого европейца (Бауэра), психологически пригодного для оказания сильного влияния на других людей. Интеллектуальные навыки Бауэра были особенно полезны, когда были разрешены самостоятельные научные занятия и размышление; его авторитарные эмоциональные особенности хорошо служили в тот период, когда допускались максимальное самоутверждение и сопротивление; его человеческие умения (которые были значительными), оказались особенно (180:) приспособленными для того, чтобы поощрять в других скорее индивидуальную силу, а не дух компромисса, а это именно то, что требуется, когда сопротивление возможно.

Возникший в результате стиль академического сопротивления предлагал что-то каждому: чиновникам и старосте камеры, определявшим внешнюю среду, — напускную демонстрацию и определенную степень действительного «исправления»; другим западным гражданам — защиту, ясную политику и завораживающие интеллектуальные экскурсы; самому Бауэру — возможность оставаться эмоционально не затронутым и уклоняться от тревоги, осуществляя руководство и оказывая преобладающее влияние на других людей, а также эгоцентрическое удовлетворение, которое он получал, применяя свой более развитый интеллект. Таким образом этот стиль лидерства оказался полезной питательной средой для всех западных граждан, хотя, может быть, больше всего это касалось самого Бауэра; другие члены группы (особенно Коллманн и Вебер) скорее нуждались в возможности подчиняться и на деле иногда не ладили с Бауэром даже в этот мирный период. С точки зрения независимости группы этот стиль был наиболее успешным из трех стилей лидерства. Его также легче всего было придерживаться.

Второй стиль (Бенет) подразумевал наигранное увещевание и расщепление идентичности. Обстоятельства были совсем иными: группа не выбирала неофициального лидера, ей скорее навязали лидера официального. И данный стиль лидерства, хотя и был преобладающим, полностью никогда не был признан и принят другими членами группы. Что касается тех трех факторов, о которых шла речь, то эта среда внезапно оказалась более требовательной — кончайте свои глупости, мы говорим серьезно, и вам лучше «исправляться», а то…; эти четыре западных гражданина, которые к этому времени уже неплохо ориентировались, были готовы пойти на уступки там, где они оказывались неизбежными, но их все еще несла слабая частная волна сопротивления; а вновь прибывший Бенет казался странной смесью страха, талантливого блеска, несдержанности в проявлении чувств и садомазохизма. Бенет вел себя именно так, а не иначе, отчасти потому, что полагал, будто чрезвычайный прогрессивизм являлся необходимым, и до некоторой степени потому, что он был настолько испуган — прежде всего, из-за, что сочетание склонной к самобичеванию покорности и высокомерного, причиняющего боль доминирования других людей было его собственным давнишним механизмом, с помощью которого он справлялся с тревогой. Тем не менее, этот механизм особенно соответствовал тому положению, которое навязали Бенету: любой новый лидер учебного процесса при таких же обстоятельствах должен был бы нести значительную долю наказания со стороны чиновников и старосты камеры сверху и каким-то взаимно болезненным, тягостным способом справляться с непокорными западными гражданами (181:) внизу.

Как и в случае с Бауэром, лидерство Бенета предлагало определенные услуги всем, кого это касалось: чиновники получили мальчика для битья, который в то же время эффективно передавал их давление группе; сам Бенет извлекал эмоциональное удовлетворение из модели боли-и-наказания; а другим западным гражданам, благодаря собственной сосредоточенности Бенета на наказании, была предоставлена некоторая степень защиты от возобновившихся нападок. Но следовало ожидать, что такое актерское и хаотическое лидерство не могло оказаться слишком длительным, и стиль Бенета вскоре всеми был признан вызывающим беспокойство: чиновники не могли доверять такому преувеличенному поведению, особенно когда они обратили внимание на его клонящееся к упадку влияние на товарищей-европейцев; другие западные граждане стали проявлять враждебность и антагонизм по отношению к Бенету и друг к другу из-за утраты своей групповой независимости и солидарности и — что хуже всего — потери способности проверять эмоциональную и интеллектуальную реальность; сам Бенет начал не выдерживать напряжения. Всех западных граждан, включая Бенета, подталкивали к распаду идентичности и сильному чувству вины.

В целом стиль Бенета был к тому же более совместим с его собственными эмоциональными потребностями, чем с потребностями тех, которыми он руководил. Бенет, «изумительный актер», вполне мог совершить театральный кувырок и при этом все-таки приземлялся обычно на ноги, о чем говорят его более поздние аттитюды. Но другие западные граждане, не обладавшие этим талантом, никогда не могли достаточно доверять ему, чтобы быть уверенными, что он по-настоящему солидаризировался в борьбе за сохранение ценностей и сплоченности группы именно с ними, а не со своими тюремщиками, выдвигавшими требования признаний и «исправления». При этих условиях любая «игра» становится невозможной: все оказывается «реальным», и личные обвинения превращаются в истинную угрозу для чувства собственного «я».

Создавались ли эти обстоятельства требовательной внешней средой или специфическими чертами характера Бенета? Мы можем только сказать, что маленькая группа оказалась поневоле созерцающей как эту среду, так и характер Бенета.

Третий стиль лидерства можно назвать гибкой адаптацией и сохранением идентичности. Это была, несомненно, самая замечательная стадия существования группы. По-прежнему подвергавшиеся чрезвычайно разрушительному давлению, члены группы каким-то образом сумели достичь восстановления доверия. Как это случилось?

Эмоциональное требование заменить стиль исходило со всех трех направлений. Стремление группы западных граждан к выживанию заставляло их (182:) изыскивать какую-то альтернативу мучительной потере ориентации, вызванной лидерством Бенета; данная среда слегка смягчила нападки, чтобы спокойнее проводить процесс «исправления»; и появилась потенциальная замена для Бенета, человек необыкновенно смиренный и честный, который к тому же обладал необходимым знанием китайского языка. Вечтен в своем лидерстве сделал акцент на умеренности, сдержанности, потому что всегда делал акцент именно на этом, он умело примирял людей, подчеркивая то, что их объединяло, и активизируя лучшее в каждом из них, потому что это давно уже было его способом справляться с конфликтом — конфликтом между другими людьми и конфликтом внутренним. У него был дар творческого человека: способность использовать внутренние усилия с целью выявления новой формы, которая может не только выразить личные эмоции, но и затронуть глубинные струны эмоций, доброты и сочувствия у других людей. В человеческих отношениях он был истинным художником; и как у любого художника, его собственное благосостояние, благополучие зависело от постоянства творческого потенциала. И внутренне, и внешне он испытывал побуждение взять на себя активную роль в руководстве судьбами группы: этого требовали его собственное самообладание и чувство клерикальной идентичности.

И опять-таки удовлетворение от его лидерства получали все три элемента, но на сей раз, в отличие от двух предыдущих стадий, другие западные граждане получили большее удовлетворение, чем чиновники или сам лидер. Пришедшие в себя европейцы получили обратно независимость группы и нашли средство взаимной эмоциональной поддержки. Чиновники, похоже, извлекли наименьшую выгоду, хотя, с их точки зрения, Вечтен все-таки был достаточно активным «исправителем».

Для самого Вечтена выгоды его лидерства были наиболее противоречивыми. Он действительно получал удовлетворение от того, что справлялся, и справлялся хорошо, с тем, в чем он нуждался внутренне и чего от него требовали извне. Однако его талант умеренности находился в противоречии с более неумеренным (и тоталитарным) идеалом мученичества, с которым каждый католический священник, оказавшийся перед лицом крайнего принуждения, должен в какой-то степени сравнивать себя — причем вполне вероятно, что такого рода приговор самому себе должен оказаться особенно суровым у человека, для которого полная честность является существенно важной. У руководителя учебных занятий этот конфликт особенно глубок, поскольку ему постоянно приходится идти на компромиссы. Далее, компромиссный подход Вечтена не позволял ему быть удобно абсолютным в своих суждениях (в манере Бауэра или Бенета), а скорее требовал, чтобы он (183:) постоянно подвергал сомнению собственные идеи и сравнивал их с точками зрения других людей. Наконец, тот стиль обмана, который был разработан им с другими западными гражданами, был более сложным, чем академическая борьба с предрассудками Бауэра или не допускающее компромиссов погружение Бенета. Поэтому не удивительно, что при этих обстоятельствах вновь проявились более ранние проблемы ощущения себя нелюбимым, стоящим ниже других по своим достоинствам и находящимся во власти собственного гнева. А любая проблема Вечтена немедленно становилась проблемой всей группы, которой, в конце концов, так никогда и не удалось избавиться от антагонизмов. Сохранение Вечтеном групповой и индивидуальной автономии при подобных условиях было одним из самых необычных человеческих достижений, с которым я встретился в ходе этого исследования.

Оценивая эти три модели лидерства (а я, в целях полной ясности, сделал их, возможно, чуть более резко выраженными, чем это было на самом деле), я постарался четко показать, что ни среда, ни сам лидер, ни те, кем он руководил, не несли единоличной ответственности за создание каждого конкретного стиля поведения. Скорее, каждая стадия является примером (имеющего силу для психологии в той же степени, что и для физики и медицины) принципа множественной причинной обусловленности. Было бы неправильно утверждать, например, что появление Вечтена в качестве лидера стало возможным исключительно благодаря его чертам характера, хотя весьма вероятно, что благодаря своим выдающимся качествам он вполне мог бы оказаться лидером большинства групп в большинстве ситуаций. Дело в том, что он был особенно подходящим лидером для данной группы в данное время. Очень может быть, что интеллектуальные навыки Бауэра позволили бы ему на ранней, неопределенной, смутной стадии оставаться лидером даже в присутствии Вечтена, и что «прогрессивная» театральность Бенета сделала бы его наиболее вероятным лидером в тот период времени, когда политический уровень следовало «повышать». Стили лидерства также могут меняться у одного и того же человека. Если бы Бауэр испытал более сильное личное давление до того, как он вошел в эту группу, его лидерство, возможно, было бы куда менее устойчивым; если бы Бенет был менее напуган, его лидерство, быть может, не отличалось бы такими крайностями. Лидерство оставляет много места для героизма; но этот героизм глубоко связан со специфическими требованиями, преобладающими в конкретной среде в данный момент.

Этот групповой опыт также наводит на мысль, что мы пересматриваем и расширяем свои концепции (и стереотипы) «Лидера»². Впечатляющее поведение отца Вечтена демонстрирует лидерский (184:) потенциал человека, который может посредничать честно, может подавать пример, помогающий другим людям сохранять личность и адаптироваться к существующим условиям, не теряя своего достоинства. Вполне возможно, что в нашу эпоху идеологической чрезмерности необходим именно он, а не его более яркий и харизматический коллега. (185:)