4. Отец Лука

Об отце Луке мне известно несколько больше. Когда я приехал в дом, где он жил вместе с семьей в небольшом итальянском городке, меня встретил человек, ничем не напоминавший того гонимого, беспокойного и дотошного миссионера, с которым я был знаком в Гонконге. Передо мной стоял дружелюбный и влиятельный священник, живо и откровенно обсуждавший все, что связано с Китаем, и вместе с тем, чувствующий себя как дома в кругу представителей европейского среднего класса. Физически отец Лука был совершенно здоров — он залечил травму спины и набрал вполне приличный вес — а на смену прежней склонности к самоанализу пришла спокойная уверенность в себе.

Ему не пришлось прилагать слишком много усилий, чтобы привыкнуть к жизни в Европе — он не был здесь практически столько же, сколько и другие — но его раздирала жестокая внутренняя борьба, от которой, судя по тому, что отец Лука рассказывал мне в Гонконге, ему никак не удавалось освободиться. Его глубоко взволновало воссоединение с членами своей семьи и коллегами; но, как оказалось, у него возникли новые проблемы — его охватило чувство смятения и грусти. Отец Лука объяснял их вынужденной разлукой с Китаем и с китайскими друзьями, и своим нестабильным физическим состоянием, стараясь, таким образом, приглушить чувство тревоги. Он начал тосковать по деятельному образу жизни, а предписание врача вести размеренное существование стало его тяготить. В результате отец Лука приобщился к тому же роду деятельности, что и многие другие участники моего исследования. Он подготовил исчерпывающую аналитическую оценку методов проведения коммунистического «исправления» для группы, занимавшейся изучением концентрационных лагерей и принудительного труда, оценку, которую он давал событиям с двух точек зрения — с позиций «исправителей» и «исправляемых». Выполнив это задание, он, по собственной инициативе, принялся за другую гораздо более претенциозную работу: подробное изучение и анализ жизненного пути и эпистолярного наследия основоположника его общества, который был выдающейся фигурой среди современных миссионеров, работавших в Китае. В своей исследовательской работе отец Лука сравнивал собственный религиозный опыт, полученный им как в Европе, так и в Китае, с опытом человека, который уже давно служил ему образцом для подражания. Реализация этого проекта помогла ему в значительной степени разрешить давние сомнения и определиться в своем отношении к церкви и к Китаю. Более того, у него была возможность заниматься и тем, и другим как раз в тот период, когда его физическая активность была ограничена.

Вскоре после этого отец Лука развернул просветительскую работу по вопросам жизни в коммунистическом Китае — он инструктировал людей, готовящихся к поездке в Китай, писал статьи для журналов, и выступал в публичных дебатах. Отец Лука рассказывал мне, как до хрипоты оспаривал «простодушие некоторых людей, которые отказываются понять, что в коммунистическом Китае практикуются политические репрессии». В обсуждении этих вопросов отчетливо проявлялось присущее ему чувство личностной целостности — настолько, что однажды отец Лука разыскал лидера одной из официальных групп, объединяющей людей, которые побывали в коммунистическом Китае, живописал, какие зверства ему пришлось пережить в китайской тюрьме, и призвал этого человека потребовать от правительства признать (применив, если понадобится, специальные меры для сохранения доброго имени), что «народ, который оно объявило виновным, на самом деле, ни в чем не виноват». Кроме того, отец Лука продолжал выступать в поддержку либеральной направленности будущих миссионерских предприятий, рекомендуя сформировать местные органы власти, а коренным жителям — пользоваться свободой самовыражения. Несмотря ни на что, отец Лука по-прежнему считал, что кое в чем китайские коммунисты были «правы», и что миссионеры допускали ошибки; но общий тон его отношения к правящему режиму, по сравнению с настроениями, о которых он рассказывал мне в Гонконге, стал более воинственным и резким.

Его все еще беспокоило, что отдельные слова, оброненные им во время признаний, могли повредить церкви или ее представителям. Особую тревогу отцу Луке внушало письмо, написанное им из тюремных застенков молодой китайской католичке, в котором он осуждал собственную организационную деятельность. Ради того, чтобы исправить ситуацию, он даже пошел на то, чтобы передать ей подарок через поехавшего в Китай земляка. Отец Лука почувствовал себя обиженным, когда девушка отказалась, хотя и понимал, что этот поступок был продиктован соображениями ее собственной безопасности. Он так и не освободился от своей прежней судьбы: каждый раз, противореча кому-нибудь из старшего духовенства, отец Лука едва сдерживался, чтобы не дать выход эмоциям, и был вынужден постоянно быть начеку, чтобы контролировать свои извечные сексуальные желания. Но во всем этом чувствовалось, что теперь его внутренние конфликты находятся под более надежным контролем, чем когда мы встречались в прошлый раз. Как и многие другие уроженцы западного мира, которым довелось побывать в застенках китайской тюрьмы, отец Лука верил, что, пройдя «исправление мышления», он стал более непринужденно и многоречиво выражать свои мысли и чувства: «Я стал свободнее себя вести… Мне стало легче выступать перед аудиторией и общаться с людьми». По сравнению с периодом пребывания в тюрьме его духовная жизнь стала гораздо более однообразной и «незамысловатой»: «тогда мне приходилось ловить каждую возможность».

Когда наша трехчасовая беседа уже подходила к концу, я спросил отца Луку, исповедует ли он до сих пор идеи, почерпнутые из программы «исправления мышления». Тот ответил: «Они приходят на ум и порой принимаются к сведению, порой опровергаются, порой получают подтверждение». Отец Лука конкретизировал для себя те идеи, которые, хотя бы отчасти, казались ему приемлемыми:

(*Цитата*)

Я согласен, что крестьяне были вынуждены бежать от ростовщика, которому они задолжали… Иногда мне казалось, что система кооперативов может решить некоторые из моих проблем… Не обязательно вся марксистская система… Раньше у меня было теоретическое представление об этом, но теперь я отчетливо представляю себе, что это такое.

(*Конец цитаты*)

Отец Лука пытался примирить со своими прежними ценностями новые веяния, от которых, как он хорошо понимал, ему все равно не удастся абстрагироваться. Он посчитал необходимым вытеснить все болезненные для него переживания, особенно те, которые вызывали у него чувство вины, и перенял отдельные взгляды традиционных священников, отражающие приемлемые для него религиозные идеи. Однако, в глубине души отец Лука вел непримиримую борьбу со своими наиболее негативно окрашенными образами «Я» и находился в постоянном поиске личностного синтеза. Он не был начисто лишен чувства тревоги, но ему удалось эффективно исцелиться, не нанеся себе существенного вреда (благодаря увечьям, полученным в китайской тюрьме, в этом уже не было необходимости) и не претерпев чрезмерных внутренних искажений.