3. Выживание и влияние

В этой и в предыдущих двух главах мы обсудили проблемы индивидуального опыта «исправления мышления» и особенно проблемы выживания и влияния. Два последних понятия близко связаны: заключенному, для того, чтобы выжить — сохранить физическую и психическую жизнь — необходимо не дать себя полностью подавить влиянием среды. С точки зрения идентичности, выживание и сопротивление влиянию сходятся, по крайней мере, в абсолютном смысле: человек не может перенести полную замену самых глубоких чувств о том, кто он и что он, и при этом продолжать существование в психически здоровом (непсихотическом) состоянии.

Но можно зайти весьма далеко в позволении своей идентичности уступать внешнему влиянию и все-таки адекватно функционировать и физически, и психологически. Действительно, в процессе «исправления мышления» заключенный вынужден до некоторой степени подчиняться влиянию среды в качестве цены выживания⁴. Это было особенно ясно в случаях профессора Касторпа и мисс Дарроу, которые отдавали себе отчет в том, что они обменивали на выживание принятие взглядов «исправления». В подобную сделку вступали и заключенные вроде епископа Баркера, хотя большая часть обмена происходила за пределами осознания. Пережить «исправление мышления» и не сохранить абсолютно никакого следа его влияния — идеал, которого невозможный достигнуть — не важно, был ли это идеал самого заключенного, его коллег или потрясенных зрителей из внешнего мира.

Эти парадоксальные отношения между выживанием и влиянием (150:) позволяют лучше понять действия жителей Запада во время тюремного заключения. Что касается выживания, то эти мужчины и женщины, оказавшиеся в условиях крайних форм давления, сумели призвать себе на помощь впечатляющие резервы силы и изобретательности. Использование епископом Баркером юмора, характерологический сдвиг доктора Винсента от изоляции к «духовному единению, близости», даже иллюзии отца Луки — все это были методы выживания, как и «исповеди» вкупе с «исправленными» паттернами поведения, которых добивались от каждого заключенного в тюрьме.

«Исправление мышления» прошло успешно у всех жителей Запада с точки зрения первой из его целей, вытягивания личного признания обвинений (преступлений), потому что это признание было превращено в необходимое условие выживания. Далеко было до достижения более честолюбивой цели превращения граждан Запада в восторженных сторонников коммунизма; поскольку, хотя никто не мог избежать глубокого воздействия «исправления мышления», практически все заключенные показали общую тенденцию возвращения к тому, чем они были перед тюрьмой, или по крайней мере к измененной версии своей предыдущей идентичности. Обмен влияния на выживание, совершенный западными заключенными со своими «исправителями», оказался достаточно разумным; только неблагоразумные требования внутреннего голоса совести заставили некоторых из этих граждан Запада чувствовать, что их сделка была фаустовской.

Остается один очень важный вопрос: принимая во внимание вариации видов внешнего давления «исправления», какие именно факторы в индивидуальной структуре характера отвечают за различие в степени восприимчивости к влиянию «исправления мышления»? Я обнаружил, что важен не столько какой-то определенный тип структуры характера, сколько степень баланса и интеграции; не столько то, кем человек является, сколько то, как крепко в нем соединены черты характера. Говорить, например, об «истеричных» или «обсессивных» («одержимых») типах характера бесполезно, так как эти характерологические тенденции проявляются у людей во всех трех категориях. Несколько полезнее проводить различие между «авторитарными» и «либеральными» свойствами характера⁵; но это не объясняет, почему одна из явных новообращённых (мисс Дарроу) попадает в либеральную, а другой новообращенный (отец Симон, речь о котором пойдет в Главе 11) — в авторитарную категорию.

Скорее, каждый человек был склонен подчиняться этому влиянию в той степени, в какой его идентичность, независимо от того, какой именно она была, оказывалась уязвимой для подрывного воздействия унижающих его собственное достоинство чувств вины и стыда. Эта восприимчивость, в свою очередь, зависела в значительной степени от баланса между гибкостью и тоталитаризмом и от их особого значения для структуры характера данного человека. И видимые новообращённые, и видимые сопротивленцы обладали существенным запасом (151:) тоталитаризма; отсюда и крайние реакции тех и других⁶. Но видимые сопротивленцы (епископ Баркер ) обладали большой силой личности в отличие от видимых новообращённых (мисс Дарроу), которые проявляли тенденцию демонстрировать расплывчатость (диффузию) личности. Люди, входившие в категорию явно дезориентированных, имели возможность более гибко экспериментировать с альтернативами идентичности, не испытывая потребности полностью принять или отклонить новое влияние. Это не значит, что они были лишены элементов тоталитаризма, точно так же, как видимые сопротивленцы не были полностью лишены гибкости; каждая структура характера обладает и тем, и другим. Это был скорее вопрос степени и существующей на протяжении всей жизни модели⁷. Некоторые индивидуальные случаи (доктор Винсент) бросают вызов даже этим общим моделям: его тоталитаризм доминировал во всей его жизни и в ходе самого «исправления», но благодаря уникальной силе идентичности и гибкости он сумел оказаться в конечном итоге в наиболее умеренной из трех категорий.

Каждый из трех стилей реакции имел собственные психологические преимущества и неудобства, а также свои разновидности. Ни один не имел монополии на человеческую ограниченность, силу или мужество. (152:)