МАТЮРЕН РЕНЬЕ

Сатира II

(Фрагменты)

Когда на улице столкнется некто с вами В разбитой обуви, с протертыми штанами, Чьи брыжи и камзол не блещут чистотой,

Лицо болезненно, карман всегда пустой,— Вы можете сказать о человеке этом:

Поэт он или тот, кто хочеть быть поэтом.

………………..

ОМуза, расскажи об этих пилигримах,

Обастрюках своих, о стихотворцах мнимых, Что, бормоча стихи, день целый месят грязь, И на кого глядят прохожие, смеясь,

Отех, что норовят хлебнуть из вашей кружки И, словно воробьи, рвут пищу друг у дружки.

Одеты кое-как, похожие на тень, С глазами дикими, с мозгами набекрень,

Они подходят к вам и вместо «добрый вечер»,— «Месье, я автор книг, — вам говорят при встрече, — Их продают в Палэ. Для знающих людей С вниманьем их читать — занятья нет милей».

Так, прицепившись к вам, они идут за вами, Вгоняют вас в тоску, вас мучают стихами,

Ославе речь ведут и о деньгах больших,

Отом, что получить при жизни надо их, Но что они живут в неблагодарном веке! Таланта он не чтит в достойном человеке;

Что жил Ронсар не так, поскольку был богат, И что король не прав, лишая их наград. Затем, проникнув в дом, они без приглашенья Садятся к вам за стол без всякого смущенья И, рот набив едой, перестают болтать, Хоть видно по глазам, как трудно им молчать.

В зубах поковыряв и пошептав молитву, Они вас просят пить, с едой окончив битву, И снова речь ведут: теперь в их болтовне Все время слышится: «Что вы дадите мне?» Такой рефрен всегда имеет их баллада.

Мне после этих встреч лекарство выпить надо:

Я болен, у меня кружится голова, Весь искалеченный, я двигаюсь едва.

Один такой болтун — сердитый меланхолик. Гримасничает он, как бы томясь от колик, Потеет, кашляет, плюется — просто страх. Так тонко речь ведет, что смысла нет в словах.

Другой — честолюбив, и за свои творенья Принять высокий сан готов без промедленья; Сонет обдумывая, видит пред собой Аббатство, что ему назначено судьбой.

Кто так же, как и я, труды их в грош не ставит, Тупица, неуч, лжец! Его сужденьем правит

Лишь зависть черная к достоинствам других, Хотя молва давно талант признала их, И только он один их умаляет славу;

В восторге дамы все, так им пришлись по нраву Их дивные стихи, и даже по ночам Они находятся у изголовья дам;

И в церковь их берут с собою не напрасно: Стихи написаны божественно прекрасно.

О жителях небес тут, видно, речь идет: Любой из них вино с богами рядом пьет,

Любой с Минервою знаком, он — светоч знанья, И ждет от Франции почета и признанья.

Ронсар и те, о ком здесь умолчали мы! Как можете терпеть вы, светлые умы, Чтоб эта мошкара свое равняла пенье

С тем, что вы создали, и, словно в исступленье, Пятнала царственные ваши имена?

Все вырождается в иные времена! Бесстыдством окружен, чей разум, чье сознанье Сумеет отличить невежество от знанья? Подделку от того, что подлинно? Чей взгляд Узрит любимца Муз, лишенного наград?

Зову в свидетели потомков! Ваше зренье Сумеет разглядеть бессмертное творенье,

Асправедливость, ум и вкус, присущий вам, Откроют блеск его соседним племенам. Вы твердо скажете, кто лебедь Аполлона,

Акто бессовестная дерзкая ворона,

В чьем наглом карканье нетрудно угадать

Желанье лаврами бессмертья обладать.

Сатира III

(Фрагмент)

Маркизу де Keep

Маркиз, что делать мне с такой неразберихой? Предаться, кинув свет, ученью в келье тихой,

Ис Аристотелем, с Гомером на столе Колосья подбирать на греческой земле — Остатки жатвы той, что собрана недаром В свои хранилища Депортом и Ронсаром,

Ичесть им принесла, и славу, чтоб они Гигантам прошлого равнялись в наши дни. Что делать? Иль служить и при дворе остаться, Чтобы несбыточной надеждою питаться, Быть воплощенною немилостью, скучать, В опале жить мечтой и в бешенстве молчать,

Но и мечтать устав, больным, в душевной смуте, Издохнуть на тряпье в каком-нибудь приюте.

В Тоскане ль будет он, в Савойе — все равно. Мне с богом воевать до гроба суждено!

Молчишь маркиз, но мне ответ заране ясен. Как с ураганом спор, с судьбою спор напрасен: На ощупь мы живем — так этот мир идет,— Кто честно трудится, тот чахнет от забот. Двуногой сволочью разгневанные боги Нам благо шлют ценой труда, нужды, тревоги.

Мир — сумасшедший дом, мы кружим вместе с ним. Ты мнил, что выиграл, ан проигрался в дым.

Все лотерея в нем, все случай, все неверность, Ты выбирал, искал, а вышла та же скверность. Зависишь от судьбы, а ей ты ни к чему.

Швыряет блага в мир и не глядит кому.

Но если уж нельзя бороться с этой силой, Не тщись ниспровергать закон, тебе постылый,

Пускай он слеп, молчи, он слеп равно для всех. Кто с Небом согрешил — избрал почетный грех. И мыслить не дерзай, мысль — это сон, не боле, Свобода лишь во сне дана земной юдоли.

Свободы в мире нет — барон ли, князь ли, граф, А кто-то выше есть, и высший — он и прав. Пока живешь, ты раб — до гробовой минуты, У всех один покрой, различны только путы:

Из золота — одним, железные — другим, Но стариков не тронь, оставь забаву им: Их философию, их споры, школы, книги.

Всем этим словесам не снять с умов вериги! Давно мы родились, но не рожден вовек Не знающий цепей свободный человек.

Я тщетно заперся, тащил ученья ношу, Мечтая, что ярмо тупого рабства сброшу, Но, раб желания узнать, понять, постичь,

Лишь долг на долг сменил, и вышла та же дичь. Таков закон вещей, природой не дано нам Противиться ее возвышенным законам.

Что смертным от того, просвещены ль умы, Учены ли, маркиз, иль не учены мы.

Науку бедную — что может быть ужасней! — Осмеивает двор, народ считает басней.

Глупцу смешна латынь, и доктор, дружный с ней, Хотя б достиг он всех возможных степеней, Хоть фабри он усы, завейся весь бараном, Хоть пыль пускай в глаза невиданным султаном, Коверкай наш язык, — и умник и дурак Таков уж век! — вскричат: ишь заучился как!

Любимцы наших дней, счастливцы в нашем стане Приучены держать судьбу в своем кармане, Им вера, им почет — в наследство от отца.

Что ни начнут они — доводят до конца.

Ты скажешь: «А тогда хватай удачу с тыла, Тебя-то ведь судьба частенько обходила, Днюй в Лувре и ночуй, забудь и спать и есть, Угодничай и льсти, чтоб в кабалу залезть. Где надо, снагличай, ничто не будет втуне,

Бесстыдство в наши дни способствует фортуне».

Ты прав, маркиз, и все ж, господь оборони, Чтоб в рабство угодить, на это тратить дни, Опять искать свой путь и новым капитаном

Потрепанный корабль вести к безвестным странам, Но, чувствуя в душе то мужество, то страх, Надежду потопить в неведомых морях.

Меж звезд и титулов наш долг, по их закону,

Меняться что ни час под стать хамелеону, Там человечностью закон похвастать рад, Но разницу забыв возмездий и наград, За те же промахи, привычке верен старой,

Одних он милует, других встречает карой. Богат ли, знатен ли, силен ли, с кем знаком — Вот что руководит в решениях судом.

Яэтим короля не оскорбил нимало: Король — податель благ, они его зерцало, По добродетелям, по сердцу, по уму Он словно сам Господь и следует ему.

Но твой совет, маркиз, придворным нарядиться С моим характером, ну право, не годится, Тут знания нужны, притворство, хитрость, ум,

Ячасть открыл тебе моих жестоких дум,

Но нрав мой не таков, ведь я меланхоличен, Не вкрадчив, к болтовне салонной не привычен,

Ядобряком слыву, и в этом есть упрек, Но я не так умен, чтоб злым считаться мог.

Яне умею быть угодливым и льстивым,

Уж видно, слеплен так, что стал вольнолюбивым, И, как простой мужик, не знаю, где смолчать, А где поддакивать, чтоб власть не возмущать, Как с фаворитами играть в лакейской роли, Их предков восхвалять и бой под Серизолли,

Идень, в который тот, кем славен чей-то род,

Ититул получил, и землю, и доход.

Нет, не пригоден я к вранью такого рода, Холуйствовать, юлить не даст моя природа, Ужель из рабских чувств, себя же обокрав, Как платье, каждый день менять и вкус и нрав. Не стану выступать в суде как лжесвидетель, Не стану выдавать порок за добродетель, Быть щедрым на словах, сгибаться, как дуга, Твердить: черт побери! месье, я ваш слуга.

Кричать: о, как я рад! — при виде всякой швали, Иль на одной ноге стоять, как цапля, в зале, Иль слушать болтовню, когда спесивый фат В ослином раже все покрасить серым рад, Иль попугайничать в одежде разноцветной,

Прельщать салонных дам прической несусветной, Иль, чертом нзгилясь и покидая зал, Вскричать: «Салют, друзья!» — как и входя сказал. Не знаю, как летят кометы иль планеты, Как жен или мужей разгадывать секреты,

Как видеть добрый взгляд и думать, что душа, Над внешностью глумясь, не так уж хороша.

Записочки носить — о нет, помилуй боже! — Я ловкости лишен и красноречья тоже.

От веры отбивать, прельщать потоком фраз Иль тем, что, мол, закон для сердца не указ, Девицу совращать, — от мамы по секрету Пропеть ей песенку про Жана и Пакетту, И, совесть потеряв, рассказывать при том, Что где царит Амур, там добр и полон дом, Там благолепие, довольство и приятность,

И к девушке простой, глядишь, приходит знатность, Что всё — балет, стихи, — всё для прекрасных глаз, Что будет почта к ней на дню по десять раз, Что к славе, к почестям дорога ей открыта, Что воздыхателей потянется к ней свита, Скучнейших прихвостней, короче говоря, Вельможе уступив, себя продаст не зря.

Я не могу внушать — мне это омерзело,— Что уловлять мужчин совсем простое дело, Что к ней с вопросами не будут в душу лезть, Когда дукаты есть и бабье тело есть; Что станет девушкой, коль деньги заблестели,

Хотя б с ней переспал весь лагерь JIa-Рошели,

Ачесть — какая чушь! — забава прежних лет, Обломок идола, в который веры нет.

……………………………..

Так что же надо знать, чтоб знаньем было знанье? Вкус нужен, мой маркиз, и нужно пониманье И виденье глубин, какие в жизни есть.

Что философия! Ей не понять, не счесть Все тонкости души, все скрепы человека.

Азначит, нужен Ум! Ты помнишь басню Грека, Как львицу встретил волк, какую речь повел И как решил их спор вмешавшийся осел.

Сатира XII

РЕНЬЕ В ЗАЩИТУ САМОГО СЕБЯ

М. Фреминэ

В былые времена художники охотно На посторонний суд несли свои полотна И, трезво рассудив, чей правилен совет, Меняли на холсте где линию, где цвет.

Но то была пора, когда стыдились лести, Корысти, зависти, когда чуждались мести И за свои слова ручались головой, А истина была желанною сестрой.

Ну что же делать нам? Ну как найти управу На тех, кто нас хулит и славит не по праву, Когда молва ведет бесчестную игру, А правда при дворе, увы, не ко двору,

Когда важней всего прическа да манеры, Когда, чтоб сытно есть, владыкам льстят без меры В час предобеденный, в обед и до тех пор, Пока насытится весь королевский двор… При всем ничтожестве столь наглы эти лица! Что ж, даже с этим я согласен примириться, Но эти господа для красного словца, Увы, не пощадят ни друга, ни отца.

С избытком этого иному бы хватило, Чтоб в страхе пред молвой душа его остыла,

Чтоб трепетный талант, боясь потерь, зачах. Нет, я совсем другой, смешон мне этот страх И души робкие, не знающие риска, Пред чернью посему я не склоняюсь низко, Не стану слушать я любую дребедень,

Когда мой стих бранят, костят кому ни лень, Когда любой профан мне не дает поблажек,

Твердя, что стих мой сух, что слог мой слишком тяжек, Что, не в пример уму, и юмор мой тяжел, Что я, конечно, мил, как мил бездумный вол.

Отвечу не спеша на злобный град нападок, Что доброе вино содержит и осадок, Что в мире нынешнем различных зол не счесть, Что раз я человек — и недостатки есть,

Что злобный критик мой мне виден без забрала, Что и мое лицо скрывать мне не пристало.

Ты знаешь, Фреминэ, гонителей моих, Чьи темные дела изобличил мой стих, Кого тщеславие и поздней ночью гложет,

Чей скудоумный дух забыться сном не может, Кто грешный замысел вынашивает впрок,

Кто бога позабыл и тешит свой порок, Кто из-за ревности блуждает мрачной тенью,

Кто похотью влеком к бесчестью, к преступленью, Кто ради алчности присвоить все готов, Кто не щадит сирот и горемычных вдов?

Такие вот бегут всем скопом бестолковым Вслед за поэтами, крича, подобно совам. Их жены скажут вам: «Да это ж клеветник! В его остротах яд, колюч его язык, Его сатиры все являют злобный норов,

Друзья и те бегут от желчных наговоров».

ВСЕ НЕ ВОВРЕМЯ

Мой первый муж, когда, к несчастью, Была я чересчур юна, Ко мне пылал и в полдень страстью,

И в полночь не давал мне сна. Теперь я для любви созрела, Полна желаний и огня, Но нет второму мужу дела

Ни днем, ни ночью до меня.

Мой первый муж такой был нежный! А что второй? Бревну сродни.

Амур! Верни мне возраст прежний Иль мужа прежнего верни.

АВТОЭПИТАФИЯ

Послушный прихотям природы, Вкушал я мирно дни и годы В беспечной праздности своей. Меня немало удивило,

Что смерть прийти не позабыла К тому, кто позабыл о ней.