РОДРИГО КАРО

РУИНАМ ИТАЛИКИ

Оплачем, Фабьо, сей, застывший сонно, увядший холм, среди полей пустынных — Италикой в иные времена, колонией победной Сципиона была сия, сокрытая в руинах, суровая и славная стена, так сделалась она реликвией слепою.

Печальною тропою герои в царство теней отошли,

их даже память видеть перестала.

Здесь храм стоял, там площадь клокотала, чей контур еле различим в пыли. Гимназия искрошена веками, от дивных терм остались только камни, а шпили башен, ранившие высь, ее покою вечному сдались.

Амфитеатра рухнувшие стены, богов жестоких славившие ране, унизил беспощадно желтый дрок. В безмолвии трагической арены струится время, как напоминанье, сколь жалок давней пышности итог. Все поглотил песок.

Умолк народ великий, в столетьях стихли крики.

Где тот, который на голодных львов шел обнаженным? Где атлет могучий? Здесь превращен судьбою неминучей в безмолвие многоголосый рев.

Но до сих пор являют нам руины былых ристаний страшные картины, и чудится душе в седых камнях

предсмертный хрип, звучавший в давних днях.

Здесь был рожден сын молнии военной — Траян, отец испанского народа, воитель доблестный и честь страны, пред кем земля была рабой смиренной от колыбели алого восхода

до побежденной кадиксской волны. О славные сыны,— здесь Адриан и Силий, и Теодосий были

детьми: слоновая сияла кость на колыбелях, облаченных в злато,

жасмин и лавр венчали их когда-то там, где былье глухое разрослось.

Дом, сложенный для Кесаря, — глядите,— сегодня гнусных ящериц укрытье. Исчезли кесари, дома, сады и камни, и на них имен следы.

Коль ты не плачешь, Фабьо, — долгим взглядом окинь умерших улиц вереницы, разбитый мрамор арок, алтарей, останки статуй, ставших жалким сором, все — жертва Немезидовой десницы там, где безмолвье погребло царей в столетней тьме своей.

Так Троя предо мною встает с ее стеною,

Рембрандт ван Рейн. Фауст.

и Рим, чье имя только и живет (где божества его и властелины?!), и плод Минервы — мудрые Афины

(помог ли им законов честных свод?!). Вчера — веков соперничество, ныне — ленивый прах в безропотной пустыне:

ни смерть не пощадила их, ни рок — и мощь, и разум спят в пыли дорог.

Но почему фантазии неймется

искать в былом пример для состраданья? И нынешних не счесть: то там, то тут заблещет огонек, дымок пробьется, то отголосок прозвучит рыданья:

душа — видений призрачных приют — томит окрестный люд, который изумленно вдруг слышит отзвук стона

вночи немой — немолчный хор кричит: «Прощай, Италика!», и эхо плачет: «Италика!», и слово это прячет

влистве, но и в листве опо звучит:

«Италика!» — так имя дорогое Италики, не ведая покоя, в руинах повторяет теней хор…

Им сострадают люди до сих пор!

Гость благодарный, — этим славным теням я краткий плач смиренно посвящаю, Италика, простертая во сне!

И если благосклонпы к этим пеням останки жалкие, чьи различаю следы в стократ печальной тишине,— открой за это мне в любезной благостыне таящийся в руине

приют Геронсия, — направь мой шаг к могиле мученика и прелата, пусть я — слезами горестного брата — открою этот славный саркофаг!

Но тщетно я хочу разжиться частью богатств, присвоенных небесной властью. Владей своим богатством, дивный храм, на зависть всем созвездьям и мирам!