ВЕНСАН ВУАТЮР

СОНЕТ К УРАНИИ

Любовь к Урании навек мной овладела! Ни бегство, ни года не могут мне помочь, Ее нельзя забыть, нельзя уехать прочь, Я ей принадлежу, нет до меня ей дела.

Ее владычество не ведает предела!

Но пусть я мучаюсь, пусть мне порой невмочь, Мои страдания готов я день и ночь Благословлять в душе, и гибель встретить смело.

Когда рассудок мой невнятно говорит, Что должен я восстать, и помощь мне сулит, К нему прислушаться пытаюсь я напрасно:

Ведь, говоря со мной, так робок он и тих! Но восклицая вдруг: Урания прекрасна! — Он убедительней бывает чувств моих.

РАНО ПРОСНУВШЕЙСЯ КРАСАВИЦЕ

Когда букеты роз влюбленная в Цефала Бросала в небеса из утренних ворот, Когда в раскрывшийся пред нею небосвод Снопы сверкающих лучей она бросала,

Тогда божественная нимфа, чье зерцало Являет красоты невидапный приход, Возникла предо мной среди мирских забот, И лишь она одна всю землю озаряла.

Спешило солнце ввысь, чтоб в небе напоказ Пылать, соперничая с блеском этих глаз, И олимпийскими лучами красоваться.

Но пусть весь мпр пылал, исполненный огня, Светило дня могло зарею лишь казаться: Филиса в этот миг была светилом дня.

ДЕВИЦЕ, У КОТОРОЙ РУКАВА БЫЛИ ЗАСУЧЕНЫ И ГРЯЗНЫ

Вы, у кого из рукавов Амуры вылететь готовы, Вы предоставили им кров

Не очень чистый, хоть и новый.

Поклонников имея тьму, Царя над их толпой покорной,

Вы вправе их загнать в тюрьму, Но пусть она не будет черной.

Я отдал сердце вам, и вот Оно страдает и томится: Как узника, что казни ждет, Вы держите его в темнице.

Пылая день и ночь в огне, Не я ли был тому виною, Что ваши рукава вполне

Сравнимы с дымовой трубою?

ПЕСНЯ

Один от ревности сгорает И проклинает дни свои, Другой от скуки умирает, Я умираю от любви.

Сковали Прометею руки; Орлом терзаем, весь в крови Не умер он от этой муки,— Я умираю от любви.

Так говорил Тирсис, и сразу Смолкали в рощах соловьи, Когда произносил он фразу: «Я умираю от любви».

У статуй сердце разрывалось, И эхо грустное вдали Среди деревьев откликалось: «Я умираю от любви».

ПЕСНЯ

Везет девицам в наши дни — Все при любовниках они. Господни милости бескрайны Год урожайный!

Ведь прежде — шел за годом год — Мужчины были точно лед.

Вдруг вспыхнули необычайно — Год урожайный!

На них еще взлетит цена! Да, хахаль в наши времена Дешевле репы не случайно — Год урожайный!

Все ближе солнце льнет к земле, Любовь царит в его тепле И кровь кипит… Но в чем здесь тайна? Год урожайный!

АДАН БИЙО

ГОСПОДИНУ ДЕ М…

Покуда хорошо рубанком я владею И этим жизнь свою способен поддержать,

Я больше во сто крат доволен буду ею, Чем если б весь Восток мне стал принадлежать.

Пусть все, кому не лень, спешат в своей гордыне Залезть на колесо незрячей той богини, Что вводит нас в обман, — я в стороне стою: Пилюлю горькую она позолотила,

У входа в тихий порт подводный камень скрыла, Не мать, а мачеха — скрывает суть свою.

Яне хочу владеть известными правами Тех, кто оспаривает друг у друга честь Происхождения, как будто между нами

Не может быть родства, хоть общий предок есть.

Яне хочу скрывать, что родом из деревни

И что пасли овец, как пас их предок древний, Мой дед и мой отец, свой покидая кров.

Но пусть отмечен я — и по родным и близким — На языке людей происхожденьем низким, Я говорить могу на языке богов.

Теченью лет моих уже не долго длиться.

Но если б вновь мой день исполнен был огня, Видна для смертного последняя граница, Коль быть пли не быть не важно для меня. Когда из этого ствола с его корнями Уйдет моя душа, чтобы в зарытой яме

Плоть стала падалью, во власть червей попав, То в тех местах, где дух найдет себе обитель, Мне будет все равно, какой земной властитель Воздвигнет свой алтарь, вселенную поправ.

Вельможе, если он взирает в изумленье, Как я работаю рубанком — не пером, Скажу, рассеивая знатных ослепленье, Что не дано ему владеть своим добром. Хотя не равным был раздел даров природы И разные пути нас провели сквозь годы, Пасует спесь его пред бедностью моей:

Я для сокровищей ларец ему строгаю,

А может быть, и гроб, и в нем, я полагаю, Он будет выглядеть куда меня бедней.

Судьба, дарующая славу и величье, Не обосновывает выбор свой и дар; Какое б ни было им придано обличье,

Всему приходит срок, нежданный, как удар. Был государь, чья власть до неба простиралась, И слишком пеболыной земля ему казалась,

Чтоб трон свой возвести, закон воздвигнуть свой. Его наследнику пришлось настолько скверно. Что, с голодом борясь и с нищетой безмерной, Он так же, как и я, орудовал пилой.

Какие странности присущи переменам! И не гласит ли речь священная о том,

Что тот, кто ангелом был самым совершенным, Стал отвращение и страх внушать потом?

Не говори же мне о пышности и славе, С осколками стекла их блеск сравнить мы вправе!

Едва приблизишься и поглядишь в упор — Стекло уж не блестит, и прочь идет прохожий. А звон моей пилы мне во сто крат дороже, Чем весь придворный шум и королевский двор.

ИСТИННЫЙ ПЬЯНИЦА

Едва верхи холмов родимых Блеснут вдали в лучах дневпых, Уж я в занятиях любимых, Средь бочек, сердцу дорогих. Отпив стакан до половины, Я солнцу задаю вопрос:

Где, мол, видало ты рубины Крупней усеявших мой нос?

Когда я пью — а пью всегда я, Спокойный сохраняя вид,— На свете сила никакая Мое блаженство не смутит.

Услышу ль гром над головою: Ага! я думаю, с небес Увидел лик мой с перепою И труса празднует Зевес.

Когда-нибудь, хватив как надо, Вздремнув за рюмкою слегка,

Явдруг неслышно в сумрак ада Спущусь из мрака погребка.

А там, не тратя время праздно, Переплывая Ахерон,

Явновь напьюсь — и от соблазна Со мной нарежется Харон.

Приобретя права гражданства, С Плутоном в сделку я войду,

Открою погреб свой — и пьянство И день и ночь пойдет в аду.

В честь Вакха песни в царстве смерти Затянет дружно хор теней,— А перепуганные черти Напьются сами до чертей.

Не предаваясь воздыханьям, Такие ж пьяницы, как я, Придут обильным возлияньем Почтить мой прах мои друзья.

Пусть в этот день пускают смело Вин самых старых всех сортов Сороковые бочки вдело И выпьют сорок сороков.

С приличной делу простотою, Чтоб не совсем пропал мой след, Поставьте бочку над плитою И в этой бочке мой портрет.

А чтоб почтил меня прохожий, Пусть надпись скромная гласит: «Под этой бочкой с пьяной рожей Горчайший пьяница зарыт».