ЛУИС КАРРИЛЬО ДЕ СОТОМАЙОР

ОБ ОСТАНКАХ ДЕРЕВА, ИСПЕПЕЛЕННОГО ЮПИТЕРОМ

Смотри, как ствол могуч и величав, он горд — сторукий! — молодым цветеньем, и, даже рухнув, он глядит с презреньем на небо, распростертый среди трав.

Но Громовержец, гордеца поправ, уже карает дерево смиреньем: цветение унижено гниеньем — где гордой кроны непокорный нрав?

Смотри, что сотворяет луч разящий, подумай о Юпитеровой власти, о том, как ствол печально наземь лег.

Умерь гордыню и для пользы вящей открой глаза, чтоб на чужом несчастье усвоить жизни горестный урок.

ПРИМЕР ТОГО, КАК ИСЧЕЗАЕТ ТО, ЧТО БЫЛО

Тот, кто Пегасом был во время оно, покорно сносит гнев хозяйских рук, дрожит, едва заслышит окрик слуг, уже на нем дырявая попона.

Он, попиравший злато, смотрит сонно, состарившись в ярме, на все вокруг, униженный — тяжелый тянет плуг, снося удары плети удрученно.

Когда-то пролетал он ветром быстрым, с дыханьем состязаясь норовистым, а ныне — самый дряхлый из коней.

Он гордым был в свое младое время, но на его хребет легло, как бремя, седое время, всех времен сильней.

ЛЕГКОСТИ ВРЕМЕНИ И ЕГО УТРАТЕ

О суетное время, ты как птица, как молодая лань среди полян, ты дней моих и радостей тиран,

судьбой моей вершит твоя десница!

Поймать ли то, что так привольно мчится, лукаво ускользает, как туман?

Приманка дивная, чья суть — обман! Мой свет, в конце которого темница!

Твой гнев изведав, я смирился разом, сбирая крохи за косой твоею,— о просветленье, горькое стократ!

Я был слепцом, стал Аргусом стоглазым, я вижу, как ты мчишь — и цепенею! Как таешь ты, утрата из утрат!

О ПРИГОВОРЕ, ВЫНЕСЕННОМ САМСОНУ СУДЬЯМИ

На путы в удивленье зрит Самсон, и путы в удивлении: что стало

с тем, кто, как нити, их срывал, бывало? Они дрожат, но ведь дрожит и он.

Тот, что врата вознес на горный склон, гигант, неистощимых сил зерцало,— перед врагами клонится устало, коварно взятый хитростью в полон.

Судья жестокий входит, обрекая его глаза на смерть, а он, вникая в обман, с улыбкой молвит палачам:

«Коль я не мог увидеть, что Далила меня, могучего, перехитрила,—

ясам проклятье шлю моим очам!»

КБЕТИСУ, С ПРОСЬБОЙ ПОМОЧЬ В ПЛАВАНЬЕ

О светлый Бетис, весла пощади, не будь хрустальной кораблю препоной, остепенись, приют в тиши зеленой дай путнику и гавань для ладьи.

Поющий у Леванта на груди (он скуп на злато в щедрости хваленой),—

чело укрась коралловой короной и бисерной росою остуди.

Но только, царь с трезубцем, сделай милость — не сдерживай ладью, чтобы сравнилась с крылатою стрелою на ветру!

Коль ты не внял моей мольбе унылой, царь седовласый, внемли зову милой: он и моря смиряет поутру.

МОЛЬБА К АМУРУ О МИЛОСЕРДИИ

Амур, покинь меня! Да пропадет дней череда, истраченных на страсти, когда, страдая от слепой напасти, душа в слезах явленья милой ждет.

Пусть выжгло мне глаза огнем забот, пусть я все слезы истощил в несчастье, пусть сердце разрывается на части, не вынеся любовной пытки гнет,—

лишь дай восстать душе испепеленной из пепла, мальчик со стрелой перенной, все остальное — унеси с собой!

Дитя Амур, услышь мой голос слабый, я знаю, ты бы мне помог, когда бы меня увидеть мог!.. Но ты слепой…

ВЯЗУ, В УТЕШЕНИЕ

Когда-то, полноводный Эбро зля, ты возвышался гордым исполином — под кружевным зеленым балдахином

ты нежил Бетис и его поля.

Но время сокрушило короля,

иплачешь ты на берегу пустынном,

игорько плачет, разлученный с сыном, широкий Бетис и его земля.

Грозила небу вздыбленная крона, но и тебя земли сокроет лоно — и в этом так похожи мы с тобой.

Тебя оплакивает Бетис ясный, но кто оплачет мой удел злосчастный? Я даже в этом обойден судьбой.

* * *

На побелевший Тисба смотрит лик любимого, сраженного судьбиной, она в слезах — любовь тому причиной, а он в крови — слепой любви должник

И меч в себя вонзает в тот же миг несчастная, сочтя себя повинной, но боль не чувствует: с его кончиной иссяк обильных чувств ее родник.

Она упала, кровь ее струится к его, остывшей, — так отроковица в объятия любимого легла.

Так смерть свела два стылых тела властно которые любовь, трудясь напрасно, соединить живыми не смогла.