К. Лефор

Что такое демократия? Древние отвечали: строй, при котором власть в руках народа. Такой ответ уже не удовлетворял ни Аристотеля, ни даже Платона, поскольку они проводили черту между демократией, регулируемой законами, и демократией, лишенной таковых, при которой народ, т. е. большинство, находящееся под властью демагогов, обладало неограниченной властью. Современная демократия имеет другую природу, нежели демократия античная. Ей можно поставить в вину тиранию общественного мнения, неустойчивость правительств и то, что называлось когда-то дворцовыми интригами. Но по крайней мере ее не назовешь режимом беззакония. Суверенитет народа осуществляется здесь лишь в рамках, строго ограниченных конституцией. Не только размеры страны и количество граждан делают невозможным волеизъявление народа как единого целого, но и из современных представлений о свободе следует, что каждый имеет право высказать свое мнение, не подвергаясь опасности со стороны существующей власти. (...)

Современная демократия немыслима, если в ней не признается политическая форма общества. Мы хотим сказать этим, что она предполагает воплощение человеческих контактов, отношение между людьми и миром и одновременно стремится утвердить целый ряд принципов, которые дают уверенность в законности отделения реального от воображаемого, справедливости от несправедливости, добра от зла, правды от лжи, допустимого от запретного.

Если способ управления обществом освещает нам его конституцию (в широком смысле слова), это не значит, что общественные отношения сводятся в конечном счете к отношениям власти, скорее, это означает, что власть имеет символический характер, открывающийся по ту сторону ее могущества. При внимательном рассмотрении можно прийти к заключению, что современная демократия - единственный строй, при котором этот символический характер молчаливо признается. Повсюду, где власть принадлежит одному человеку, группе или касте (несмотря на отличие монархии старого режима от современного тоталитаризма), принцип закона и принцип знания общественного порядка, а также мирового порядка сконцентрированы на одном полюсе.

Лефор К. Демократия // 50/50: Опыт нового

мышления. М., 1989. С. 464 - 466.

Ю. Хабермас

Диалектика размежевания либерализма и радикальной демократии, которой придала импульс французская революция, и сегодня сохранила свою актуальность. Спор идет вот о чем: как возможно совместить равенство со свободой, единство с плюрализмом, множественностью или права большинства с правами меньшинства. Либералы начинают с того, что институционализируют в правовом отношении равные свободы для всех и понимают эти свободы как субъективные права. Для них права человека обладают нормативным приоритетом перед демократией. Конституция же, которая разделяет законодательную и исполнительную власть, обладает в их глазах преимуществом перед волей демократического законодателя. С другой стороны, адвокаты эгалитаризма понимают коллективную практику свободных и равных людей как формирование суверенной воли. Для них права человека проистекают из суверенной воли народа, а конституция, которая разделяет разные формы власти, обязана своим происхождением просвещенной воле демократического законодателя.

(...) демократическое правовое государство становится проектом, а одновременно результатом и ускоряющим катализатором рационализации жизненного мира, выходящей далеко за пределы политической сферы. Единственное содержание проекта - постепенно улучшающаяся институционализация способов разумного коллективного формирования воли, которое не могло бы нанести никакого ущерба конкретным целям участников процесса. Каждый шаг на этом пути оказывает обратное воздействие на политическую культуру и жизненные формы, а без них, в свою очередь, не может произойти спонтанное встречное движение форм коммуникации, соответствующих правовому разуму.

Но подобное культуралистское понимание конституционной динамики как будто бы должно наводить на мысль о том, что суверенитет народа должен перемещаться в плоскость культурной динамики авангарда, формирующего мнения. Именно такое предположение должно порождать недоверие к интеллектуалам: они владеют словом и тянут на себя одеяло власти, которую они рискуют растворить в словесах. Но господству интеллектуалов противостоит вот что: коммуникативная власть может властвовать только опосредованно, ограничивая исполнительские функции административной, т. е. действительно осуществляемой, власти. А эту, так сказать, осадную функцию еще не выразившее себя общественное мнение может осуществить только благодаря организованным через демократические процедуры процессам формирования решений. Еще важнее то обстоятельство, что влияние интеллигенции может конденсироваться в коммуникативную власть только при условиях, которые исключают концентрацию власти. И автономные объединения общественности могут кристаллизоваться вокруг свободных ассоциаций лишь в той мере, в какой будет пролагать себе дорогу ставшая сегодня явной тенденция к обособлению культуры от классовых структур.

Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М.,1992.

С. 32, 52 - 53.