Глава 3. Концептуальные рефлексивы и социально-культурные доминанты225

сующий нас в этом обсуждении, -^проблема статуса и номина­ции происшедших событий. Авторы книги прежде всего понима­ют «революцию как механизм системной трансформации в усло­виях слабого государства, не контролирующего социальные и эко­номические процессы» [Итоги и перспективы современной российской революции, 2002, 9]. На идею анализа отечественных событий десятилетней давности в логике великих революций их натолкнула тождественность причин всех революционных процес­сов.

Участники конференции отмечали, что использование терми­на «революция» заставляет говорить об эмоциональном знаке это­го понятия: события последнего десятилетия осмысляются, по мнению Е. Гайдара, как одна из масштабных катастроф, которую вынуждены пережить некоторые страны [см.: Там же, 14]. Инте­ресным социально-психологическим обстоятельством происшед­шего является то, что революция, с точки зрения Г. Саттарова, «чрезвычайно не хотела не только называть себя революцией, но даже осознавать себя революцией. Более того, может быть, если бы она так осознала и назвала себя, она бы не произошла» [Там же, 20]. Драма происшедшей революции в том, что революционе­ры боялись назвать эти события революцией, «Ельцин не вышел и не сказал, что революция, о которой так долго говорили демо­краты, свершилась» [Там же, 21]. Поэтому субъективная неосоз­нанность объективной революции не позволила использовать ре­сурс вдохновленности, создавшего бы другую психологическую сре­ду, в которой проводились экономические реформы. Причина табуирования термина «революция» в ходе радикальных измене­ний существующих экономических, политических и социальных институтов, на наш взгляд, кроется в общих причинах эвфемиза-ции политической лексики [см. об этом: Шейгал, 2000, 196—218], в дискредитации лексемы «революция» в общественном сознании России, поскольку романтический идол Революции исчерпал свои возможности в социальной памяти: От слова «революция» сегодня всех тошнит (ОРТ, Однако, 09.06.01). Тем не менее термин пуб­лично артикулируется высшей политической элитой: Любая рево­люция, даже такая бархатная, как у нас, связана с разрушением (В.Путин, ОРТ, Время, 08.10.02).

Неустоявшаяся номинация свидетельствует о сложности номи­нируемого явления, которое не поддается общему определению,

8 Вепрева. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху

226 Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху

поскольку находится на этапе осмысления. В качестве еще одной точки зрения приведем высказывание ведущего социолога страныакадемика Т. И. Заславской: «Новой социальной революции в России не было. В действительности имела место эволюция, в основе которой лежало не постепенное и последовательное раз­витие, а цепочка сменявших друг друга кризисов» [Заславская, 2002, 7\. При этом присутствовал исходный подъем демократиче­ских движений, на смену которым пришли реформы, вылившие­ся в спонтанную трансформацию «в условиях отсутствия у правя­щей элиты стратегии и политической воли» [Там же].

Если концепт важен и актуален для общественной жизни стра­ны, формирование концепта происходит интенсивно. Так случи­лось с появлением нового концепта для современной России — концептом «новые русские». К сегодняшнему дню сформирован социальный стереотип нового русского необразованного, неин­теллигентного нувориша, обогатившегося нечестным путем за счет отмывания грязных денег. Портрет нового русского имеет много­аспектный характер —от внешних атрибутов до характеристики отношений в семье, психологического состояния, уровня богат­ства, стиля жизни, ценностных ориентиров и т. д. Усвоенность стереотипного представления подтверждается наличием большого количества анекдотов про новых русских. Концепт динамичен, он дополняется новыми признаками, потенциален к созданию новых смыслов. Полному формированию концепта способствовало тео­ретическое осмысление нового понятия, к которому присоедини­лись и лингвисты [см, например: Свободное слово..., 1996; Рут-кевич, 1996; Устимова, 1996; Заславская, 1997; Вепрева, 1997; Са­фонова, 1998; Козлова, 1999 и др.].

Всплеск семиотичности, характерный для постсоветской реаль­ности, обусловил разные уровни освоения новых концептов. Про­цесс концептуального освоения идет неравномерно. О. В. Высо-чина, анализируя усвоенность значений новых иностранных слов носителями языка, выделила три уровня их понимания: полное, частичное (неполное) и ложное [Высочина, 2001, 13]. Эти уровни вполне адекватны и уровням освоенности концептов. Концепту­альные рефлексивы фиксируют факты ложного, неполного или индивидуального освоения концептов: Неверно истолковав для себя понятие «харизма», насмотревшись MTV и начитавшись молодеж­ных журналов, продюсеры и поп-артисты решили, что до полнокров-