Глава 1. Мифовоспринимающее сознание и его суггесторы 39

большей части, мнимые комплексы неполноценности, разъедаю­щие конфликтное сознание.

Последние, как уже говорилось, многое объясняют в понима­нии феномена легкой «усвояемости» мифов широкими пластами массового сознания. Все мы являемся свидетелями того, как наше общество за исторически короткий срок, по меньшей мере, дваж­ды испытало шок сильнейшей фрустрации, когда цели, к которым оно стремилось, оказались или фантомом, или не такими легкодо­стижимыми. В первом случае речь идет о «строительстве комму­нистического общества», во втором — о рынке и демократии.

Оказавшись в состоянии фрустрации, т. е. расстройства планов, стресса, комплекса неполноценности, снижения уровня личностно­го и общественного самоуважения, утраты прежнего социального статуса (известно, что индивид огорчается больше не тогда, когда он хотел чего-то достигнуть, но не сумел сделать этого, а в слу­чае, если он уже имел что-то, но утратил), многие люди начинают испытывать дезориентацию в настоящем, не говоря уже о буду­щем. Поэтому для них остается как бы одно — бегство в прошлое, т. е. прошлое начинает «колонизировать» настоящее.

Но вновь отметим здесь, что в фрустрированном сознании обращение к прошлому всегда строго избирательно. Оно воспри­нимает только те эпизоды истории судьбы своей группы, которые фиксируют величие ее духа, славу и достижение. Такой селектив­ный подход способен, как неосознанно надеются носители такого сознания, заблокировать комплекс неполноценности.

Как говорится, спрос рождает предложение, а потому мифо-творения не заставляют себя долго ждать, переиначивая на потре­бу закомплексованному сознанию исторические реалии или вообще «выбраковывая» их в случае, когда они «не вписываются» в лож­ные схемы и инсинуации. Однако, как это ни странно для «бегу­щих в мифологизированное прошлое», чувство комплекса неполно­ценности становится уже не только тайной состояния их души, но и начинает демонстрироваться всем.

В самом деле, не становится ли очевидным, что своего ро­да внутреннюю закомплексованность испытывают те авторы и их почитатели, которые усматривают «казахские параллели» с таки­ми персонажами всемирной истории, как Чингисхан или наполе­оновский маршал, неополитанский король Мюрат, родословную

40

Научное знание и мифотворчество...

которого связывают не с конюхом из Гаскони, а с кыпчакским субстратом (по-видимому, «догадка» мифотворцев «вызрела» на простом созвучии: Мюрат — Мурат). Неужели казахская степь не выдвинула свой пантеон выдающихся героико-эпических лично­стей? Конечно же, да! Но вероятно, некоторых авторов не удов­летворяет их «исторический масштаб». В противном случае для чего бы им вторгаться в историю других народов, «уводя в плен» своих мифов их великих кумиров.

Или взять, скажем, «новоявленный» тезис о том, что казахии их предки вовсе не были преимущественно кочевым скотовод­ческим народом, а являлись носителями развитой земледельче­ской культуры. Отдельные авторы буквально горой стоят за этот миф. По-видимому, им невдомек, что тем самым они отказы­вают номадизму в статусе столь же великой цивилизации, как и все остальные, сомневаются в его выдающейся роли во все­мирно-исторической эволюции. Иначе зачем бы они стеснялись номадической идентификации, стремясь всеми правдами, а боль­ше, конечно, неправдами приобщиться именно и только к осед­ло-земледельческой городской цивилизации, с коей связывают и обширные аридные ареалы (об этом более подробно говорится в следующих разделах настоящей книги). В некоторых изданиях навязываемые мифы по своему содержанию граничат чуть ли не с жанром исторических анекдотов. Так, один из авторов делится с читателями «мыслью», что название страны Италия произошло от реки Итиль, Рим — это тюркское Ырым, а Ватикан — связы­вает с именем Батыя (Ватикан), здесь же можно узнать, кстати, что Дмитрий Донской — это тот же хан Тахтамыш или, что Папа Римский, Бенедикт XII ~ князь Иван Калита и хан Тахтамыш — одно и то же лицо, т. е. «триедины» Можно было бы привести здесь множество других примеров, когда под видом ультрапатри­отических позывов прикрывается надуманная болезненная стыдли­вость, явно порожденная комплексом неполноценности.

Пиковая мифотворческая активность почти всегда выпадает на период транзитивного, т. е. переходного состояния обществ. И это вовсе не случайная синхроническая, а строго обусловленная зависимость. Именно в стадии перехода массовое сознание, о чем уже писалось выше, как бы разрывается: субъект, ощущая себя органической частью «старого», еще не усматривает достойного