Глава 4. Инерция мифотворчества в освещении...

247

свободой, отдавая ее на заклание санкционированной тем же госу­дарством лицемерно-фальшивой морали.

И вот теперь привычный и, казалось, вечный modus vivendl (способ существования), к которому советские люди приспосабли­вались (кто как может) на протяжении не одного поколения, как-то сразу разрушился. Массовый человек, вырванный из «теплых объятий» ставшей ему уже «родной» тирании социальных обык­новений и брошенный в ледяную купель фрагментарного сущест­вования (по выражению Э. Сепира) стал испытывать состояние обескураживающей опустошенности. Его стало разъедать какое-то беспокойное чувство, смутное состояние души, некий дискомфорт, которые сам он затрудняется даже определить.

Между тем все эти психо-эмоциональные переживания явля­ются во многом производными еще неизжитого кризиса переход­ного общества, частью которого и является каждый конкретный индивид. Понятно, что сравнение любой, пускай даже условной, стабильности с ее кризисом будет всегда не в пользу последнего.

Спекулятивно играя на этом, проводники советских мифов, ис­подволь аргументируют их сопоставлением достижений советской модернизации и некоторых, действительно удручающих метамор­фоз радикальных социальных изменений, в принципе неизбежных в кризисной фазе переходного общества. Но, даже оставляя без внимания научно некорректный характер такого рода компарати­вистики, можно сказать, что обыгрывающие этот прием публицис­ты оперируют весьма зыбкими доказательствами, а если точнее, то в целом ряде случаев именно мифами.

Так, отдельные авторы продолжают отстаивать тезис о «вы­дающихся успехах советской промышленной модернизации». Но почему-то при этом они не пишут здесь же о том, каких огромных жертв потребовала эта, действительно внешне впечатлявшая ин­дустриальная инфраструктура, какова цена этого советского про­дукта «промышленной экстенсификации» в измерении затрачен­ного человеческого капитала или безвозвратно растранжиренных экологических ресурсов.

Публицисты, вживляющие в общественное сознание ложные представления, используют при этом типичные приемы прошлой советской пропаганды. Они, как и последняя, возводят в абсолют, в некий единственно значимый результат чисто формальные ха-

рактеристики, но преднамеренно (или, скорее всего, по незнанию) не подвергают их сущностной реструктуризации.

Конечно, можно было бы восхищаться, например, прошлым лидерством советской металлургии в производстве стали, но толь­ко в том случае, если «забыть», что в то же время страна высту­пала одним из самых крупных ее покупателей на мировых рынках. А это значит, что имело место производство ради производства, точнее, вал во имя вала. В самом деле, стали выпускалось «нава­лом», но ее сортамент и качество (в значительной степени она вы­плавлялась в еще «дедовских» доменных печах) не отвечали пот­ребностям сколько-нибудь технологически развитых производств, не говоря уже о хай-теке.

Почти то же самое правомерно сказать о производстве тру-бопроката (отечественные трубы выпускались с перевыполнением плановых заданий, но «почему-то» для укладки газо- и нефте­проводов закупались трубы за рубежом, например у немецкого концерна «Манесманн»), промышленных роботов, станкостроении и т. д. «Отчего-то» советский потребитель был с ног до головы одет в импортный ширпотреб, тогда как вал, скажем, текстиля и обуви, стремительно нарастал из года в год, из пятилетки в пя­тилетку.

Говоря о взлетах советской экономики, не упоминают и о так называемой «множественной» методике подсчета внутреннего ва­лового продукта, которой оперировала советская статистика. (Это когда шла последовательная накрутка стоимости того или иного продукта по мере его продвижения от одного смежного производс­тва к другому, в результате чего получалась не реальная, а вир­туальная стоимость). Пропаганда не говорила и о так называемой «загубленной стоимости», которая шла в зачет ВВП: допустим, из отличных кож делали некачественную, а потому неликвидную обувь, или из ценных пород рыбы — консервы, которые не ели даже домашние животные, и т. д. Так называемая «политэконо­мия социализма» утверждала, что в СССР нет и быть не мо­жет инфляции, ибо это явление исключительно капиталистического «перманентно кризисного хозяйства», «рыночной стихии». Между тем инфляция в своей деформированной, подавленной форме была реальностью советской экономики. О достаточно высоком уров­не инфляции свидетельствовал сильнейший дисбаланс спроса и

248

Научное знание и мифотворчество...