Тема 10. Европа и Восток в начале средних веков

235

общезначимое распоряжение, плод размышления мудрых мужей, общее соглашение граждан государства". В этом сжатом определе­нии тесно переплетены те два начала, которые впоследствии бу­дут названы позитивистским (эмпирически-прикладным) и фило­софским (естественноправовым) подходом к изучению природы и назначения права в обществе и государстве.

Обилие законов и относительно гибкая регламентация эволю­ции феодализирующего византийского общества дают основание считать правовую культуру империи глубоко укоренившейся. Рус­ский византинист акад. Ф.И. Успенский утверждал: "Как бы ни изо­биловала история Византии вопиющими нарушениями права, как бы часто ни встречались мы с проступками против собственности, с хищничеством и взяточничеством, с нарушениями служебного долга, изменой и т.п., никак не можем упускать из внимания, что правовое сознание было глубоко внедрено в умы общества. Об этом не только свидетельствуют законодательные памятники, но это также подтверждается общим мнением, сохраненным в ли­тературных памятниках". Действительно, все законодательные памятники от Свода Юстиниана до Прохирона, а также византий­ская публицистика содержат аргументы и суждения о важном ин­струментальном назначении законов в делах управления и дости­жении общей пользы, в обеспечении правосудия и в качестве об­разца, который могут использовать другие народы.

Государство и церковь в истории Византии

Еще в правление императора Юстиниана был провозглашен главный принцип взаимоотношений между главой светской вла­сти и главой церкви: император и патриарх в содружестве пра­вят один телом, а другой — душой человека. Теория согласия между царской и церковной властями нашла выражение в пре­дисловии к 6 новелле Юстиниана. Здесь она передавалась в та­ких словах: "Величайшие дары Божий, данные людям высшим человеколюбием, — это священство и царство; первое служит делам божеским, второе заботится о делах человеческих, оба происходят из одного источника и украшают человеческую жизнь, поэтому цари более всего пекутся о благочестии духо­венства, которое со своей стороны постоянно молится о них Богу. Когда священство непорочно, а царство пользуется лишь законной властью, между ними будет доброе согласие, принося­щее человечеству громадную пользу". Впоследствии эта теория "согласия и единомыслия" получила наименование "симфонии светской и духовной власти", которое широко использовалось в комментаторской литературе.

236 Часть I История права и государства в древности и в средние века

В действительности эта объяснительная концепция служила оправданием сложившейся политической практики и в трудные для церкви периоды выполняла роль средства легитимации ее притя­заний на независимость и обособленность от царской власти, на возможность критиковать неугодных василевсов с моральных по­зиций. Императоры не сразу согласились с подобным обособлени­ем, они не останавливались перед низложением и даже перед каз­нью строптивых церковных иерархов, правда с последующим одоб­рением (или прощением) церкви.

Во время споров об иконопочитании император Лев III (с 717 г.) посчитал себя способным устанавливать основы веры в качестве "верховного государя и священника". Он приказал снимать иконы, удалять их из церквей или закрашивать. Еще радикальнее повел себя его сын Константин V, который закрывал монастыри и пре­вращал их в казармы, конюшни и арсеналы. Непослушных мона­хов водили по цирку на посмеяние народу, ослушника патриарха константинопольского Германа сместили и вместо него назначили другого.

И все же церковь не превратилась в простой придаток госу­дарственного аппарата. Высокий духовный авторитет церкви, а также незыблемость сложившейся системы явились благоприятны­ми факторами для сохранения церковью влиятельного положения в государстве. Это положение давало ей возможность объявить "недугом" как мятеж против законного императора, так и прово­димый им курс политики (Г.Г. Литаврин).

В упомянутой ранее Исагоге (Введении в историю науки) в титуле о патриархе говорилось, что "только патриарх имеет пра­во толковать установленные древними каноны, определения отцов церкви и постановления священных соборов". Здесь же отмечалось, что древние каноны растворяются в последующих и таким обра­зом сохраняют свою силу. Государство, подобно человеку, состо­ит из частей и членов, величайшими и необходимейшими из кото­рых являются василевс и патриарх. Если миром и благополучием в их душе и теле подданные обязаны царской власти, то "едино­мыслием и согласием во всем — власти первосвященника".

Мысль о власти служителей церкви наряду со светской вла­стью присутствует еще в проповедях константинопольского епис­копа Иоанна (344—407) — вселенского учителя и святителя, кото­рого с VI в. стали называть Златоустом, а с VIII в. его имя стало общепризнанным авторитетом как одного из отцов церкви. Пастор­ство, по толкованию Златоуста, есть учительное служение особого рода. "Пасторство есть власть, но власть слова и убеждения, и в этом отличие власти духовной от власти мирской... Царь принуж­дает, священник убеждает. Один действует повелением, другой — советом... Пастыри должны обращаться к свободе и воле человека